Деревня была, с одной стороны, умирающей, а с другой – перспективной. Умирающей, потому что местные деревенские жители постепенно старились и умирали, оставляя многочисленным наследникам, вкусившим благ цивилизации, свои совсем уж ветхие убогие домишки, прячущиеся в старых садах. А перспективной, потому что располагалась всего в тридцати километрах от Москвы, но не на самом шоссе, а чуть в стороне, и дорога от шоссе к ней была асфальтированная, шикарная, да и это «чуть» выражалось всего-навсего в полутора очень красивых километрах, вьющихся между полями и перелесками.
Со временем единственная улица путём деления поперёк очень длинных участков, прозванных «взлётными полосами», и дальнейшей их продажи наследниками распалась на две. Старые дома остались у пруда и колодца, а новые начали строиться на задворках этих «взлётных полос» у поля, обрамлённого с дальней стороны лесом. Таким образом, население второй улицы составили городские чужаки.
Сначала они, уставшие от перенаселённости столицы и её безумного ритма, чурались друг друга, опасаясь грубого бесцеремонного вторжения в свою драгоценную уединённость, но со временем женская неизбывная потребность в общении всё-таки взяла своё, и, таким образом, новые жители волей-неволей перезнакомились и даже слегка сдружились, хотя и не настолько, чтобы беспрестанно толкаться друг у друга в доме. Нашлись кое-какие общие интересы, темы для разговоров и, наконец, они даже доросли до мелких местных сплетен и проблем, и жизнь потекла приятная и тактичная.
Деревенская сторона гордилась прудом, а городская – полем и лесом. Пруд был огромен, грязен внешне и внутренне, и в своей грязи неприступен в любую погоду и в любое время года. Поле же по весне ровно зарастало травой, и по ней частенько гулял ветер, красиво гоняя туда-сюда зелёные мятежные волны. Над ним ближе к полудню обычно зависла парочка каких-то больших хищных птиц в поисках зазевавшейся мышки, а иной раз пролетал настоящий огромный ворон, и оперение его отливало на солнце синим цветом. Пару-тройку раз за лето траву приезжал косить комбайн, и её потом забирали. Но она быстро и ровно отрастала, и снова ветер начинал гулять по ней, радуя глаз.
Как-то постепенно, однако, поле забросили, траву косить перестали, и оно то тут, то там, стало покрываться кочками и маленькими вулканчиками бесчисленных муравейников, зацвело иван-чаем, зверобоем, ромашками, и городские продолжали любоваться им, но уже по-новому. Заодно с любимым полем забросили и придорожные небольшие поля, и вскоре обочина красивых полутора километров стала зарастать борщевиком.
С каждым годом его становилось всё больше и больше, птицы и ветер разносили семена, несметное количество которых содержалось в каждом зонтике, и он расползался, занимая территории. Многоплодный и живучий, борщевик, наконец, добрался и до деревни, и однажды Ирина Сергеевна, немолодая, но всё ещё очень красивая и очень решительная женщина, вдова генерала, обнаружила экземпляр скверного растения у себя в цветнике, пришла в ужас и сообщила об этом своим соседкам.
- А знаете, эти борщевики мне напоминают триффидов. Помните, был такой фантастический роман Джона Уиндема «День триффидов»? – задумчиво сказала Яна, молодая преподавательница музыки, недавно пережившая развод с мужем, прытким юристом, который все два года их брака безуспешно пытался перевести её мелкую, но многочисленную недвижимость на своё имя.
Дамы согласно закивали головами, давая понять, что публика на этой стороне улицы подобралась интеллигентная, читающая хорошую литературу.
- Говорят, Сталин вывез его откуда-то из Америки, по-моему, из Калифорнии, в качестве корма для скота. Но, также говорят, что коровы его есть не стали, а у тех, которые ели, было горькое молоко, - дала историческую справку Ирина Сергеевна. – А теперь это просто национальное бедствие какое-то. Вот что значит – в стране нет хозяина... Был бы хозяин, не было бы такого бардака.
- Чем, интересно, думал ваш Хозяин, когда завозил в страну этот грёбаный борщевик? – ядовито спросила Анжела, юная жена стареющего мелкого политика и по совместительству студентка филфака.
- Человеку, даже великому, свойственно ошибаться, - примирительно сказала Надя, психолог, жена бизнесмена.
- А, по-моему, это не ошибка, а настоящая диверсия, - заметила Яна.
- Бессмысленно разводить демагогию, когда дело уже сделано. Надо думать о том, как бороться с последствиями этой диверсии, - сказал Ирина Сергеевна.
- Дааа... – протянула задумчиво Яна. – Если не бороться, он скоро заполонит наши участки.
- Вам, Ирина Сергеевна, нужно его выжечь раундапом, - в категоричной форме предложила Анжела.
- Деточка, я не могу использовать раундап. Эта сволочь лезет прямо из куста сортовых флоксов, - холодно ответила Ирина Сергеевна. Она не переносила формулировку «вам нужно» и категоричный тон в свой адрес.
- Кстати говоря, - вновь попыталась сгладить напряженность Надя, - вы не обратили внимания, что они появились и на нашем поле? Далеко, правда, но, боюсь, это дело времени.
- Я ещё в прошлом году заметила парочку. Всё хотела пойти отмотыжить их, но руки так и не дошли. То одно отвлекало, то другое, - сокрушённо подтвердила Яна.
- Какой ужас! Наше поле в борщевиках! А давайте завтра с утра оденемся соответственно, пойдём и порубим то, что уже вылезло, - предложила Ирина Сергеевна.
- А что значит – «оденемся соответственно»? – спросила Надя.
- Брюки, носки, сапоги, косынки-шляпы, очки, перчатки, - ответила Ирина Сергеевна. – Главное, чтобы не было оголённых мест, иначе можно получить ожоги.
- Ну уж нет, - заявила Анжела, одетая в микроскопическое платьице. – Это без меня. Пусть этим занимаются мужчины.
Однако на следующее утро она всё-таки присоединилась к компании.
Являя собой довольно живописную и немного странную группу, женщины гуськом направились в поле, спотыкаясь о кочки, потому что зорко поглядывали по сторонам. В руке у каждой была мотыга.
- Рассредоточимся, - скомандовала Ирина Сергеевна, и её послушались.
Вскоре Анжела подняла мотыгу, и раздался первый смачный «хрясь!». Дело пошло.
Сначала оно шло бойко и споро, но минут через пятнадцать-двадцать дамы приуныли: борщевиков неожиданно оказалось слишком много, и стало понятно, что вчетвером им не справиться.
- Надо повесить объявление на колодце, чтобы вся деревня вышла, - императивно сказала Ирина Сергеевна. Все молча переглянулись.
- Полная безнадёга, - пресекла на корню её инициативу Анжела. – Деревенским хрен по деревне, уж извините за тавтологию. Разве что он нападёт на картошку или на пруд... Борщевик, я имею в виду, а не хрен. Тогда они, может быть, и почешутся.
- Послушайте, - вдруг каким-то по-девичьи звенящим голосом воскликнула Надя. – Вы только посмотрите, на ЧТО они похожи!
- Да уж... – мрачно ответила Яна, чуточку подумала и дала литературное описание: – От локтя торчащие из земли руки со сжатыми кулаками...
- Да нет же, нет! – зазвенела опять Надя. – Да присмотритесь же! Разве ЭТО – не восставшие фаллосы, агрессивные, наглые, огромные, непобедимые?!!!
- Ха! – выдохнула поражённая иным, но явным сходством Яна.
- Ооо! – простонала Ирина Сергеевна.
- Точно. ОНИ. – Каким-то зловещим голосом отчеканила Анжела и взялась за мотыгу.
Вслед за ней за мотыгами потянулись остальные и, не сговариваясь, принялись молча, с наслаждением, видимо, вымещая что-то своё, тайное, женское, крушить направо и налево молодые нахальные всходы. Летели брызги, с сочным хрустом падали поверженные враги, и маленькие женские ножки довершали жестокое дело яростным растаптыванием нежных головок.
Побоище в полном молчании продолжалось около часа, а затем уставшие, насытившиеся местью женщины, пьяные от удовлетворения, в молчании разошлись по домам. Им было уже всё равно, будет ли зарастать поле борщевиками или нет. Да и тщета борьбы с ними была совершенно очевидна.