Ранее было просторно грудному выдоху,
теперь иначе бетонирую вещие вещества.
Еще не отшумела развратом январская листва,
а ветер уже рубит шапки вместе с головами поверху.
Пусторечиво и выборочно постреливают лучи…
Я шепчу тебе, шрифт ты мой саториальный, не мельчи…
Погибать так музыкой, так стихами эшафотного костра.
Выпивать отказываюсь – жизнью пьяный смерть любит похмельно.
Куда же подевались все братья, вижу вот только одна сестра
пришла помянуть да приложить к лику крестик нательный.
Я еще блуждал, когда стреляли, но уже летел, когда прокляли…
мне некогда было думать: в чём это задание, в битве, в роке ли?!!
Воронье брызнуло по закатной песне констатацией отхода,
пугануло бессовестных мертвецов и завилось локоном стаи.
Не ждите солнца в эту ночь, отныне отказывается и погода
петь милость, но я прощаю заранее, ибо сам вещаю… в мае…
Высь выше и потому вверх. Сладость порока с горькой начинкой.
И приятнее быть бабочкой, чем спеленатой кукольно личинкой.
Душа взведена курком, орбиты глаз скошены в точке выстрела –
я так пожил, так на всю катушку, что многим и не снилось,
не мечталось даже, ведь мечтать – уже быть на Небе. Стрела
жизни очертит человеческую простоту и златокудрую милость.
Прах и соль, голь да боль на поколение тайнописных судеб –
вот что я оставляю, прижимаясь к Небу щекой и шепнув:
пожил и будет…
12 марта 2012