ЕСЕНИН И ДОСТОЕВСКИЙ
В жизни я боялся двух писателей: Есенина и Достоевского. Есенина — в юности. Достоевского — ещё и теперь. Подозреваю, что природу моей боязни Есенина можно объяснить чувством самосохранения. Мне доводилось видеть людей, находившихся в рабском плену его поэзии, из которого им не удавалось выбраться. Меня пугала в этих людях пьяная слезливость.
Не жалею, не зову, не плачу,
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Оказаться похожим на подражателей Есенина для меня было противно. Но дело не только в уродливом отражении поэзии Есенина. Причина боязни таилась в самих его стихах, в их неотразимой интонации, в их трагизме. Есть таланты, способные не только умудрять юную душу, но и убивать её, обрекать на бесплодие, почти так же, как при повышенном облучении.
Теперь Есениным я могу уже наслаждаться, то есть воспринимать эстетически.
Во-первых, это потому, что я стал его глубже понимать;
во-вторых, уже что-то в себе выработал, могу защититься своими стихами, какими ни на есть, но своими;
в-третьих, время сняло с его стихов дурманящий привкус, многое в них просветлило.
Перед Достоевским я всё ещё беззащитен. Читаю, а в душе всё время какое-то беспокойство, похожее на боязнь куда-то провалиться. Мне с ним пока что не до эстетического наслаждения. Это, видимо, потому, что я его как следует ещё не понимаю, ничего своего не могу противопоставить. Правда, его «Подросток», перечитанный мной недавно, частью освободил меня от страха. Психологические извивы, когда их первопричина — деньги, на меня мало действует. В «Преступлении и наказании» на первом плане проблема философская, а потому психологически действенная. Думаю, что знание внутренних пружин, действующих в его произведениях, не принесёт мне избавления от тревожных ощущений. Для этого есть один путь — путь творческий: его знанию природы человеческой противопоставить своё знание. Хорошо бы перестать пугаться!
Из Книги *НАШЕ ВРЕМЯ ТАКОЕ...*. 1973.