Пасмурное утро холодными серыми очами заглядывает в окна вокзала. Еще очень рано, но зал ожидания уже полон. Не мудрено: через 20 минут идет субботняя электричка на Самару. Когда чего-то ждешь, 1200 секунд кажутся вечностью. Поэтому люди усердно выстаивают, высиживают, прозевывают, заедают, проговаривают оставшееся время.
Маленький городок давно всех визуально перезнакомил, и большинство лиц кажется почти родными. Мы вместе копали песок на площадке детского сада, поднимали руку на уроках, лежали в больнице, стояли в банковских очередях, торговались на рынке, сидели на одной лавочке в парке… Да мало ли где еще могли встретиться?.. Даже голос диспетчера знаком. Эта интонация, кажется, звучит в вокзальных стенах лет пятнадцать: «Электропоезд «Похвистнево-Самара» прибывает на второй путь».
Толпа двинулась к выходу. Большинство налегке. В рыночный день многие, как я, едут за покупками. Вот и электричка! Вместе с людским потоком затекаю в вагон. Привычное место у окна. Вокзал двинулся и медленно поплыл. Чуть прикрываю глаза в надежде задремать. Но сегодня особенно шумно. Десятки голосов не дают уснуть...
***«Ты — моя радость!»***
Спряталась за яркой обложкой романа худощавая женщина. Волосы мышиного цвета, дряхлая обувь, бедная, но опрятная одежда. Рядом нетерпеливо елозит на лавке большеглазая девочка лет 7-8.
— Мам, ты мне, как у Светки, куртку купишь?
— На какую хватит, такую и куплю.
— Я хочу как у нее! Ведь папа мне деньги прислал! – капризно говорит ребенок и тянет мать за рукав ветхой куртки.
— Сильно не разорился. За три года — две тысячи, — почти прошептала она, отложив книгу в сторону.
— На куртку хватит!
— Горе ты мое, успокойся! Не хватит — добавлю! Будешь у меня не хуже Ленки! — бодро ответила женщина и погладила девочку по голове. Та тут же уткнулась в материнское плечо и оттуда просопела:
— Мам, я — горе?
— Нет, конечно, ты — моя радость! Самая-самая! — женщина смущенно улыбнулась соседям напротив и одной рукой обняла засыпающую дочь.
А потом снова спрятала взор в книжных страницах. Но прежде я увидела, что глаза у нее были такие же огромные и голубые, как у дочки…
***«Как не родные вовсе»***
Кутаясь в пушистые платки, сидят две старушки.
— А ты слышала, что Марья Васильевна умерла?
— Да ты что?! И давно?
— Да уж месяц как! Сашка, сын-то, так и не приехал! Мол, далеко. Некогда мать похоронить! Дочь одна суетилась.
— Маринка-то? А что же она? Вроде бы раньше носа на пороге не показывала. Помню, зайдешь к Маше, а она все сидит, смотрит в окно. Ждет. В последнее время совсем плохая стала, меня едва узнавала. И все одна…
— Дык! Вспомнили о матери после смерти. Наследство!
— Там наследства-то, комнатенка в старом доме!
— А знаешь, как грызутся детки-то из-за нее? Как не родные вовсе.
— Страшно это все! То ли люди такие пошли, то ли жизнь стала такая…
***«Сам виноват!»***
— …Я таких людей на порог не пускаю! Они несут отрицательную энергию. Своих проблем хватает.
— Но он твой брат…
Справа от меня беседуют две женщины. Одна — полная крашеная блондинка лет сорока. Другая примерно того же возраста, в розовой кепке, которая никак не идет к ее слегка отяжелевшему, но приятному лицу.
— С ним родная мать не разговаривает! Который раз выгнали с работы за пьянку. И из квартиры выселили. Да если я пущу его, то он все из дома продаст. За пузырь! — возмутилась блондинка.
— А где же он будет жить? — робко спросила дама в кепке.
— Пусть бомжует, — отрубила собеседница. — Ему не привыкать. Вон два года назад жил с другом в подвале. Месяца три… Бутылки сдавали и все равно пили…
— Холодно в подвале-то…
— Сам виноват! Я не могу привинтить ему свою голову. И знаешь что, Рай, раз такая сердобольная, пусти Сережку к себе.
Воцарилось молчание. Слышен только стук колес да возмущенное сопение блондинки, отвернувшейся от подруги к окну…
***«Сейчас девчонки ждать не хотят!»***
А неподалеку шумят молодые парни. Четверо на одной лавке. Толкаются, шутят, смеются. Заигрывают с двумя симпатичными девчонками, которым не повезло оказаться напротив таких весельчаков.
— Девушки, можно вас сфотографировать? — пристает один.
Обе густо покраснели и промолчали.
— Антоха у нас будущий профессиональный фотограф! Известность на всю страну гарантирована! — засмеялся другой.
Антоха, самый высокий и худощавый из спутников, широко улыбнулся.
— Девушки! Ну, обратите внимание на бедного парня! Никому я не нравлюсь!
— Наверное, из-за длинного языка? — робко поинтересовалась одна.
— Не-а. В армию скоро забирают – никому неохота целый год ждать!
Неожиданно ответила та, что до сих пор молчала. Видно, его слова попали в больное место:
— У меня подруга дождалась, а он приехал и женился на другой…
— Ну и дурак! Я бы такую никогда не обидел! Редкость это! Сейчас девчонки ждать не хотят…
***«Людка тянет»***
— …Представляешь, у них ипотека, а ему зарплату третий месяц не дают! — слышится громкая речь с другой лавки.
— И как же?
— Людка тянет. Назанимала у всех. Родители полпенсии ей отдают.
— Я вот поэтому и не люблю эти кредиты. В нашей стране никому доверять нельзя! Сегодня работаешь, а завтра — нет.
— А как же еще квартиру-то купить? Это раньше жилье за трудовые заслуги давали, а сейчас попробуй купи. Можно всю жизнь трудиться как проклятый, и даже на однокомнатную не заработать.
— Ну, так-то да…
— Вот и они на жилье взяли. Теперь на всем экономят. Двадцать лет за двадцать метров платить будут! А куда денешься?
***«Разнорабочий с красным дипломом»***
— А где Славка твой сейчас? — спрашивает один мужчина другого.
— Институт закончил с красным дипломом. Юрист он у нас теперь.
— Работает?
— Да, третий год в такси.
— А что ж так?
— Предлагали ему помощником юриста пойти. За шесть тысяч! Разве проживешь? Ведь женился он! Внук у меня растет! Щека-а-а-астый! Красавец! — в голосе деда послышались искренняя любовь и гордость.
— А в такси много, что ли, выходит?
— Немного, тысяч двенадцать. Половину за квартиру отдает — снимает. С нами не хочется им, молодым, жить. Ну, ясное дело, помогаем, чем можем. И он молодец — подрабатывает везде, никакого труда не стесняется.
— Ну, если у него руки тем концом вставлены, присылай ко мне. Мы с ребятами также стройкой занимаемся. Подработка всегда есть. Будет у нас разнорабочий с красным дипломом. Престижно! – хлопнул весельчак по плечу загрустившего друга.
— Да уж… Пять лет мы по сорок тысяч в год за образование платили, чтоб он теперь в такси работал да крыши крыл. Ну давай телефон! Позвонит тебе на днях.
***«А на оставшиеся — красной икры!..»***
«Пятилетка!» — прозвучал хриплый голос из динамиков.
«Пыффффф…» — ухнул электропоезд.
Вот и приехали. Большинство выходит здесь. Я медленно двинулась вслед за толпой. Впереди меня – забавный старичок. Весь какой-то круглый, с румяной лысой головой, обрамленной венцом седых волос. У выхода в тамбур его окликнул радостный мужской голос.
— Иваныч! Ты тож за покупками, что ли? Небось, за шубой норковой для жены едешь?
— А как же! За мехами! Евдокия моя говорит: «Покупай мехов и жемчугов на всю пенсию! А на оставшиеся – красной икры!..» – старичок зашелся таким громким задорным смехом, что из его лучистых голубых глаз брызнули слезы. Этот приступ нежданного веселья заразил всех рядом стоявших. Они заулыбались. Стало как-то тепло. Тема для шутки, казалось бы, невеселая, но объединила всех. В голосе дедушки я не услышала ни грусти, ни тоски. Он резво выпрыгнул из вагона, махнул рукой приятелю: «Будь здоров!» — и бодрой походкой двинулся вперед, в море людей.