Джандар

Морев Владимир Викторович
       Трое суток кашеварила пыльная буря, тянула мелкие грязно-жёлтые пески на вершины барханов,  срывала с острых гребней, вихрила в плотном горячем воздухе, не давая  улечься в ложбины и балки. Продутые до голых корней кустарники едва сдерживали медленное, но безостановочное движение дюн и, казалось, не было преграды, способной  встать на пути песчаного нашествия. Солнечный свет потерялся там, на верху, где-то в пограничье рая и ада. Его жаркие прямые лучи с размаху вонзались в пыльную кутерьму и беспомощно гасли, дробясь на бесчисленные отблески в полированных гранях мириадов мелких песчинок. Голос пустынного ветра звучал низко и глухо, лишь изредка, прорываясь кошачьими взвизгами, когда попадал в узкую промоину меж барханов. Казалось и время в такой круговерти шло не от прошлого в будущее, но испуганно металась, словно в поисках какого-либо укрытия, чтобы затаиться, переждать, не сгинуть насовсем под толстым слоем удушающей пыли. Казалось и жизни самой не бывает и быть невозможно ни снизу, ни сверху и, уж тем более, внутри этого абразивного царства…
       Трое суток Джандар пролежал в пещерке, видимо, в чьей-то норе, вырытой в  склоне отвердевшего глинистого бархана. Всё время, пока бушевала буря, он дремал, иногда вычихивая забивающую ноздри пыль и вздрагивая всем телом, чтобы ссыпать со спины колючий, раздражающий кожу песок. Бури он не боялся  (обычное в пустыне дело) тревожило другое: в погоне за стадом джейранов он увлёкся и далеко ушёл от воды. Джейраны в предчувствии непогоды резко ускорили ход и скрылись в барханах. Джандар соперничать в скорости с ними не мог и отстал. Да и не его это способ – гоняться по пескам за быстрыми тонконогими созданиями. Он готов был в коротком стремительном спринте настичь зазевавшееся или ослабленное животное, вскочить ему на загривок и перекусив острыми зубами шейную жилу  висеть на нём, пока тот не обессилит и не падёт на землю готовой пищей. Без лишней борьбы и сопротивления.
       В этот раз охотничий бог отвернулся от Джандара: то ли джейраны почуяли опасность, то ли корма были нищие, но стадо двигалась быстро и скученно и Джандар едва поспевал за ними, прячась в редком кустарнике. И не столько голод, сколько азарт толкали его на преследование. Он может и бросил бы это занятие и вернулся в предгорье к легкой добыче, но (молодость, молодость!) избыток жизненных сил и свирепый кровожадный характер гнали его вперёд. Джейран – животное для добычи сложное, даже для такой крупной кошки, как Джандар. Чуткий, пугливый, прыгучий в движении, к тому же несущий на голове два острых изогнутых дротика он был еще и опасен. Неловкая атака могла стоить нападавшему здоровья, а то и самой жизни – вот почему Джандар, несмотря на нетерпеливую дрожь в мышцах, скрадывал стадо внимательно и осторожно. И тот единственный, подвернувшийся случайно момент, когда молодая самка отбилась от стада, застал его врасплох в глубокой песчаной осыпи, где для разгона и прыжка под лапами не было тверди. Джандар в досаде злобно мяукнул, спугнув желанную добычу, и яростно грызнул себя в основании хвоста. Вскоре стадо метнулось в барханы и скрылось из виду, а спустя немного времени на пустыню обрушилась пыльная буря.
       Мы назвали нашего героя – Джандар, что в переводе с туркменского – зверь. И поверьте, это не просто определение вида, скорее – это свойство характера. Зверей на свете великое множество, но слово, произнесённое с активным, твёрдым ударением на слегка растянутую единственную гласную – зве-ерь! – в русском языке таит угрозу. Угрозу и какое-то жутковатое восхищение. Туркменское «Джандар», если его произнести с соответствующей интонацией, определённо созвучно русскому – зве-ерь! – и вызывает те же чувства и ту же реакцию.
       Так вот, Джандар был истинным зверем. Его книжное название: «Каракал. Отряд хищных. Семейство кошачьих.» В просторечии – степная рысь. Длиной около или чуть более метра, поджарый, стройный, с длинными ногами, рыжевато-серой шерстью, легко скрывающей его в пустынных песках. Единственное, что нарушало маскировку, это чёрные уши с маленькими кисточками на концах, чёрное пятно на верхней губе и чёрная полоса от носа к глазу, что придавало его морде вид совершенно устрашающий. Под тонкой гладкой шерстью рельефно проступали мощные мышцы и тугие сухожилия. В почти не мигающих круглых глазах постоянно горел тёмный огонь ненасытной злобы. Даже когда Джандар был не голоден, инстинкт убийства не покидал его не на минуту;  лисицы и шакалы, не говоря уж о мелком зверье и птице, огибали стороной его владения. Неприступный дикобраз, несмотря на свою мощную защиту, часто становился жертвой этого неуёмного убийцы. Не было у него в пустыни достойного противника, разве что гепард, но где его нынче отыщешь, кроме как в красной книге?
       ...Пыльная буря пошла на убыль. Ветер утих, но взбаламученная пустыня ещё долго  осаждала  на свою поверхность мелкую глиняную взвесь и потом засыпала её чистым жёлтым песком, формируя новый ландшафт древних, как сама вечность Каракумов.
       Джандар выбрался из норы, пружинисто выгнулся, дёрнув поочерёдно затёкшими задними ногами и остервенело стал вылизывать пыльную шерсть. Вылизывался он долго, то и дело чихая и фыркая. Закончив моцион, он взглянул на небо, уже проступавшее сквозь пыльное марево, отметил, что день клонится к закату и быстро, словно и не было трёхдневной лёжки направился в сторону предгорий, откуда увело его стадо джейранов.
       Срочно нужна была вода; несмотря на неподвижность, за время бури организм истощил запасы влаги. Когда Джандар вышел из барханов в предгорную степь, было уже совсем темно. Здесь пыль поредела. Сквозь неё мутно проблёскивали звёзды, впереди угадывалась зубчатая стена Кугитанга. На пути возник проложенный людьми арык и, сунувшись через камыш к воде, Джандар долго и жадно лакал, время от времени прислушиваясь и вылизывая мокрым языком шерсть на груди и боках. Наконец жажда утихла. Зверь тяжело взобрался на крутой склон арыка, но дальше не пошёл; вытянулся в траве и больше часа пролежал, усваивая выпитую воду.
       Отдохнув, он поднялся. Голод дал о себе знать резкими спазмами желудка, а выпитая вода обострила его, но еще больше ослабила истощённое животное. Джандар понял, что хорошую охоту ему не осилить и, пригнув к земле голову, мелким шагом затрусил в степь, где кормились песчанки, тушканы и суслики. Придавив несколько грызунов и утишив голодные колики, он до полуночи вздремнул в зарослях саксаула.
       Наступала пора серьёзной охоты.
       Джандар проснулся снова голодным, но уже сильным и бодрым. Выгнувшись дугой и разодрав когтями сухую кору старого саксаула, он сделал несколько разминочных прыжков, громко с подвывом мяукнул, возбуждая в себе первобытную ярость и быстро, чередуя размашистый галоп с размеренной иноходью, устремился к подножию гор, где в устьях ущелий у чистых прохладных ручьёв паслись спустившись с гор самки козлов и баранов с молодым приплодом. Там же, в густом арчёвнике, подрывали корни кабаньи семейства, ежи и пищухи пили воду и кормились, пользуясь темнотой, улары и дрофы промышляли осмелевшими ящерками и, наверное, злополучное стадо джейранов тоже пришло подкормиться зеленой и сочной травой после пережитой в пустыне пыльной бури.
       Там, у границы гор и степи по ночам буйствует жизнь, там есть где размяться убийце и хищнику – зверю – Джандару, там царь он и бог, но не милость несущий животному миру, но страх и погибель.

       Выдвинутые в степь отроги Кугитанга здесь не дали разгуляться пустынным ветрам; буря прошла стороной и воздух был свеж и прозрачен. Бельмастый глаз ночного светила в окружении крупных не мерцающих звёзд зорко отслеживал тихий, сторожкий быт предгорных обитателей. Серебряный взблеск ручья, бесшумная тень медоеда, суетная в поисках пищи возня ежа и дикобраза, хлопанье крыльев разбуженной стайки кекликов, рваный полёт летучей мыши, дремлющий шелест фисташковых зарослей – всё не мигающим бледным светом покрывала луна. И только глубокая чернь ущелий узкими извилистыми потёками прорезала горные склоны. Туда слабый свет проникнуть был не в силах; там шевелилась своя, не доступная глазу жизнь.
       Джандар умерил шаг, потом и вовсе остановился, прислушался. Два зелёных огонька,  проткнутые по серёдке чёрными зрачками, долго всматривались  в призрачный мрак, в каменную россыпь, угадывая движение. Высокие тонкие уши, каждое в отдельности, ловили шорохи живности, чётко выделяя их среди бульканья воды и слабого листвяного шума. Тело Джандара вытянулось, мышцы и сухожилия напряглись - зверь изготовился к охоте.
       Мелкая, понырливая суета дикобраза, невидимого в тени отвесной стены, но хорошо слышимого по хрусту галечника и частому раздражённому фырканью, привлекла внимание каракала. Уши его синхронно нащупали источник звука, передняя правая лапа замерла в воздухе, кончик хвоста нервно задрожал.
       Дикобраз шумно совался носом в расщелины между камнями, шелестел, словно сухой хвоей своими длинными пустотелыми иглами, что-то ловил, чем-то похрустывал, на мгновение замирал и снова принимался за работу. Джандар припал к земле, втянул когти в мякиш подушечек, чтобы не скребли о камень и бесшумно двинулся к жертве. Он понимал, что его преимущество во внезапности: прыжок, удар лапой в голову - и оглушённый, перевёрнутый на спину дикобраз уже целиком в его власти. Но всё случилось иначе. Когда тело Джандара стремительно взвилось в воздух, дикобраз, видимо случайно, повернулся к нему задом. Спасло каракала только то, что острые иглы лежали спокойно вдоль спины дикобраза, но и этого хватило в достатке: морду и правую лапу пронзила острая боль. Джандар взвизгнул, но когтем левой передней лапы успел зацепить глаз животного и в падении рванул его на себя. Дикобраз тонко хрюкнул, опрокинулся навзничь и сильные челюсти рыси сомкнулись на его лишённом защиты горле. Всё было кончено.
       Сытый, но раненый зверь облизывал от своей и чужой крови морду и, постанывая, пытался зубами вытащить обломок иглы, глубоко вонзившейся в подкогтевую мякоть. Наконец это ему удалось. Он тщательно зализал рану и прихрамывая направился к ручью, бросив недоеденную жертву. Два огромных голошеих грифа неслышными тенями сорвались с ближайшего уступа и выждав, пока каракал удалится на безопасное расстояние, с клёкотом принялись за остатки звериного пиршества.
       День, ночь и ещё день Джандар провёл в густых зарослях арчёвника, отсыпаясь и зализывая раны, нанесённые дикобразом. Если щека успокоилась быстро, то лапа напротив – распухла и нагноилась, ступать на неё было больно. К ночи вторых суток Джандар проголодался настолько, что голод пересилил ноющую боль и он, прихрамывая выбрался на опушку. Ниже по склону у ручья мирно паслось семейство мархуров: самка и маленький, ещё неуверенно стоящий на ногах козлёнок. Раздумывать было некогда, да и незачем – пища сама шла в когти и трудностей в её добыче Джандар не предполагал. Достаточно двух прыжков, чтобы отсечь мать от дитя и после вволю насытиться мягким, сладким и сочным мясом. Обманутый легкостью добычи, зверь не увидел, что слева сверху, на выступе скалы стоял неподвижно хозяин маленького стада – могучий мархур. Его мощные завитые в штопор рога словно копья венчали голову на крепкой шее, а длинная, тщательно вылизанная борода спускалась почти до колен. Его неподвижность была обманчива: глаза, уши и ноздри чутко отслеживали пространство вокруг. Мархур первым увидел крадущуюся кошку и мышцы его напряглись.
       Прыжок каракала и длинный скачёк мархура слились воедино. Джандар коснулся земли тремя  лапами, не удержался на склоне и вместо второго прыжка у него получился кульбит. Когда он поднялся, перед ним уже стоял мархур. Он стоял неподвижно и молча, прекрасно сознавая своё превосходство над этим злобным, но уже не опасным зверем. Джандар сдавленно зашипел, отполз в сторону и боком, оглядываясь и подволакивая больную лапу вернулся в рощу.

       …Голый камень не грел, но Джандар и не искал тёплого места. Распухшая лапа горела и ныла и, чтобы как-то утишить боль, зверь прикладывал её к мокрому от росы обломку скалы. Мякоть подушечки вздулось, наполнившись гноем, пульсировала и дёргала, отдаваясь во всём теле. Вконец измучившись, Джандар отчаянно куснул лапу острым клыком, взвизгнул от боли, забил хвостом по земле, разодрал здоровыми лапами траву под собой. Гной брызнул из раны, затем пошла кровь, но ломота стала утихать. Остаток ночи Джандар зализывал рану и лишь под утро чутко задремал.
       Ещё сутки зверю было не до охоты – он отлёживался в расщелине, грыз одну ему ведомую траву – лечился. Рана быстро затягивалась и уже на вторые сутки Джандар прихрамывая вышел из укрытия. Ещё неделю, до полного выздоровления, он питался чем попало: мышами, кузнечиками, ящерицами и даже не побрезговал согнать с дохлятины возмущенных такой бестактностью грифов. Но жизнь брала своё и окрепший организм зверя требовал настоящей охоты.
       Джандар вышел из ущелья на мягкие пески предгорий. Граница ночи быстро сползала с гор на равнину и вместе с ней, держась в чёрной тени, и сам словно бесшумная тень, шёл Джандар, посверкивая отражённым огнём зеленых глаз и порыкивая оголодавшим нутром. Мелкой дичью  он уже  пренебрегал, азарт требовал схватки, стремительного прыжка, мгновенного и успешного боя.
       Овечью отару он учуял издалека. В своих охотничьих предпочтениях он редко снисходил до человечьей скотины – больно уж легка добыча, но сейчас не до церемоний, требовалось кровь и пища. Каракал остановился, приподняв ещё не окрепшую лапу, послушал пространство впереди себя и скрадывая шаг пошёл в обход мирно пасущейся отары овец.
       Он прекрасно знал, что эту добычу с наскока брать нельзя у нее наверняка есть охрана: пара бесхвостых алабаев в мгновение ока порвут непрошеного гостя. Такая охота требует скрытности и тишины. Полночи он описывал круги, стараясь с наветренной стороны держаться подальше от стада. Уже под утро, когда костёр чабана задымил в отсыревшем воздухе, запах гари, прижатый к земле туманом, перебил все другие запахи, Джандар вплотную подполз к овцам. Замерев во впадинке под кустом саксаула, он дождался, пока ближайшая к нему овца подошла на расстояние прыжка, и бесшумной тенью взлетел в воздух, ударом здоровой лапы сбил добычу с ног, сомкнул челюсти на её шее, мгновенно перекусив голосовые связки и кровеносную жилу. Атака была настолько стремительной и беззвучной, что соседние овцы только слегка повели ушами, но тут же успокоились.
       Овца оказалась тяжелой или может каракал ещё не окреп, но тащить её, упираясь тремя лапами было трудно; да и голод, и запах свежей крови выворачивали изголодавшееся нутро. Джандар сволок добычу в первую попавшуюся балку и остервенело заработал клыками и когтями  Трудился он долго, нажираясь про запас и две тёмные тени, выросшие из ночи по разные края балки проскользнули мимо его внимания.
       Сдавленный рык одного волкодава и злобный хрип другого Джандар услышал одновременно. Не проглоченный кусок мяса встал в горле комом, отяжелевшее брюхо лишило прыгучести и каракал успел только катнуться через спину, чиркнув когтями по морде первого нападающего. Алабаи взяли его в кольцо, победно рычали, но не нападали, а только кружили и облаивали, не давая выйти из балки. Каракал шипел, выстреливал неожиданные прыжки, но клыкастые пасти вновь вынуждали его отскочить на середину ограниченного собаками пространства.
       За спиной Джандара щелкнули взведенные курки. Он метнулся в сторону и первая пуля взрыла песок в полуметре от задних лап. Второй выстрел слился воедино с яркой вспышкой в глазах и чёрная мгла обрушилась в простреленный мозг зверя. Уже конвульсивно он скребанул когтями влажный от крови песок, дёрнул хвостом и затих, вытянувшись во всю длину своего гибкого, стремительного, беспощадного, но уже не живого тела.
       Чабан переломил ружьё, выдернул тёплые, пахнувшие сгоревшим порохом латунные гильзы, тщательно протёр их полой халата и вложил в пустые гнёзда старого, в трещинах, кожаного патронташа.
       - Танры ишине яраша берер – по делу и награда – равнодушно произнёс чабан и свистом  отозвав собак, спокойным и размеренным шагом направился к отаре.

       Ночь, как одеяло сонного ребёнка, быстро сползла с каменистой равнины, оставив  редкие клочки в отсыревших балочках, под густым кустарником, в руслах пересохших ручьёв. Земля окрасилась в привычные охрянисто-жёлтые цвета и в ожидании дневного зноя рассовала по норам и трещинам мелкий ночной люд. Пара клювастых грифов долго кружила над одной неглубокой балкой, высматривая, не помешает ли кто их печальной, но сытной трапезе.



27 ноября 2011 г.


Туркменские рассказы
"Маленький Земзен" - рассказ http://www.stihi.ru/2011/10/25/1038
"Штопор" - рассказ http://www.stihi.ru/2011/11/13/8778