(Автор не определен)
В XII ряд видных представителей антирелигиозного свободомыслия выступил в мусульманском мире.
Здесь прежде всего следует упомянуть таджикско-персидского мыслителя и поэта Омара Хайяма (1040 – 1123). Стихи Хайяма „Рубайят" не только глубоко проникают в мир чувств человека, они исполнены философских раздумий и откровенной антирелигиозности.
Хайям высмеивает религиозный призыв к отказу от благ земных во имя благ, ждущих нас за гробом. Никакого загробного мира, говорит он, нет. Существует лишь посюсторонний мир, где царят законы природы. Перед их лицом молитвы и болтовня о рае и аде смешны.
,,К чему кумирен дым, светильники мечетей?
К чему про рай и ад все разговоры эти?"
Все религии, включая ислам, обманывают людей, одаряя их „сорной травой" веры в воздаяние.
Поэт часто повторяет и остроумно иллюстрирует ту мысль, что единственная реальная действительность – земная действительность, что ею только имеет смысл дорожить, а ее утрата принесет не божественное воздаяние, а небытие:
„Когда покинешь мир – ведь будет все равно,
что делал, говорил, чем запятнал себя ты".
Хайям вскрывает противоречие между религиозным учением о всемогуществе и всеведении бога и учением о воздаянии:
„Когда ты для меня слепил из глины плоть,
ты знал, что мне своих страстей не побороть;
не ты ль тому виной, что жизнь моя греховна?
Скажи, за что же мне гореть в аду, господь?"
Эпикурейское положение о том, что несправедливостью, царящей в обществе, опровергается существование провидения, получает яркое выражение в творчестве Хайяма, страстно обличающего социальное зло и так же страстно отвергающего существование всеблагого господа:
„О небо, к подлецам щедра твоя рука.
Им – бани, мельницы и воды арыка;
а кто душою чист, тому лишь корка хлеба.
Такое небо – тьфу! – не стоит и плевка!"
Некоторые рубай позволяют предполагать, что смелые идеи Хайяма разделялись определенными кругами общества, в котором он жил. Например:
Несовместимых мы всегда полны желаний:
В одной руке бокал, другая на Коране.
И так вот мы живем под сводом голубым,
Полубезбожники и полумусульмане.
Рубай часто облекают антирелигиозную мысль в шутку, но автор подчеркивает: ,,Не только на словах я враг всей этой лжи" – и самым серьезным образом заявляет, что решительно отвергает порабощение разума какой бы то ни было религией.
„Дух рабства кроется в кумирне и в Каабе,
трезвон колоколов – язык смиренья рабий,
и рабства черная печать равно лежит
на четках и кресте, на церкви и Мирхабе".
Ко мне ворвался ты, как ураган, Господь,
И опрокинул мне с вином стакан, Господь!
Я пьянству предаюсь, а ты творишь бесчинства?
Гром разрази меня, коль ты не пьян, Господь!
Я в мечеть не за праведным словом пришел,
Не стремясь приобщиться к основам пришел.
В прошлый раз утащил я молитвенный коврик,
Он истерся до дыр – я за новым пришел.
Моей руке держать кувшин вина – отрада;
Священных свитков ей касаться и не надо:
Я от вина промок; не мне, ханжа сухой,
Не мне, а вот тебе опасно пламя ада!
Из всех, которые ушли в тот дальний путь,
Назад вернулся ли хотя бы кто-нибудь?
Не оставляй добра на перекрестке этом:
К нему возврата нет, – об этом не забудь.
Нам с гуриями рай сулят на свете том
И чаши, полные пурпуровым вином.
Красавиц и вина бежать на свете этом
Разумно ль, если к ним мы все равно придем?
Вы говорите мне: "За гробом ты найдешь
Вино и сладкий мед, кавсер и гурий". Что ж
Тем лучше, но сейчас мне кубок поднесите:
Дороже тысячи в кредит - наличный грош.
Один телец висит высоко в небесах,
Другой своим хребтом поддерживает прах.
А меж обоими тельцами, – поглядите, –
Какое множество ослов пасет Аллах!
В молитве и посте я, мнилось мне, нашел
Путь к избавлению от всех грехов и зол;
Но как-то невзначай забыл про омовенье,
Глоток вина хлебнул – и прахом пост пошел.
Молитвы побоку! Избрав благую часть,
В беспутство прежнее решил я снова впасть
И, шею вытянув, как горлышко сосуда,
К сосудам кабака присасываюсь всласть.
Отречься от вина? Да это все равно,
Что жизнь свою отдать! Чем возместишь вино?
Могу ль я сделаться приверженцем ислама,
Когда им высшее из благ запрещено?
О небо! Я твоим вращеньем утомлен,
К тебе без отклика возносится мой стон.
Невежд и дурней лишь ты милуешь, – так знай же:
Не так уже я мудр, не так уж просвещен.
Однажды встретился пред старым пепелищем
Я с мужем, жившим там отшельником и нищим;
Чуждался веры он, законов, божества:
Отважнее его мы мужа не отыщем.