У любви, как у всякого лезвия, две стороны,
Две до блеска заточенных грани безжалостной стали.
Грань пронзительной нежности, с привкусом ранней весны.
Грань утраты, со вкусом полыни и сумрачной дали.
Раскалённое музыкой солнце… И стынь ледников.
Ласка сомкнутых губ и ладоней... И горечь забвенья.
Дар лукавых богов, для души не сыскавших оков,
Но взамен растворивших в любви наготу откровенья.
Ярким высверком взгляда она пронизает сердца,
Проникает в раскрытую душу улыбчивым светом.
И душа начинает, как факел, гореть и мерцать,
Над унылостью кладбищ порхая живым силуэтом.
Эту бабочку-душу пронзила булавка любви.
Трепет крыльев достиг для неё звукового барьера.
Ей уже не зайти на посадку… Ну что ж, c'est la vie.
Для расправивших крылья весь мир не просторней вольера.
Но ловушка не в том, что наш мир состоит из границ,
Из бессчётного множества каменных стен и заборов.
Стены можно разрушить… Но бабочки падают ниц,
Разбиваясь о стёкла рубиновых глаз светофоров.
На два пальца правее соска (так втыкают ножи),
По нелепо торчащей из впалой груди рукояти
Вытекают по капельке – вместе – надежда и жизнь
На измятые простыни этой постылой кровати.