Дом и река

Михаил Анищенко-Шелехметский
ДОМ И РЕКА
          
               
1.

Мы жили, прошлое верша,
Тая судьбу в душе.
Я был – плетёная верша,
Ты – рыба в той верше.

Вокруг мерцала водополь.
Как столб, стоял покой.
Мы пополам делили боль
И с небом, и с рекой.

Я в стане чёрных немеречь
Был кровником лешне;
Я понимал тайгу, как речь,
Звучащую во сне.

Я не болел тогда, не чах,
Ловил в петлю гусей;
И нёс, как горы на плечах,
Оленей и лосей.

Я к моху гнулся во лузях,
Был с дебрями на «ты»,
И приходил к тебе в груздях,
Огромных, как мечты.

Ты принимала мрак и гром,
Без слёз и без докук,
И я, как тень, сидел потом,
У ног твоих и рук.

И тишь ложилась, как плита,
Как травы под пятой;
И жизнь была, и лепота
Была у нас с тобой.

И боли не было в башке,
И я не стал бы пить,
Когда б не вздумалось реке
Со мной заговорить.

2.

А ты была во всём права -
В лесу и на лугу,
Когда мы жили однова,
На красном берегу.

Среди вселенской темноты,
Полярным льдом горя,
Река звала меня на «ты»,
Как бога и царя.

Она меня манила льдом,
Крошила в дробь шугу,
И ненавидела наш дом
На красном берегу.

А дом, высокий, словно сны,
Мог прошлое беречь;
В нём стены были сложены
Из чёрных немереч.

В нём был всегда не ровен час.
В нём ты любила петь.
А я на дне долины пас
И жизнь свою, и смерть.

Я в той долине мёрз и мок,
Как каторжник святой.
Мне и не снился эпилог,
Придуманный тобой.

Я мог упасть с разбитым лбом,
Подставиться врагу…
Но у меня был синий дом
На красном берегу.

Тот дом любим был и желан,
В стекле и в серебре.
А в доме ты со мной жила,
Как муха в янтаре.

Нас снег закапывал зимой,
И я был, словно тать.
Но ты любила сумрак мой
По рюмкам разливать.

До дна, до донца – ого-го,
Темней, ещё темней!
Ты не пьянела от него,
Но делалась моей.

Твоя рука – моя рука,
И  лёд плывёт в огне.
И ненавидела река
Тебя тогда  вдвойне.

Кричал на крыше козодой,
Скрывала дрожь Ташла.
Ты выходила за водой,
Как будто к плахе шла.

Тебе казалось, хоть ты вой,
Что я всё чаще лгу,
Что дом давно уже не твой
На красном берегу.

3.

В избе кричала ребятня,
Сушились их портки.
И ты глядела на меня,
Как щука из реки.

Прошла проклятая зима.
Не пожелать врагу.
Ты не сошла ещё с ума
На красном берегу.

Мы жили смерти вопреки,
Смотревшей из-под век.
И ночь не пили из реки,
А днём топили снег.

Мы жили где-то за чертой,
В неведомом кругу.
Творилось в доме чёрти что,
На красном берегу.

Святые падали со стен,
Кричал за знаком знак.
А за горою рак свистел,
Вобрав в себя весь мрак.

Река стегала буераш,
Куражилась нагой,
И подмывала берег наш,
Не трогая другой.

Кричал петух и пёс брехал,
Молился дровосек.
Река дышала, как река,
Где тонет человек.

Река – напрасная напасть,
Катила вниз фольгу.
И я не пил, не ел, не спал
На красном берегу.

Я на мостках стоял, скорбя,
Не веря в комильфо,
Река стонала, и себя
Ласкала, как Сафо.

Я видел плоть её, уста,
Потёмки, чаруса…
И терпкий запах воровства
Всходил под небеса.

Я ей шептал: «Молчи! молчи,
Проклятая Сафо!»
И я рыдал над ней в ночи,
Как старенький Тифон...

И я бросал дрова колоть,
Впадал то в бред, то в сон.
И по ночам в речную плоть
Входил, как Иксион.

Качались в небе тучи лжи,
Рассвет глядел с тоской.
И я не знал, как надо жить
С тобою и с рекой.

Я нёс тебе боровики,
Я боль сгибал в дугу.
Но ты бледнела у реки,
На красном берегу.

И там, у старого моста,
Всё круче и длинней,
Бросала камни в омута,
Чтоб было побольней.

Ты знала, сердцу вопреки,
Что не горит асбест,
И то, что не было реки
На карте этих мест.

Ты знала, как коварен спирт,
И путь через тайгу,
И как родимый дом горит
На красном берегу.

4.

Столетья стыли в тальнике,
На них была печать.
Я плыл к рассвету по реке,
С желанием кричать.

На холмах лет лежала мгла,
С обманутой луной.
Река могла и не могла
Расправиться со мной.

Я плыл рекой, как рыболов,
Пугая ночь веслом.
Но я и сам в речной улов
Попался, словно сом.

И снова окрик: «Не гляди!
Глаза твои горьки!».
И крест, сиявший на груди,
Упал на дно Реки.

Кричала милая: «Постой!»
Но крик летел вовне.
Я в темноте искал постой,
Как Лев Толстой во мне.

Я приникал к Реке душой,
Снимая боль и гнёт.
И жизнь моя была большой,
Но тонкой, словно лёд.

Вокруг качались топляки,
Репьи молились тле;
И шутовские колпаки
Гуляли по земле.

Качалась, плакала вода,
Кипела рыбой сеть.
И я взглянул тогда туда,
Куда нельзя смотреть.