##################
МЕДНЫЙ ВСАДНИК
##################
1.
В краю пустынном, полудиком,
Над возмущенною Невой
Чудесный всадник, грозный ликом,
Летел, как призрак роковой.
Срывался конь, почуя шпору,
Лавиной черного огня,
И было впору только гору
Обрушить пОд ноги коня.
И это обошлось, конечно,
(Кто бы и что ни говорил)
Не без вмешательства предвечных,
Людьми не постижимых сил.
Так постаментом стал
"Г р о м - к а м е н ь",-
Да он иным и быть не мог:
Метнув с небес мгновенный пламень,
Его перстом отметил Бог!
*
Не дрогнешь ты, скала-Россия,
Когда преследуя мечту,
Сей дерзкий всадник, сей мессия
Отважно прянет в пустоту.
2.
Не святой ли Георгий, что в яростной сече
Нечисть свел на земле православной,
Был Петра-государя былинным предтечей
В созидании власти державной?!
Только Петр не копьем разил змея-дракона,
Не в чащобе, не в поле открытом,-
Он на дикой скале, у отвесного склона
Придавил его конским копытом.
Этот конь - не какая-нибудь Сивка-бурка:
То - скакун вдохновенья крылатый!
И его на пустых площадях Петербурга
Укрощал венценосный оратай.
Тщетно петли сжимали вражда и измена,
Зря холопство вилОсь под ногами
У того, кто коня горяча, дерзновенно
Налетал, как гроза берегами.
И Россию нужды, голодухи, лучины,
Провалившихся переносиц -
Он растопчет на камне у водной пучины,
ЗемлетвОрец и пОбедонОсец!
3.
Был вечер - как вызов,
и ветер с норд-веста
Бил в ноздри, и рвал ему ворот.
Как каторжник, вырвавшись из-под ареста,-
В охваченный ужасом город
Нева,
словно в поисках крова и пищи
(А может быть, пищи и крови),
Вломилась,
сбивая мосты и жилища,-
И рыщет, и ищет, и ловит.
Доколь не забрезжится день на востоке -
Ревет, выбивает стекольца,
И топит, и мчит,
рукава и протоки
Свивая в змеиные кольца.
Но т а к приживались в сем, богом забытом
Краю,-
что уже не бежали,
Когда эта тварь
под тяжелым копытом
Скользила - и тщилась ужалить.
4.
Не затопчешь пожара торфЯных болот:
Тлеет... тлеет... - да вдруг полыхнет!
Так скользит, извиваясь, измена-змея,
И конем не затопчешь ея.
И пробитые в дебрях Петром колеи
Перекрещены следом змеи.
Все крутей, все безумнее день ото дня
Горячил он и шпорил коня.
И не знал, что змеясь, под копытом коня
Разгораются искры огня.
И ужаленный конь вдруг заржал и взвился,
Черным глазом в испуге кося,
И метнулся, и прянул, и стал на дыбы,
Как при кличе военной трубы.
В то мгновенье для царственного седока
Вдруг открылось: приморье, река,
И простор, и клубящиеся облака,-
Но... - за воздух схватилась рука...
6.
В человечьем убогом уме
Все извилины мозга во тьме
пропитав своим ядом змеиным.
... Но однажды застукал топор -
и на почве болотной да илистой
Вдруг воздвиглись дворцы и дома
в этом крае глухом и пустынном.
Возмечтал о н напиться воды
не шеломом из Дону великого,-
Всею силой души он желал
финской влаги, как слезы, соленой,
И гримасою корчил восторг
брови, губы, и нос, и весь лик его,
Когда берег открылся ему
в клочьях пены и в тине зеленой.
Говорили иные: куда
занесла нас затея нелепая?
Нам ли плавать в морях ледяных?
Пропади она, эта земля,
где лишь вьюга бушует свирепая,
Да в лесной буреломной глуши
непролазные стынут болота.
Но когда о н, хлеща жеребца,
как безумец, на власти помешаный,
Пролетал над угрюмой Невой,-
гром ударил над краем забитым,
И невиданный вихрь поднялсЯ,
и ревел, и метался как бешеный,
И ползучая м у д р о с т ь - з м е я
извивалась под тяжким копытом.
6.(вариант)
Все извилины мозга исползала мудрость-змея.
Поперек островов, через дебри легла колея.
Говорили: пошто? Чем не лучше старинные вотчины?
Как сидели отцы, на Москве просидели б и мы.
Но по воле Петра были к русской земле приторочены
Воды финские, хляби, косматые вьюги зимы.
Он напиться хотел не шеломом из Дону великого,-
И восторгом и гневом кривился и корчился лик его,
И дымились от поту подмышки мужицких рубах.
Но вздымая коня, Петр-безумец застыл на скаку,
И копытом раздавлена в скачке жестокой и бешеной,
7.
И где опустишь ты копыта?
Сей конь горделивый о землю не грянет
Могучих копыт:
Рукой судьбоносною вздернутый - прянет
И в небо взлетит.
Сорвется с гранитной обрывистой кручи
Не в рысь, не в намет,
А - ввысь, сквозь балтийские черные тучи,
В свободный полет!
И воздух свистящий готов разорваться
На царском челе,
И ползают те, кто привык пресмыкаться,
Внизу, на земле.
ПрорЕзать пространство единым усильем,
Блеснуть, как звезда,
Лететь, доверяя лишь ветру и крыльям,
Не зная, куда,
Пока под крылом не разверзнется море
На тысячу миль,
Пока не сверкнет в необъятном просторе
Возлюбленный шпиль.
Как солнечный луч этот шпиль золотится,
Влечет, как магнит...
Тогда оглядеться - и вновь опуститься
На невский гранит.
8.
У Петра, царя крутого,
Мысль засела в голове:
Искупать коня лихого
В Финском море и Неве.
По Европе потрясенной
Сквозь погибельный огонь
В дикой скачке запаленный,
Двадцать лет носился конь.
Бил с широкого залива
Ветер в ноздри скакуна,
Волны вились, словно гривы
Удалого табуна.
Вот он, вот табун родимый...
Конь вознесся над водой,
Духом воли одержимый,
Но одернутый уздой.
Повелитель полунощный
Миг помедлит - и пошлет
Жеребца рукой всемощной
Со скалы в пучину вод.
И от края и до края
Бурно вспенится река,
Свежей влагой омывая
Воспаленные бока.
9.
Гордый памятник мощи и славы:
На взмывающем в небо коне -
Полубог, основатель Державы:
Так задумал Этьен Фальконе.
Неподвластный ни жизни, ни смерти,
Град у моря перстом осеня,-
Петр летит - и касаются тверди
Только задние ноги коня.
Воля деспота неодолима.
Дивный царь - вне хвалы и хулы.
И излишни детали, помимо
Самодержца, коня, и скалы.
Но Россия - соавтор лукавый -
Чинит скульптору правку свою,
И к ногам властелина державы
Роковую бросает змею.
И когда белой ночью НевА спит,
И нигде ни души, ни огня,-
На скале извивается аспид,
И пытается сбросить коня.
10.
В балтийской дебри непролазной,
Где чавкала густая грязь,
И днем и ночью Змий соблазна
Его прследовал, виясь.
Он обольщал царя мечтою,
Скользил в траве у самых ног,
И пресмыкаясь под пятою,
Лишь душу требовал в залог.
- Здесь утвердишься, слава Богу,
И станешь, Карлу вопреки,
Чрез море, как через дорогу,
С Европой знаться по-людски...
Так соблазнял царя лукавый,
Сулил бессмертия венец,
Пока однажды под Полтавой
Не сладил дело наконец.
И постепенно каменея,
Среди глухих приневских блат
Встал новым логовищем Змея
Порфироносный Петроград.
И потому для воскрешенья
Здесь не отверзнутся гробы
В минуту светопреставленья
При гласе ангельской трубы.
11.
Из житейского сора, из грязи и прозы
ВЫломившись, судьбе вопреки,
Петр застыл на лету темной глыбою бронзы
Возле берега льдистой реки.
Он ужасней, сей образ царя-чудотворца,
Что коня над скалою вознес,
Чем в Милане сфорцандо поставленный Сфорца,
Кондотьер, леонардов Колосс.
И Петру с высоты даже не было видно,
Что с растущею день ото дня
Злобой,
где-то внизу, пресмыкаясь, ехидна
Обвивает копыта коня.
Вся Россия горела Петром, как ожогом,
И в бессилии яда и чар,
Извивался, как древле, поверженный Богом
Змий коварства и лжи, Велиар.
12.
О владетель державы и скипетра,
Полководец, титан, исполин!..
Но не ведали люди тоскИ Петра,
Когда царь оставался один.
Когда он, с ног валясь от усталости,
Как последний колодник и раб,
Был доступен и боли, и жалости,
Нерешителен, мнителен, слаб.
Эти чувства нежданно-негаданно
Жалят в сердце не хуже змеи...
Богу в дымке церковного ладана
Изливал он сомненья свои.
Петр! на службе державе отеческой
В камень сердце свое обрати,
И смятенье души человеческой
Подави на сужденном пути.
13.
Слепое, сонное, ленивое,
Бессмысленное - так казалось -
Теченье жизни прихотливое
Ничуть Ему не подчинялось.
Жизнь не была покорной глиною,
Ни деревом, резцу послушным.
С повадкой темною змеиною
Скользила мимо равнодушно.
Из настоящего в грядущее
Тащилась, пресмыкаясь в прахе.
И не скуешь ее, ползущую,
Не укротишь кнутом на плахе.
Напасны были ухищрения
Смирить ее, ввести в регламент,
Дать ей законное течение,
Образовать, как департамент.
Она ползла себе, дремотная,
Приказам Деспота не внемля,
И почвой хлюпая болотною,
Как будто уходила в землю.
Но Царь, не ведавший усталости,
В чаду дерзаний небывалых
Теснил, давил ее без жалости
У моря на гранитных скалах.
14.
... В их деревушки бедные, укромные,
В селенья близ приладожЕских вод
Змеясь, ползли с Востока слухи темные,
И наконец настал ужасный год.
От конского земля тряслася топота,
Солдатские гремели сапоги.
Спознали все: напрасны ныне хлопоты,
Брось челн да бредень - и беги, беги.
Беги, беги, да поминай нечистого.
Но настигал любого беглеца
Свирепый, грозный русский царь,
неистово
Нахлестывая плетью жеребца.
Разрушен мир земли, убогой Искони,
И озаряя нищие углы,
Весь горизонт во тьме змеился искрами,
Копытом выбитыми из скалы...
16.
Ревел могучий свейский лев,
Сраженный русскими полками,
Бессильный изливая гнев
И скалясь желтыми клыками:
Впервые он изведал страх.
И завыванью зверя вторя,
На топких финских берегах
Ревело северное море.
Подобно хлопанью бичей,
Удары раскаленных пушек
Столетних сов, ворон, грачей
ОсЫпали с лесных верхушек.
И Всадник, что пришел с ордой
Из азиатской дикой стЕпи,
Как новый Ксеркс, взмахнул рукой,
Чтоб наложить на море цепи.
И ужас, точно зимний хлад,
Сковал волну, и та, не сладя,
Ковчег чудесный, Питер-град,
Качала на безбурной глади.
17.
Дикий конь, укрощенный жестокой,
Беспощадной царевой рукой,-
Прянул, вздыбился, выпучив око,
Пред великодержавной рекой.
И над самою влагою пенной
Грубо зверя-коня осадив,
Царь на берег глядел вожделенный
Словно варвар-сармат или скиф.
Там, вдали, нестерпимо сверкая
Сахаристою россыпью льдин,
Простиралась равнина морская
Продолжением скифских равнин.
Вольный дух бесконечной свободы,
Бытия вне пределов и мер!
О, как девственные эти воды
Изомнет о н набегом галер!
И земля под пятой самодержца
Содрогалась, как жидкая ртуть,
От ударов могучего сердца,
Будто гром, разрывающих грудь.
19.
Держали страну в рукавицах ежовых
Соседи...
стерпеть ли Петру?
"Россия в осаде, Россия в оковах",-
Он думал,- "прорвусь - иль умру!"
И там, где Нева припадала к заливу,
Разбил он тугое кольцо.
Броня, разломясь, уступила порыву,-
И бросилось море в лицо!
Два с лишком столетья прошли громовые...
Меся сапожищами грязь
Орда крестоносцев вкруг сердца России
Как черный удав обвилАсь.
Сжимаются кольца коварного гада,
Он властен судить и решать.
Морозом и голодом косит блокада,
И душит - и нечем дышать.
Но И в роковые мгновенья прекрасен
И горд этот город Петров,
И облик его гармонически-ясен,
И дух его тверд и суров.
И знает доподлинно каждый блокадник,
Что сумрачных бездн на краю
Коня подымает властительный всадник
И злобную давит змею.