«пошла-а роди-и-мая!» – стегает кучер-март
трескучей плетью рёбра сухостоя;
шинель мышиная, грачиный аксельбант:
ворона, дохлая, на поле боя
в пенсне, раздавленном, прищурилась во след
тому, кто катится, скрипя телегой,
с победоносным кличем на парад планет
проталиной задумчивых элегий
на запряжённой кляче в непосильный воз
по временам, стирающим подковы,
с окурком снега, дотлевающим в навоз,
последствием лирической саркомы…
«дава-а-й роди-и-мая!» – башкою бьёт моряк,
контуженный в еловой субмарине:
горячка белая, мерещится червяк
в пустом, испитом досуха графине;
и кочевряжится, глумясь над ямщиком,
стучит ему морзянкою «мудило»,
возничий хлещет зло, несётся с ветерком:
загонит кучер сивую кобылу…