Явление героя
Памяти брата.
Великоуважаемой
панночке Илоне
с большой любовью
Несколько миниатюр
из полной опасностей и приключений
жизни двух братьев-друзей.
Имеющий уши - да услышит, имеющий голову между ними - да подумает, а имеющий серое вещество в последней - сделает выводы. Аминь.
Ну, панночка, слушай.
Начну с себя.
Что ты говоришь? Почему с себя? Потому что сначала, всё-таки, был я.
А когда про папу? Слушайте, пани, вы хотите что-нибудь узнать? Ну, так дайте и мне сказать. Я, всё-таки, родной дядька! И постарше немного. Что на сорок шесть? Ах, на сорок шесть лет! Ну да, ну да. Слушай, ты мне рассказать дашь?
Ну, так вот, слушай и не перебивай очень уж.
Я хотел сестрёнку. Почему сестрёнку? Ну, наверное, все старшие братья хотят сестрёнку. Сначала сестрёнку, а уж потом, всё, что получится. И потом.
Был у меня к тому времени друг один – Пашка Хозеев. Он был на пол года младше нас с моей тогдашней лучшей и почти единственной подругой Валькой Куршевой. Жил он не в нашем с Валькой, а в соседнем домике и уже поэтому был мне немного дальше, чем Валька. И несмотря на свой юный возраст – было ему тогда два с половиной года – был он весьма нахальным и избалованным. Всё сладкое и вкусненькое, что соседи, да и наши родители, приносили с базара, в первую очередь доставалось ему, а уж потом, если щедрости хватало, и нам с Валькой. Естественно, видя это, я представлял, что если у меня будет братик, то он будет такой же. В общем-то, примерно так оно в последствии и оказалось, но это уже совсем другая история.
Почему я думал, что с сестрёнкой будет по-другому? Потому что рядом была Валька. А Вальку я любил!
Что ты говоришь? По скольку нам тогда было? Я не понимаю, ты слушаешь, или так тут сидишь, приличия ради? Взрослые мы уже были. Почти. Шесть лет нам было. На двоих. Сама шесть пополам поделить сможешь? Ну, что ты смеёшься?! Думаешь, в таком возрасте парень уже и влюбиться не может?! Ещё как! Да мы любили друг дружку уже когда на общей веранде рядом на горшках сидели и рожи друг дружке корчили! А ты говоришь!
Ты бы эту Вальку видела! Худая, длинная – сантиметров на семь-восемь длиннее меня тогдашнего – вечно с ободранными коленками и облупленным носом, с торчащими рожками на голове, в светлом платьице в огромный синий горошек, чистеньким с утра, а к вечеру мало чем отличающемся от протирочных тряпок гаражных шоферов и слесарей, она сверкала босыми пятками и остроумием и сыпала такими словесами, что наши бедные мамы, твоя баба Катя и Валькина мама тётя Надя, чуть не падали в обморок и бежали жаловаться к Григорьеву, завгару гаража, через ворота от которого мы тогда и жили.
Да. Мы жили тогда в аккуратненьком небольшом домике, сейчас его назвали бы коттеджем, домике на две комнаты с общей кухней-верандой, в коротком тупичке возле Паркентского базара, этот домик и сейчас ещё живой, хотя базар давно совершенно другой. В конце тупичка были большие деревянные ворота с вечно открытой калиткой. За воротами начиналась необъятная по тогдашним нашим меркам территория институтского гаража. И наш домик, и домик, где жил Пашка, и ещё несколько домиков рядом по тупичку, и сам гараж принадлежали институту "Средазгипроводхлопок", где практически всю жизнь проработали наши с твоим папой родители, твои дед Николай и баба Катя, светлая им память, где без малого девятнадцать лет оттрубил я, и где почти восемь лет проработал твой папа, Евгений Николаевич.
Женщины тогда после родов выходили на работу чуть ли не на следующую неделю, мама и тётя Надя не были исключением, в детский сад нас с Валькой не взяли – в первый же день мы дружно расквасили нос кому-то из детей большого начальства – и мы на день оставались на воспитании престарелой бабы Маши, Марьи Степановны, бабульки из соседнего с нашим домика. Та нашим времяпровождением особо не интересовалась и вытаскивала нас из гаража только чтобы накормить обедом, который по очереди оставляли ей наши матушки. Так что, какое дошкольное образование мы с Валькой получили, ясно.
У нас с Валькой и Пашкой была ещё одна подруга, дочка завгара Верочка Григорьева, девочка на год старше нас с Валькой. Аккуратная, очень привлекательная и очень хорошо воспитанная. Жила она не в наших домиках, но на работе у папы пропадала постоянно. Наши с Валькой словеса ей очень не нравились, она уводила нас от ржущей шоферни и очень обстоятельно, с чувством растолковывала, что такие слова маленьким говорить нельзя. И очень чётко, с разбивкой на слоги, если в слове было больше одного слога. конечно, выдавала, какие именно слова нам говорить не положено.
Откуда я это знаю? Ну, как откуда? Я просто помню!
Ну, что ты опять смеёшься? Ты что, не помнишь, что с тобой в три года было? Ах, ты не помнишь... Ну, это у тебя память такая, Девичья. Слушай! Ну как я могу не помнить свою первую любимую женщину?!
Но я отвлёкся.
Так вот. Валька мне нравилась гораздо больше Пашки, и потому я хотел сестрёнку.
Папа мой, твой дед Николай, хотел дочку. Правда, он смеялся и говорил, что это невозможно в принципе. О генах тогда ничего не знали, по крайней мере, в народе, но в наследственность, естественно, верили. А по семейному преданию ещё с петровских времён, с тех самых пор когда пращур твой кузнец Игнат пришёл со Смоленщины на нашу с тобой малую историческую родину, в село Чеботовичи, что под Гомелем в Белоруси, так вот, с тех времён в старшей линии нашей родни ни одной девицы не было. А дед твой и был представителем этой самой старшей линии. Как я сейчас. Как твой двоюродный брат Сашка. Хоть он и младше твоего сводного брата Димки, но по генеалогии именно он старший в роду после меня.
Так вот, дед твой хотел дочку. Мама, то есть твоя баба Катя, тоже хотела дочку. Из ближайшей родни к тому времени у неё были два родных брата, мои дядя Коля и дядька Володка: деверь, мой дядя Ваня, папин брат; сын – это я, то есть, – да два племянника – дяди Колин Славка и дядьки Володькин Витька. Одни мужики, словом. Как и в твоём родственном окружении, примерно. Как тут дочку не хотеть? Твои прадед и прабабушка, дед Иван и бабуля Наташа, тоже хотели внучку.
Тогда никаких "УЗИ" в помине не было, естественно, кто у нас будет, никто сказать не мог.
При таком раскладе очень остро стоял вопрос с будущим именем.
Я хотел Наташу. Как бабулю. Папа тоже хотел Наташу, но думал, что это будет Серёжа. Мама хотела Свету, но её никто не слушал. Дядьки Володькин Витька ввиду малолетства ещё ничего не хотел, но вслед за мной прикладывался к маминому животу – моей мамы, то есть – и так же, как я, лепетал: – Натаса!
То есть, лепетал он сам по себе, а вслед за мной только повторял слово. Я тогда уже говорил отлично и букву "ша" выговаривал правильно.
Выбрать имя нам помогла мамина подруга и сотрудница тётя Соня Вайс.
– Что вы головы ломаете?! – сказала она, – Кто будет, да что будет?! Один Бог это знает! Выберите что-нибудь подходящее обоим! Шурка, например. Или Валька.
Предложение было принято на "ура!" и в присутствии некоторого количества гостей по поводу какого-то праздника (я подозреваю, что это был мой третий день рождения) из шифоньера была извлечена лохматая ушанка и в неё было опущено четыре или пять записок с приемлемыми именами. Варианты типа "Анастас - Анастасия" были отметены ещё во время предварительного обсуждения, а варианты типа предложенного хорошо уже подвыпившим дядькой Володькой "Гоэлро" даже не обсуждались. Хотя, "Илона Гоэлроевна" звучало бы потрясающе!
Дядька Володька тщательно всё это перемешал и вытащить фант доверили мне, как самому младшему. Конечно, дядьки Володькин Витька был ещё младше, но он не понимал, что от него хотят, и бумажку без конфеты внутри с презрением швырял обратно в шапку.
Я сунул руку, вытащил бумажку, передал её дядьке Володьке, и ты стала Евгениевной.
А немного погодя явился и он сам. Но это уже совсем другая история.
Ташкент, октябрь 2011
Продолжение здесь: http://stihi.ru/2012/02/27/7943