1
Однажды мы катались с фюрером на лыжах. Дело было в горах. Горы были высокие, а склоны крутые.
– Покорить гору можно и спускаясь вниз, – пошутил я, когда Гитлер остановился возле меня лихим бракажем, взметнув веер снега.
– Но для этого нужно сначала на нее подняться, – сухо заметил фюрер.
2
Случилось так, что мы проиграли какое-то сражение (сейчас уже неважно, какое). Гитлер был весьма раздосадован этим событием.
– Черт знает что! – восклицал он, меряя шагами зал.
Зал был очень велик, и когда фюрер произносил эти слова у противоположной стены, я его едва слышал.
3
Гитлер очень любил старые немые фильмы.
– Настоящее искусство творится в тишине, – говорил он.
Следуя этому принципу, он приказал убрать все титры на лентах. Странно было наблюдать за фюрером, сидящем в пустом зале перед экраном, на котором актеры разыгрывали бессловесные сцены. Единственное слово, которое он разрешил оставить в каждом фильме, было слово КОНЕЦ.
4
Генерал Цейцлер рассказал фюреру анекдот. Фюрер долго смеялся. После этого при каждом удобном (и не очень удобном) случае он сам рассказывал этот анекдот и внимательно смотрел на окружающих, запоминая, кто как смеется. Генерала Цейцлера он вскоре отправил на Восточный фронт.
5
Гитлер не отличался любовью к животным. Исключение он делал лишь для животных, которые только что разбили кувшин. У генерала Циммермана был любимый барсук, которого он всюду брал с собой. Однажды Гитлер зачем-то вызвал его. Не зная, как быть с барсуком, Циммерман обратился за советом ко мне. Я успокоил его, сказав, что он может принести барсука на руках или в корзинке – фюрер не сделает ему выговора. Когда Циммерман входил в кабинет Гитлера, я толкнул специально поставленную для этого случая большую китайскую вазу, позаимствованную у Геринга. Ваза разбилась с грохотом.
– Что это? – удивленно воскликнул Гитлер, поднявшись из-за стола.
– Мой фюрер, – сказал я, – это всего лишь барсук генерала Циммермана. Он только что разбил китайскую вазу.
– Ах вот что, – добродушно сказал Гитлер. – Где же это милое животное? Несите его скорее сюда!
6
Впервые я увидел Гитлера летом 1931 года. На нем были синие джинсы и черная тишотка с надписью «G N' R». Виски был выбриты, а оставшиеся волосы торчали вверх ирокезом. В носу, ушах и бровях блестели металлические примочки. Выглядел Гитлер круто. Я в то время увлекался The Byrds и курил марихуану. Мы принадлежали к разным субкультурам. Поэтому, наверное, разговор тогда у нас не склеился.
7
Однажды мы с фюрером проиграли на бегах все, что имели. Охваченный азартом, Гитлер отправился к ближайшему стоматологу, и попросил удалить ему золотой зуб. Коронку он тут же продал скупщику. Вырученные деньги он поставил на лошадь по кличке «Большая Берта», и она, конечно, пришла последней. Я порадовался, что у меня нет золотых зубов: по лицу фюрера было видно, что он не остановится ни перед чем, чтобы вернуть потерянное.
8
Как-то раз мы играли с Гитлером в шахматы, и я увидел, что могу объявить ему шах и мат. «Шах!» – воскликнул я. «И мат!» – быстро добавил Гитлер, опуская мне на руку свой стек.
9
Фюрер сочинял стихи с детства. Некоторые говорят, что его призванием была архитектура. Но, по-моему, он был больше одарен поэтически. Сочинял он быстро и всегда начисто – никаких переделок, никаких вариантов. Позже, когда война уже была в разгаре, и наши дела на Восточном фронте складывались не блестяще, я спросил Гитлера, почему он выбрал стезю военного, а не поэта или архитектора.
– Поэзия, архитектура, живопись – это слишком просто, – ответил он. – Я выбрал то, что дается мне всего труднее.
10
Как-то я поинтересовался взглядами Гитлера на мексиканский вопрос.
– У меня хорошее зрение, – ответил фюрер. – Но я никогда не замечал такого вопроса. Может быть, его просто не существует?
11
Прыгая с парашютом, Гитлер дергал за кольцо в самый последний момент. Он говорил, что ему нравится разочаровывать тех, кто втайне желает ему смерти.
12
ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ ВОПРОСА О МАЛЬДИВАХ
Как-то раз Гитлер пригласил меня посмотреть на его коллекцию почтовых марок. Я ничего тогда не понимал в филателии, да и сейчас в ней мало что смыслю. Гитлер хорошо знал об этом, но ему было все равно. Он увлеченно объяснял мне происхождение и ценность каждой марки. Когда очередь дошла до марки Мальдивских островов, фюрер задумался:
– Я могу многое рассказать об этой марке, но в моих познаниях есть один важный пробел – я до сих пор не удосужился выяснить, где находятся Мальдивские острова.
Меня это позабавило, и я улыбнулся. Гитлера моя улыбка неожиданно взбесила.
– Через пару лет, – воскликнул он, – вопрос о местонахождении Мальдивских островов будет окончательно решен!
– Каким же образом, мой фюрер? – осторожно спросил я.
– Мы разнесем эти острова в пыль с помощью нашего новейшего оружия!
– У нас есть такое мощное оружие? – удивился я.
– Нет. Пока нет, – сказал Гитлер, немного поостыв. – Но я распоряжусь, чтобы такое оружие создали. Подпишу приказ сегодня же. Не могу терпеть, когда в моих знаниях обнаруживается недочет!
И он захлопнул альбом. Я понял, что судьба Мальдивских островов решена.
13
В свободное время Гитлер учился фехтованию. Он считал, что немецкий офицер должен владеть шпагой не хуже мушкетеров при дворе Людовика. Кейтль однажды неловко пошутил, спросив Гитлера, какого Людовика он имеет в виду, когда вспоминает о мушкетерах.
– Вы бы еще спросили, почему я упоминаю в этой связи немецких офицеров! – раздраженно ответил фюрер.
14
Гитлер очень любил оперу. Еще до начала военных действий против Франции он позаботился о том, чтобы переманить в Берлин лучших французских солистов. Когда же Франция была оккупирована, фюрер приказал вернуть их всех в Париж. «Между Парижем и Берлином теперь никакой разницы, – сказал он, подписывая бумагу. – Париж так же далеко от Берлина, как и Берлин от Парижа. И над Французской оперой вьется германский флаг».
15
Большие надежды фюрер возлагал на изобретение сверхмощного оружия. Раз в неделю он вызывал к себе Вернера Гейзенберга и спрашивал, как идут работы над «Урановым проектом». Позднее он стал вызывать Гейзенберга чаще – каждый четвертый, а затем и каждый третий день. Кончилось тем, что он приказал не выпускать Гейзенберга из своих апартаментов, чтобы в любой момент тот мог явиться к нему с докладом. «Я чувствую себя Шехерезадой», – невесело шутил Гейзенберг. В чем-то он был прав. Из-за этой нетерпеливости фюрера, проект так и не был реализован.