Когда-нибудь, спустя десяток лет,
мы где-то повстречаемся случайно.
Возьмём с тобой в один вагон билет
иль сядем на один авиалайнер.
Ты долго будешь пялиться в меня,
глазам своим доверившись едва ли,
дивиться неожиданностям дня
и вспоминать: она ли? не она ли?
Откуда ни возьмись, копна волос
(всегда была короткая причёска),
и как-то посмелее вздёрнут нос,
увереннее взгляд, и больше лоска.
А всё ж узнал. И в профиль, и в анфас.
Десяток миновал, но мало толку:
всё та же одинокость синих глаз,
правдивость губ и вьющаяся чёлка.
И вот сидит, потеря из потерь.
Куда она? Зачем? В какие дали?
Что делает и чья она теперь?
Любовница кому-нибудь? Жена ли?
Почти мгновенно, как включённый свет,
взыграет память, словно киноплёнка.
Нахлынут эпизоды прошлых лет,
и вспомнится забытая девчонка.
Зацикленная полностью на нём,
однажды полюбив его за что-то,
горела обезумевшим огнём
и пробивалась до седьмого пота.
А впрочем, и меня швырнёт назад,
задребезжат отплакавшие струнки,
и память чередой больных лопат
разбередит засыпанные лунки.
Воскреснут строчки сожженных стихов,
и сгусток мыслей встанет твёрдым рогом.
Аукнет боль отчаливших годов,
и вздрогнется, и вспомнится о многом.
Как бегала ещё со школьных парт,
как нервы колебались в мегагерцах,
и как пускалась в разный авангард
в борьбе за крохоток родного сердца.
Никчёмность сил и безнадёжный плач.
Безумная, не ведавшая меры.
И он, самоуверенный палач,
рубивший на корню любую веру.
Так и бежала многолетний кросс,
наделав ряд безрезультатных дублей.
И, наконец, от всех унылых грёз
остались обескровленные угли.
У каждого теперь иная роль.
И нет давным-давно былого рабства.
Но слишком незабвенна эта боль,
двуличие и подлое лукавство.
Оборван неудавшийся рассказ,
затянуты рубиновые раны.
Но вот они – лучи забытых глаз,
сверлящие до клеточной мембраны.
Забьётся пульс, как раненая пташка.
В душе произойдёт программный сбой.
Конечно, ты мне скажешь: «Здравствуй, Дашка»
… Но я не поздороваюсь с тобой.