- Вот вам тюрьмы, вот вам дали!
Вы просили, вам и дали:
кому - срок, кому - медали,
кому - орден, кому - ордер на арест, -
говорил нам дядя Миша,
что жил этажом выше.
Он стоял, как всегда, датый,
в незастегнутой грязной рубахе,
на груди был выколот крест.
Переехал он сюда в тридцать пятом
из каких-то неясных мест.
Сам же твердил, что не местный,
а самый что ни на есть небесный,
то-бишь, архангел он Михаил!
Может, кто ему и поверил бы,
если б Мишка столько не пил.
Он сказал, что был у нас бог,
но бросил нас бог, богу мы пох.
Мы уже не его рабы.
мы считаем гробы,
как считают звезды в ночи –
не сосчитать!
Мотылек летит на пламя свечи,
Чтоб обменять судьбу насекомого
на яркий миг валькирии.
Потом был обыск у Миши в квартире и,
я помню, как вели босиком его
к черному воронку,
что примчал по звонку.
И с тяжелой руки
пересчитали ему позвонки.
А ведь говорили Мишке – молчи,
намекали на такие последствия,
что окажется он под следствием,
позже будет судим
со сроком до глубоких седин
или схлопочет вышку.
И думал я, глупый мальчишка,
что, может, ошибся наш дядька Мишка,
и бог не ушел навсегда?
Просто у бога другие дела
и он взял передышку.
Вернется через годик с лишком
и спросит - а что с Михаилом?
Подойдет к его могиле -
общей яме под Нижним Тагилом:
- А ну, Михаил, выйди вон!
Снова чист небосклон,
мой незыблемый трон
сверкает с небес,
возвещая эпоху любви и счастья!
Через пять лет я принимал участие
в боях под Смоленском,
и видел столько тел и телес -
ими был завален весь лес
и поле за лесом.
На наши две роты шли танки СС.
Мы прижались к земле, как жуки,
когда топают каблуки.
Мир превратился в пальбу,
потом стер моего знакомого,
он сменял судьбу насекомого
на чью-то другую судьбу.
Когда же и меня огнем накрыло,
я вспомнил архангела Михаила,
и подумал, что если богу не пох,
то кто тогда бог? И кто тогда я?
А я – валькирия.
У меня уже выросли крылья.