прислано 14:35 (GMT+2) Чт, 22 марта 2012 г.
When forty winters shall beseige thy brow,
And dig deep trenches in thy beauty's field,
Thy youth's proud livery, so gazed on now,
Will be a tatter'd weed, of small worth held:
Then being ask'd where all thy beauty lies,
Where all the treasure of thy lusty days,
To say, within thine own deep-sunken eyes,
Were an all-eating shame and thriftless praise.
How much more praise deserved thy beauty's use,
If thou couldst answer "This fair child of mine
Shall sum my count and make my old excuse,"
Proving his beauty by succession thine!
This were to be new made when thou art old,
And see thy blood warm when thou feel'st it cold.
Когда зима возьмет чело прохладой,
И рыть траншеи станет среди ям,
Ливрею юности спускать с плеча не надо,
Бурьян же рос и умножался там:
Пусть черт, гневясь, Где свежесть, вопрошает,
Младую зелень, опустив под лед.
Скажи что глубже видеть стал, решая,
И жгучий пыл еще сильнее жжет.
Еще сильней краса в тебе ревнует,
Ответь ему: Краса -ребенок мой.
Опять к отцу приходит с поцелуем",
Чем восхищает сердце красотой!
Смени отраду: холодом, едва,
Кровавый вкус - заимствует молва.