Глубокая зима. Зима по пояс.
По горло. Нет, пожалуй, с головой.
Поток зимы грохочет, словно поезд,
Разграбленный, но все же битковой.
«Разграбленный» сказалось вдруг – и разом
Двадцатых лет напористый разгон.
Все – в поездах, набитых до отказа.
В Россию. По России. За кордон…
Кто русские пути в те годы мерил?
Кто понимал, куда его несет?
Всяк – по душе, по норову, по вере –
Пожитки в узел – в поезд – и вперед!..
Так видится теперь… И так и тянет
Схватить за хвост иные поезда:
Куда вы, черти? Стойте, россияне!
Куда угодно, только не туда!..
…По всем моим прикидкам многократным.
по разуму, по чувству, по родству –
я счет имею к русским эмигрантам.
Нет не ко всем. И даже – к меньшинству.
Я не судить стараюсь – я не смею –
Я не хочу судить, в конце концов!
Я много лет почтительно немею
Пред именами горьких беглецов.
Но все-таки почтение – как рента.
А рентой жить возможно не всегда.
Российская судьба интеллигента –
Насущная и общая беда.
Какое-то над русскими проклятье!
Едва душа окрепнет, воспарит –
Уже несут смирительное платье,
Уже слюной исходят упыри…
Немыслимо потребовать гарантий,
Вдруг осознав эпоху как обрыв.
И в повести о русском эмигранте
Прологом – ужас, оторопь, надрыв.