Небеса были пепельно-строги,
Старела и сохла листва,
Старела и жухла листва
В октябре, в одинокой тревоге,
В этот год, что припомню едва;
В чаще Уира, в Оберовом логе
У гулких болот, где жива
В дебрях Уира, в Оберовом логе,
Где нечисть доселе жива.
Здесь я брёл по аллее Титана
Кипарисов, с моею Душой,
С Психеей, моею Душой.
Было сердце подобьем вулкана,
Исходило кипящей рекой,
Изливалось горящей рекой;
Так в ледовом краю неустанно
Извергается смерч огневой,
В полярном краю, неустанно
Маунт Янека смерч огневой.
Речи были и чинны, и строги,
Только мысли держались едва,
Только память дышала едва.
Мы брели в потаённой тревоге,
Не увидев, что сохла листва,
Что октябрьская жухла листва;
Не вспомнив знакомой дороги
У гулких болот, где жива
В чаще Уира, в Оберовом логе,
Где нечисть доселе жива.
Когда же той ночи теченье
Свернуло в отмеренный срок
И рассвета приблизился срок,
Из леса в размытом свеченье
Полумесяц взошёл на восток,
Таинственен, как привиденье -
Двуединый мерцающий рог,
Диадемы в алмазах виденье –
Астарты блистающий рог.
И сказал я: «Нежнее Дианы
Эфирная эта звезда,
Эта вздохов эфира звезда:
Видя слёзы – они непрестанны,
Таких не осушат года! –
Сквозь ночь и астральные планы
Она приплыла к нам сюда,
Она пробралась к нам сюда
Сквозь логово Льва; сквозь туманы
Она поведёт нас туда,
В святого забвения страны,
Где плещется Леты вода».
Но молвила в страхе Психея:
«Нет! Облик звезды этой лжив!
Он бледен, таинствен и лжив.
Уйдём же, бежим побыстрее,
Как можно быстрее!» Порыв
Был краток: собой не владея
И крылья безвольно сложив,
Психея, собой не владея,
Плакала, крылья сложив,
Безнадежно, уныло сложив.
Я ответил: «Тебе это мнится,
Он манящ, этот сказочный свет,
Красоты кристаллический свет!
За ним мы должны устремиться:
Он шлёт нам Надежды привет
И пророчества радостных лет!
Поверь, на него положиться
Мы можем вполне, и вослед
Ему мы должны устремиться,
Нам надо идти за ним вслед:
Ведь шлёт он Надежды привет».
Я пытался утешить Психею,
Утишить печаль её дум,
Ослабить тоску её дум;
И прошли до конца мы аллею
И узрели – высок и угрюм,
Появился пред нами, угрюм,
Старый склеп. Верить взору не смея,
Вопросил я: «Чей склеп так угрюм?»
Прошептала Душа: «Улалюм –
Здесь могила твоей Улалюм!»
Сердце сделалось пепельно-строгим
И увяло, как будто листва,
И иссохло, как будто листва.
Я заплакал: «По этой дороге
Я брёл под созвездием Льва
Год назад, в октябре! И мертва
Моя ноша была, и едва
Мог дышать я и видеть – мертва!..
О Психея, сестра, ты права:
Да, опять я в Оберовом логе,
Узнаю эту мглу, где жива
В дебрях Уира, в Оберовом логе,
Где нечисть доселе жива».
Мы вскричали вдвоём: «Неужели
В эту ночь порождения тьмы,
Этой ночью ночей силы тьмы
Нас беспамятных вдруг пожалели
И решили из мрачной тюрьмы –
Вызвать из межпланетной тюрьмы
Призрак Света, чтоб мы обомлели,
Чтоб, отвлекшись, не видели мы
Самой страшной из тайн, обомлели
И, забывшись, не ведали тьмы?»