ВИСЛАВА ШИМБОРСКА.
В ДИЛИЖАНСЕ.
В эту дорогу меня послало воображение.
На крыше дилижанса мокнут коробки и свёртки.
Шум, теснота, духота внутри дилижанса.
Расселась толстая потная домохозяйка,
Охотник с мёртвым зайцем дымит трубкой,
храпит аббат с курдюком винным в обнимку,
нянька с грудным младенцем, красным от крика,
подвыпивший купец с непрерывной икОтой,
дама раздражённая всем этим,
а ещё парнишка с трубой,
пёс блохастый,
И попугай в клетке.
И кто-то ещё,ради кого я села -
среди чужих узлов еле заметен,
но он здесь - и зовут его Юлиуш Словацкий.
К беседе он не слишком расположен -
читает, вынув письмо из помятого конверта
письмо зачитано, листы лохматятся по краям.
Когда из письма выпадает засушенная фиалка
ах! мы вздыхаем оба и ловим её налету.
Это подходящий момент, чтобы ему сказать
то, что я давно ему говорила мысленно -
Извините,но это очень срочно и важно.
Я прибыла из Будущего,кАк там хорошо я знаю -
Ваши стихи всегда вызывают нежность и восхищенье,
и вы, наравне с королями находитесь (пребываете) на Вавеле.
Жаль, что нет у воображения силы,
чтобы он мог меня услышать или хотя бы увидеть.
Не чувствует даже что я его за рукав потянула.
Спокойно вкладывает между листками фиалку,
листки в конверт, а конверт в чемоданчик,
с минуту глядит сквозь слезящееся окошко,
потом встаёт, застегнув пальто протискивается к двЕри,
и на следующей остановке - выходит.
Ещё пару минут я его ещё вижу.
Идёт, такой невысокий, в руке чемоданчик.
как тот, кто знает,
что никто его здесь не ждёт.
Теперь остались в поле зрения только статисты -
под зонтиками многочисленная семейка,
капрал со свистком, пьяные новобранцы,
воз с поросятами,
да два коня для замены цугом.
* * *
Wislawa Szymborska
W DYLIZANSIE.
Wyobraznia kazala mi odbyc te podroz.
Na dachu dylizansu mokna pudla i paczki.
W srodku scisk, halas, zaduch.
Jest gospodyni gruba i spocona,
mysliwy w dymach z fajki i z martwym zajacem,
l'abbe chrapiacy z gasiorkiem wina w objeciach,
piastunka z niemowleciem czerwonym od krzyku,
podpity kupiec z uporczywa czkawka,
dama zirytowana ze wszystkich tutaj powodow,
ponadto chlopiec z trabka,
duzy zapchlony pies
oraz papuga w klatce.
I jeszcze ktos, dla kogo wlasnie wsiadlam,
ledwie widoczny wsrod cudzych tobolkow,
ale jest – i nazywa sie Juliusz Slowacki.
Nie wydaje sie zbyt skory do rozmowy.
Czyta list, ktory wyjal z pomietej koperty,
list pewnie wiele razy czytany,
bo kartki krusza sie troche po brzegach.
Kiedy z kartek wypada zasuszony fiolek
ach! wzdychamy oboje i lapiemy go w locie.
To chyba dobry moment, zeby mu powiedziec
to, co od dawna ukladalam w myslach.
Przepraszam Pana, ale to pilne i wazne.
Przybywam tu z Przyszlosci i wiem, jak tam jest.
Dla wierszy Panskich zawsze i czulosc, i podziw,
a Panu – krolom rowny pobyt na Wawelu.
Niestety, wyobraznia nie ma takiej mocy,
zeby mogl mnie uslyszec czy bodaj zobaczyc.
Nie czuje nawet, ze pociagam Go za rekaw.
Spokojnie wklada fiolek miedzy kartki,
a kartki do koperty, potem do kuferka,
patrzy przez chwile przez zalzawione okienko,
w koncu wstaje, zapina plaszcz, przemyka sie do drzwi
i coz - wysiada na najblizszej stacji.
Jeszcze przez pare minut nie trace Go z oczu.
Idzie taki niewielki z tym swoim kuferkiem,
prosto przed siebie, z opuszczona glowa,
jak ktos, kto wie,
ze nikt go tu nie czeka.
Teraz w polu widzenia juz tylko statysci.
Liczna familia pod parasolami,
kapral z gwizdkiem, a za nim zziajani rekruci,
furmanka pelna prosiat
i dwa cugowe konie do wymiany.
(Krakow, 2009.)