ДНИ СУЩЕСТВОВАНИЯ В КОНЦЛАГЕРЕ РАЗЛОЖЕНЫ ПО ФАЙЛАМ ПАМЯТИ
«Это пройдёт» - мудрец начертал
На кольце, что надел на перст Соломона.
«Это твой оберег – ему он сказал –
Придёт помощь от каждого слова»…
Было так, но однажды чреда неудач затянулась –
Царь снял ободок, хотел выбросить…
Вдруг внутри прочитал
с удивленьем:
«И это пройдёт»…
(Лада ВЛАДИ «Не сдавайся!»)
Жаркий летний день. В переполненном столичном автобусе. В платье с короткими рукавами едет пожилая женщина – зная, что через небольшой промежуток времени прошлое пронесётся в её памяти, она бы не села в этот многоместный транспорт, но…
Пассажирка подняла руку. Взялась за поручни и почти сразу услышала насмешливый, сниженный до громкого шёпота, молодой голос:
-Смотри, бабуля где-то срок тянула!
-Заткнись! - цыкнули в ответ. – Эти цифры в концлагерях вместо имён фашисты пленным накалывали. Мой дед тоже носит такую «татушку».
За конфузным диалогом в салоне воцарилась гробовая тишина, и до остановки её никто не нарушил – это была как минута молчания о тех, кто прошёл «проштампованные» годы в фашистских лагерях. Виновница темы вышла и, как ей показалось, пошла не по тротуару, а по горестной тропинке, разделившей её жизнь на две составляющие: «до» и «после»…
До страшного переворота в истории мира вся родня моей героини, З.Г. Скуратович (в девичестве Господарик) из деревни Жуков Лук, Минского района, жила в посёлке Печи под Борисовым. Когда началась Великая Отечественная, папу по возрасту в армию не взяли, однако оставаться безучастным наблюдателем происходящего глава семейства не собирался. Вместе с земляками он и вся его многодетная семья стали связными партизан. Главной задачей подпольной группы было разубедить людей, поверивших в непобедимость гитлеровцев, не служить захватчикам. У многих, благодаря стараниям патриотов, пропал страх, улеглась паника: одни пошли в партизаны, другие пополнили ряды подпольщиков. Не по нутру пришлась антифашистская борьба предателям, и в октябре 1943 года, по доносу голимо-галимого сексота, главу семейства и трёх его дочерей схватили гестаповцы. Двух старших девушек угнали в Равенсбрюк, а девятнадцатилетнюю Зину – в Освенцим. В этот же концентрационный лагерь попал и отец. Живым оттуда он не вышел.
Мудрый, пройдя через муки, изрёк, что надо уметь переносить то, чего нельзя избежать. И парии терпели тот ужас, которым начинался и заканчивался каждый день рабства. Крепились. Проявляли покорность и верили в освобождение, хотя в душе выли от происходящего, рождавшего сомнение, что когда-либо придёт конец мукам. Ежедневно десятками уходили из жизни: кого-то убивали, кто-то умирал от голода и болезней, некоторые бросались на находящуюся под током колючую проволоку, которой была обнесена провонявшая потом, кровью, гарью территория…
Навечно отсканировался в памяти случай, от которого и сейчас пробивает зябкая неприятная дрожь и возвращается ощущение низости неволи.
Толпу бесправных, ослабленных, голодных гнали на принудительные работы. У дороги каторжанки увидели грушу, на которой уже зародилась завязь. Авитаминоз дал о себе знать, все как завороженные смотрели на дерево. А одна бедолага не выдержала и выбежала из колонны, чтобы сорвать зелёный плод. Буквально сразу натравленные конвоирами немецкие овчарки разорвали её на куски…
Над всеми этими ужасами царствовала антисанитария. Бороться с ней и вшами приходилось труднее всего порабощённым из Советского Союза. В баню раз в неделю водили, но мыла не было только у советских. Этим туалетным средством пленённое интернациональное население снабжал Красный Крест, от услуг которого Сталин отказался. Всё же гигиену героиня материала и её соотечественники соблюдать умудрялись, хоть и неблаговидным способом. В банные дни кто-то на некоторое время делал короткое замыкание, остальные в кромешной тьме хватали у рядом моющихся заветный кусочек. Конечно же, все понимали, кто крадёт, но никогда поисков не устраивали – человечность у находившихся в нечеловеческих условиях сохранялась…
Часто в резервацию приезжали «купцы» для подбора себе бесплатной рабочей силы. Так белоруска, оставаясь узницей, попала на фабрику по выпуску электрических лампочек в немецкий город Плауен. Шёл сорок пятый год. Наша авиация уже бомбила Германию. В один из дней маргиналов собрали вместе и куда-то погнали. Возможно, это был их последний жизненный путь. Однако моя визави и ещё несколько подневольниц этого не узнали – улучив момент, они совершили побег. За всю историю Освенцима из него было совершено 700 побегов – 300 из них были удачными. В это число можно вписать венценосную попытку и этих отважных.
Обессиленных, их подобрали американцы. Перед отправкой на родину беглянок осмотрел врач союзников и на ломаном русском языке сказал о них: «Тёплые трупы». При росте 160 см борисовчанка весила 32 килограмма…
После войны ей прислали её лагерное досье: две фотографии в профиль и анфас. На каждой стоит печать – политическая. На тюремном полосатом клифте у неё тоже был нашит отличительный знак, подтверждающий этот ярлык. С неметчины приходила гуманитарная помощь. Саму приглашали туда для эссе-рассказа о фактах вынужденного пребывания под властью фашистов. На исторической встрече гостья понимала, что потомкам стыдно за своих предков, но зла на немецкий народ не держит и никогда не держала – ведь в то время среди них было немало тех, кто противостоял гитлеровской чуме…
Более тридцати лет Зинаида Григорьевна вдова. Вместе с мужем воспитали, дали высшее образование двум дочерям и сыну. Она не только трижды бабушка, но и уже пятирежды прабабушка… Всё хорошо. О прошлом можно сказать: «Прошло». Вот только не лечит время от того пропущенного через унижение прошлого, как ничем не стираются выбитые чуть ниже локтя синие, кривые, уродующие руку цифры 77620.
ЭКСКУРС ПО ИСТОРИИ.
Аушвиц (по-польски Освенцим) вызывал в Европе вместе с возмущением всеобъемлющий страх: мордобой, удар палки на каждом шагу, пытки, унижения, издевательства. Сага о фашизме начинается словами, начертанными на его главных воротах: «Edem Pas Seine» - «Оставь Надежду Всяк Сюда Входящий». Сказать, что отношение к загнанным в клеть было скотским, значит, ничего не сказать. То, что людям приходилось переносить, не мог сотворить человек… Уже в 1940 году в цитадель смерти почти ежедневно прибывало по десять эшелонов, состоящих из сорока и больше вагонов, в которых находилось до ста человек. После отбраковки 70% из прибывших уничтожались – первыми в эту бойню попадали из-за своей нетрудоспособности малолетние дети. Из оставленных жить по специальным параметрам подбирались девушки, которым делали инъекции кальция, купали в дезинфицирующей ванной, облучали и отправляли на работу в бордели (как отработанный материал их почти всегда вновь возвращали в лагеря). Остальные превращались в прикреплённую рабочую силу фабрик и подопытный материал для далеко не доктора Айболита Менгеля. Эскулап сделал Освенцим крупным научно-исследовательским центром, иными словами – настоящей иерархией сатаны. Здесь проводились чудовищные эксперименты над людьми всех национальностей. «Доктор Смерть» трудился, как он заявлял, во имя науки и чистоты немецкой расы. На узниках упорно искался способ долголетия и как из неугодных делать манкуртов…
Недостатка в живом материале не было, и на место не выдержавших экспериментальное лечение мгновенно находилась замена. Ненужные подлежали ликвидации… Для этих целей были возведены специальные печи – поначалу в полную силу дымили три крематория, затем построили четвёртый. При каждом из них была своя газовая камера, где людей травили газом «Циклон». Умерщвлённых грабили – снимали даже дешёвые украшения, вырывали золотые зубы, забирали деньги. Женщинам брили головы – волосы для немцев были ценным продуктом, использующимся в промышленности: детскими набивали подушки, взрослыми – матрацы, из роговых нитевидных образований делали парики, канаты, ткань и украшали шикарными шевелюрами головы кукол…
Пространство жилья вырванных из мирной жизни людей нельзя даже с очень большой натяжкой, даже закрыв глаза, назвать общежитием – в бараке, рассчитанном на 30-40 человек, вместо отдельного койко-места были установлены длинные узкие нары, на которых спали по 200, а то и больше заключённых.
Грешно, но уходу из жизни соседа радовались – освобождался промежуток для живущих, и счастливчикам доставались какие–никакие носильные вещи.
Кровососущие разносчики заразы – насекомые – просто кишели на головах и в одежде.
Почти все узники от недоброкачественной пищи страдали диареей, а до подъёма и после отбоя из заточения выходить было нельзя: побудка пронзительным свистком была в 4.30, отход ко сну строго в 21.00. – место проживания во временных рамках становилось и отхожим местом.
Возможность помыться измождённым предоставлялась не по желанию, ненадолго и чаще всего без мыла и полотенец. Банные часы для надзирателей были временем импровизированных юмористических спектаклей: «кукловоды» неожиданно для смывающих с себя грязь выключали попеременно то холодную, то горячую воду и заходились от смеха, наблюдая. Как смешно их «марионетки» с диким криком шарахались в стороны, падали, топтали друг друга, а порой навсегда оставались лежать…
Не нуждающихся больше в помывке сваливали в общую кучу, которую потом силами рабов доставляли в костеплавильную печь, добросовестно трудившуюся сутками над испепелением всех идущих потоком неугодных…
Обычной стала картина: груды трупов по всему периметру замкнутого пространства, засыпанные хлоркой, а порой и нет. От свалок шло зловоние. Но мимо их не из-за этого старались скорее пройти – боялись увидеть тело родного, знакомого или ещё живого человека с глазами, молящими о помощи. Бывало, что приходилось перешагивать через одиночных мертвецов, которых ещё не подобрали, - умирающих на ходу было много…
Однако сжигательные агрегаты не справлялись с переработкой мёртвых. И в разгрузку их была вырыта яма: сорок метров в диаметре и глубиной два метра. Здесь горел костёр, который подпитывался телами замученных… Потерпев мировое фиаско, фашисты, скрывая следы своих преступлений, тщательно засыпали «братскую могилу» и на её месте посадили живые деревья…
на аватаре обложка книги, читая которую мне было жутко.