Он был гениален: злодейка-судьба,
Шутя его тем наградила.
От мысли его обречённого лба,
Деревья в аллеях кренило.
Блаженно царапал он чистый листок,
За окнами вьюга свистела.
На плаху асфальта, под грязный сапог,
Упала зима снежным телом. . .
Мурлыкала дамочка: – милый поэт.
Но он был далёк и не слышал. . .
В безумстве своих двадцати пяти лет,
Столбов телеграфных был выше.
И, ликам бездушным, ничьих идеалов,
Не литр чернила пролил.
Бумага закончится – стены марал он,
Меняя слова на рубли.
Брутальный герой и больной фантазёр,
Был асом бумажных иллюзий.
И в облаке опия кутая взор –
Был предан и верен лишь Музе.
– Мадам, вы оставьте за дверью свой пыл:
Мне чувства живые не чужды. . .
И бранью такою с плеча зарубил,
Что тени попрятались в ужас.
– Доколе же можно твердить Вам стократно:
Забыли дуэль с Еб@найским?! .
Я выжил – он мёртв, но сдыхая куда-то –
Всадил весь заряд в мои яйца.
– Вам речи пусты?! – Я сейчас покажу! . .
– Нет, нет! Что Вы, что Вы, ей-Богу.
Раз дело такое, то я ухожу. . .
– Забудьте обратно дорогу!
За окнами вьюга – шансон-провансаль.
Карету кидало в ухабы. . .
– Ах, как это так. . . – Он без оных, а жаль.
Слеза, в унисон ей, – могла бы. . .
А что наш маэстро? Наш юный парниша!
Он горем убит безутешно? . .
Да, куй ты!
Стишата, по-прежнему пишет,
Здоровые яица теша.