Вступление
Еще в лесах синеют колокольцы,
Ещё босая ходит детвора.
Но сиплое, простуженное солнце
Из шарфа облаков хрипит: «Пора».
Ещё есть время до зари вечерней,
Ещё за солнцем движутся цветы –
Бессонница ж в виски стучится нервно:
«Уже пора. Пора сжигать мосты!»
Значит, пора готовить переправу,
Харона ждать у медленной реки,
Поправить то, что можно ещё править,
И отпустить движение руки.
Приходит время дорожить мгновеньем,
(Безносая с косою на часах)
Пред вечностью раскрыться сокровенно,
Закольцевав понятья «жизнь» и «прах».
Песчинок в колбе остаётся мало.
Их можно даже сосчитать уже.
И меркнет свет. И наступает хмара.
И время просветления в душе.
Я никогда не веровал, не верил.
Что вера? Упованье на авось.
А чтобы знать – вы открывайте двери,
Вы ошибайтесь, а не лейте воск.
А потому прощенья и прощанья
И пасха превращенья в мир иной –
Не более как образ: «До свиданья!
До встречи всем, кто следует за мной!»
От самого весеннего рожденья
До зимней белизны на голове
Я в кошельке своём не видел денег.
А вот долгов – как мурашей в траве.
Кому же, горемыка, я не должен?!.
Соседу, ЖЭКу, Родине, жене,
Чиновнику с паскудной наглой рожей,
Каким-то дядям, тётям... Ну, а мне?
Я никому и ничего не должен.
Обязанностей много – это да.
Но даже их, коль до седин я дожил,
Ничтожно мало, просто – ерунда.
А потому к Харону, полагаю,
Есть пропуск у меня и есть зачёт.
Позволь мне, жизнь – бесценно дорогая –
Мой предъявить тебе обратный счёт.
10. ХХI
Сложный весь XX век
Рифмовался с «человек».
А где рифма к «XXI-й»?
Или «стерва», или «сперма».
XXI-й на дворе –
Волки воют в январе.
И для рифмы «неудача»
На Рублёвке горит дача.
Волки воют на дворе –
Надо знать бы детворе.
Не ходи, ребёнок, в город:
Не накликай маме горе.
Смертью всё заражено:
Деньги, люди, казино.
И за дочерь из двустволки
Забивает отец волка.
Волки, овцы, страх и кровь...
Что за зверская любовь?
Что вложить в понятье «совесть»,
Если жизнь не слаще соли?
Фраер, лох, фуфло, косяк...
Чё гоняем порожняк?
Страна ботает по фене.
Жизнь чужая – всем до фени.
И как хрен через плечо –
Супермаркет сети «Чё».
Нет причин, а только повод
Разорять и убивать;
Без зазрения – любого:
Твою дочь и твою мать.
Консерваторы не в моде.
В моде – ультра и регресс.
Хочешь быстро – дай по морде
И забулькает процесс.
Обманули? Боже, боги!
Чё орать? И чё блажить?
Жди: у лжи коротки ноги –
Никуда не убежит.
Ну а ложь – дрянной обрубок -
Продолжает убегать:
Где башку, где бабки срубит,
Продолжая жить и лгать
.
Я ищу своих знакомых.
Я зову своих друзей:
Кто ушёл, а кто-то в коме –
Я чужой в стране своей;
В незнакомом этом веке
Мой истаял, прошлый век.
И блажит о человеке
Странный ретро-человек.
И разомкнуты пределы,
Точно шлюзы на затоп.
Этот свет
от страха
белый
Ждёт уже второй потоп.
Поднимаю ноги выше.
Поднимаюсь выше я.
Ну а выше –
небо
крышей.
Тают звуки бытия...
Что же? Быть или не быть?
Начинаю волком выть.
9. Родина
Ах, как мама хотела для сына
И судьбы, и жены, и весны!
Как ночами у неба просила,
Чтоб сбылись ее вещие сны.
Как бледнея от вечного страха,
Не пускала вражду на порог,
Уводила дороги от краха,
И молила Христа, чтоб помог.
Но весна у нас – время сезона,
А жена – как сезонный абсцесс.
От судьбы не уйдёшь и резонно –
Это вечный, до гроба процесс.
Не объект материнских амбиций,
Я – субъект, источающий боль
На уклады сутулых традиций.
(Я считал их никчемною роль).
Вырастая из школьных порядков,
Примеряя жизнь разных людей,
Я готов был отдать без остатка
Себя там, где нам было трудней.
Нам – стране, а не отчему дому
Мать – не Родина, Родина – мать.
Коллективной охвачен истомой
Был готов строить я и ломать.
За спиною – Кубань золотая,
Впереди – легендарный Урал
Как прораб: закоптелый, усталый,
У которого вечный аврал.
На всю жизнь у прораба остался.
До сих пор не могу я остыть.
Думал я, что я строить старался
И себя, и людей, и мосты.
Получилось: я Родине верил.
Больше верил, чем маме родной.
И других этой меркою мерил
И считал нас породы одной.
Не везло – думал участь такая.
Потом понял, наивен и чист:
До тех пор будут беды, пока я –
Не рабочий и не коммунист.
Говорил мне рабочий с завода,
Оцарапанный чувством вины:
«Ты неправильно выбрал работу –
Не имеет сцена цены.
Если б я убирал снег лопатой
И сопливел, как ты вот сейчас,
Я имел бы двойную зарплату,
Потому что – рабочий класс.
Ты – не в партии? А, ну понятно:
На последнем живешь этаже.
Я – на третьем. Путевка – бесплатно.
Третий раз отдыхаю уже».
Гегемон, черенок! Болт бескрылый!
Он, единственной партии член,
Упрекает: не вышел я рылом,
Не калашного ряда хрен!
Ну, а я все же веру лелеял
И надеялся: будет не так.
Над страною победно же реял
Оглушительный супербардак.
И опять до меня нету дела,
А безделью не виден конец.
Шоколада власть захотела,
Меня выплюнув, как леденец.
Ничего. Проживу. Я не ною.
Переборем и эти года.
Можно временно править страною,
А вот Родиною – никогда.
Невозможно заставить берёзы
Прихотливо расти и пленять.
И в кубанских садах абрикосы
Возвращают нас в детство опять.
На осенней российской печали
Настоялась с рожденья душа.
И будь ты даже трижды начальник –
Исторгаешь восторг не дыша.
Ах, как мама хотела для сына
Навсегда беспечальной судьбы!
Будто это возможно в России,
Где – иль дыба, или – на дыбы.
И угодно кому, не угодно ли,
Не дадут нас хулить и ронять
Золотая, печальная родина,
Неизбывная вечная мать.
8. Законы физики
Физик, немец Яков Пфайф,
От уроков ловил кайф.
Говорил нам недоумкам,
Может, мол, любой закон
Объяснить не по науке
Каждому из класса он.
Все на пальцах объяснял,
Если кто словам не внял:
«Вот Мишутину я в ухо,
Коль на это будет зуд,
Кулаком дам оплеуху –
Он меня потянет в суд.
А там мигом все поймут,
Это дело разберут.
И окажется: учитель
Невиновен ни на грош.
И совсем он – не мучитель.
Что мучитель – это ложь!
Ведь от уха тот кулак
Тоже получил тумак!»
«Но ведь это суд дракона!
Вывод ведь нелеп и дик!»
«По физическим законам
Судом вынесен вердикт:
Сила действия – она
Противодействию равна».
По чужой холодной воле
Третий Ньютона закон
Многим нам знаком до боли,
Кто с историей знаком.
Глянь российской дури вглубь:
Наш закон всегда был груб.
Государственная сила
Бьёт наотмашь, как кулак.
И меня, как паразита,
Травят эдак, травят так.
И десятка нету лет
Для меня, где травли нет:
То собаками – помещик,
То под палками – сквозь строй,
То меня приказчик месит,
А то бьет городовой.
И везде во всем наш брат
Поголовно виноват.
Хоть при старом строе, новом –
Не качай свои права:
Даже если не виновен,
Всё равно ты виноват:
Кулаку, мол, больно было
От твоих ушей постылых.
Может быть, мне кто-то скажет:
«Это было так давно;
И теперь уже не важно:
Было больно иль смешно»
.
Ну, а ближние сто лет?
В них пороков прежних нет?
Век прошел – мы у корыта,
Что разбито век назад.
Только боль в душе открыта.
Только в ужасе глаза.
Закусили удила –
Перечеркнуты дела –
Все: от мала до велика,
От велика – до мала!
Белый дед мой с тёмным ликом
Замолчал как камбала.
Век трагический начально –
Продолжается печально.
Это горький век падений,
Взлётов век и неудач,
Где всего в одном движеньи
Есть и жертва и палач;
Дача где – равна отдаче,
Но без права передачи.
Мысль дробится на осколки
И ассоциаций цепь,
И теряется без толку
Поэтическая цель.
Собираю всё в одно.
Но маячат всё равно,
Возникают: плеть и обух,
И стена и голова,
И горбатые до гроба,
И бессильные слова!
Кто без денег – тот без права,
Получает слева, справа.
Кто там держит диктатуру?
Пролетарская ли рать?
Иль чиновничья натура,
Что способна только брать?
Есть соблазн и власти рак;
Ухо есть и есть кулак.
И со всей российской власти
Божьей милостью народ
Получает в ухо с хрястом
Каждый век и каждый год.
А душа болит, болит...
А кулак гвоздит, гвоздит...
Соберу я боли близких,
Муки, что ушли в муку,
Страхи, что темно и склизко
Долго гнули нас в дугу –
Прошепчу я заговор,
Наложу на них затвор.
Надо жить людским законом,
Мерой бьющихся сердец,
А не физикой Ньютона
Не отарою овец.
Надо жить, а не дрожать.
Власть в своих руках держать.
И спасибо тем урокам,
Что нам физик преподал.
Хорошо, всему есть сроки:
Есть начало и финал.
Р.S. Пфайф недолго вёл уроки:
Вышел боком, то ли сроком...
7. Крещение
По февральской дороге раздолбанной,
Где и мату родиться не грех,
Объезжая от взрывов колдобины,
Едет мать получить оберег:
От беды, от фашиста, от голода,
От соблазнов лукавой судьбы...
В оккупации – светлая молодость
И войною разрушенный быт.
А в санях – дорогое и важное:
Довоенного сева плод;
Трех годов, потому и бесстрашное
И продолжит подсеченный род.
На Кубани, по Дону, над Волгою
Оголтелые ветры снуют,
И кровавой сырою тревогою
В три погибели душу гнут.
И отбросив скрижали, где вилами
По воде был написан текст,
Мать со страшной языческой силою
Уповала на Бога и крест.
Затемнение всюду и сумерки.
Ещё сотни сумрачных дней...
«Открести, Иордань, от безумия,
От убоя своих детей.
Осени крестом, как защитою.
Раствори в купели грехи.
Сколько павших в земле, несчитанных –
Ты оставшихся сбереги.
Если правда – ты праведный, Боже,
Жизнь безотчую сохрани:
Потому что единственный может
Отче наш ты – на поле войны.
Пусть у мальчика будут даты
И хороший для жизни друг;
Может, он нарисует когда-то
Незабвенный солнечный круг».
В феврале дата мамы рожденья.
В феврале снятся летние сны.
В Армавире я принял крещенье
Посреди ветров и войны.
От купели, от ветра ли хваткого
Но душа с той поры и болит...
Крёстной матерью стала солдатка;
Крёстным стал балагур-инвалид.
6. Бароновка
Вдоль Кубани по серой дороге
Меня в гости к знакомым везут.
Говорим обо всём понемногу
И снимаем общения зуд.
Наводнение, беды, заботы
И печальный людской исход.
Что им делать здесь без работы,
Им, банкротам, который год?
Отмирают поля и рождения:
Ни цвести, ни расти – по нулям.
Но живёт продолженье движения
И стремленье к большим скоростям.
Из телег выпадаем на шляхи мы –
Только гривы коней впереди.
Философски с себя отряхиваем
Следы бед,неудач и нужды.
Вон стоит городок космонавтов
Средь печальных бескровных полей;
Пыль глотает отряд алконавтов
У стволов строевых тополей.
Я немею от этих сравнений,
Обнажающих скрытую суть;
И – «что было, что будет» – все звенья,
Где российские радость и жуть.
Здесь – казармы, в Бароновке – служат.
Там, в Бароновке, с космосом связь...
И до спазма щемит мне душу:
Ах, Бароновка! Там есмь аз.
Никогда я в Бароновке не был;
Только раз, как родился, и был.
Моя малая родина – небыль.
А побольше – Кубань – это быль.
Никогда я и в космосе не был.
И Гагарина видел лишь раз.
Космос мне, как Бароновка, – небыль.
Быль – Россия, Урал и Кавказ.
Факт о том, что в ликующем мае
Появился на белый я свет,
Отразил на казённой бумаге
И заверил его сельсовет.
А в Барановичах через лето,
В сорок первом убеглом году
Разбомбило войною ответы:
Где отец и попал как в беду?
Я распят между этими пунктами
Как спаситель наш роковой:
Там - Барановичи на беспутии,
Здесь - Бароновка,сороковой.
Я стремить за эпоху Путина,
Длить пространство меж этих дат:
От отца Андрея Мишутина
И до сына Андрея – рад.
А по радио, из-под Плесецка,
Незнакомый Баранов Андрей
Говорит с восторгом советским,
Что удачен старт «Тополей».
Всё так мощно и зыбко в сцепленьях,
Словно всё это не наяву...
От какого-то, блин, столкновенья
Вылетаю в кювет, в траву.
... Из июльской густой истомы
Самолётик стремится в стынь.
И невидимый глазу простому
Белой гривой рисует синь.
Были-небыли – ветры полынные
В белых травах горячих шумят.
Под травою совсем небылинные
Люди вечными снами спят.
5. Мама и море
За спиной бликует море,
А в России – море горя.
Может быть, его – не море,
Может быть, и горя нет:
Ведь чужая жизнь и доля
Не указ нам, не совет.
Завтра вдруг врагом народа
Назовут того урода.
Может быть, поставят к стенке,
Может, в лагеря сошлют;
Где, когда закроет зенки –
Это лишь его маршрут.
А у нас маршрут иной:
Шум прибоя за спиной.
За спиной простор и небо.
Лучи солнца кудри жгут...
Чёрно-белых фото небыль.
Чёрно-белой жизни жуть.
Жизни нет у нас другой:
Год в стране тридцать седьмой.
Как плотва из речки Дона
Может знать, как в Волге ей?
Так же все от щуки стонут?
Или жизнь идёт бодрей?
И какой у рыбы стон?
Жизнь есть жизнь, и Дон есть Дон.
Что с того, что зайка – знайка:
Он кому-нибудь – еда?
За себя – боится зайка.
За другого – никогда.
Низведённые до зверя –
Никому уже не верим.
«Все кругом враги и воры,
Государство моё, знай!»
Только клацают затворы,
Только слышен вой и лай.
А магнитки льют металл.
Плуг страну перепахал.
И доярочка Наталья,
Дочь Акима-кулака,
Шлёт привет из ближней дали:
С моря, из Геленджика.
Зыбко ей на валуне,
Как лодчонке на волне.
Разве можно в жуткой травле
Страху с совестью прожить
И под марши, и под траур
Всех подряд не заложить?
И под фартуком соседка
Хлеб несёт сиротским деткам.
А у мамы за спиной –
Солнце, море и покой.
4. Река времени
Течёт река веков и судеб.
В ней нас, бессмертных, как родни.
Что было снами, то и будет:
Проходят будущте дни.
Ещё кровь в жилах не остыла,
Ещё не спал победы зной,
Но уже ясно: то, что было
Грядёт с нетленной новизной.
А в тихом омуте излуки
Зеркально отразится жизнь:
Сегодняшние наши муки,
Побед крутые виражи.
И в философской этой жизни -
Что
жизни капелька
моя,
Где вопиёт двулико тризна
На фоне былобытия?
Вопящий Киев в год крещенья,
Язычниц юбок пузыри,
Бессилье перевоплощенья
И страх безумный до зари;
И что мой страх и дыбом волос?!
Куда я там, дубина, прусь -
Христа насильно, во весь голос
Приемлет Киевская Русь.
Нюх потеряв от жизни бражной,
Князьки лукавили Орде...
На Калке смертью безобразной
Открыли ворота беде.
В такие дни вовек и присно
Кровавый росчерк ставит смерд;
И на весёлой русской тризне
Он попирает прахом смерть.
Подвластный нестор всё очистит
От разночтений и хулы -
И станет в вере Киев истов,
Князья - достойны похвалы.
Пойдёт по хроникам зараза.
Потом и лже- и патриот
С большой напишут имя князя,
И с буквы маленькой - "НАРОД".
Река былого и забвенья,
Ты суть не прячь в седых веках!
Пускай проступит ход движенья,
Как мысли ход в черновиках;
Не надо белого теченья,
Не надо фильтров и табу:
Есть жизнь и смерть,
и возрожденье,
И личность есть,
и есть табун.
Идеи зреют в залах тронных,
Но знаю на сто лет вперёд:
Лишь та эпоха
полнокровна,
Где
жертвует
собой народ.
И каплей жизни и судьбою
С народом кровно связан я:
Мы жилы рвём
одной бедою,
И дата праздника - одна.
В России выживет не каждый:
Не каждому она дана.
А потому: не надо важно
"Лечить" Россию с бодуна.
Не надо нам советов дальних,
Не надо нам князьков чужих:
Перестрадав исповедально -
Мы снова выберем
СВОИХ.
Такая уж у нас порода,
Планида и менталитет...
РОССИИ НЕТУ БЕЗ НАРОДА,
Как без меня
поэмы
нет.
3. Не верю
Я не верю, что я уйду,
Что исчезну бесследно, навечно:
Мне написана на роду
Изначальная бесконечность.
Я не верю, что сгинет след
Продолженья живого начала.
Я хочу, чтобы сотни лет
В люльке семя семьи качалось.
Я не верю, что боль-беда
Вашу память затмит обидой.
Я хочу быть с вами всегда
Как дыханья тепло – невидим.
2.Не надеюсь
Не надеюсь, что время придёт,
Государство себя отрицая,
Вдруг внезапно полюбит народ
И беречь его будет, страдая;
Что чиновник себе огребёт,
Или, сам же сгорая от страсти,
Как козу сам себя отдерёт
За мытарства людей и напасти.
Потому надо верить себе.
Сам себе ты – хула и орден
Раз никто не должен тебе,
То и ты никому не должен.
1. Не люблю
Не люблю, когда надо идти –
Передерживать время вежливо.
Не люблю, когда надо грести –
Орать песни, будто бы весело.
Не люблю расставаний жесть,
Их пустую и долгую тяжесть,
Где замучены слово и жест
И язык лыко грубо вяжет.
До захода печальной луны,
До восхода солнышка белого
Раскатились на старте нули –
Ничего уже больше не сделаешь.