У воробьев сегодня банный день – с прогретых крыш струится солнце в лужи.
Зиме бы в тень… а взять, скажите, где... чтоб лечь на снег и тихо плакать тут же. Ей есть о чем, поверьте, горевать! Я знаю, что такое быть забытой – когда из всех щелей растет трава, до снега ли, мой друг?
Когда-то в бытность бренчащих конок, митенок и муфт любила я мужчину. Утром, в восемь, он шел на службу, вечером ему спешила дверь открыть…
В двадцатом осень сошла с ума. Бульвар лежал в воде, и тучи проползали по брусчатке…
Никто не разбирал – эсер, кадет…
В последний раз он не рукой, перчаткой, меня коснулся…
Онемела дверь, ступеньки лестниц опушились пылью, я истово шептала: «Дура, верь! Не сможет бросить»…
...и другие были, но много позже: кто-то по делам, а кто-то жил… Я им всегда покорна – дверная ручка.
С горем пополам еще держусь, еще предмет декора…