Я описываю я этот эпизод потому, что прошли все сроки давно-
сти, и меня уже никто не привлечет к ответственности, кроме Господа
Бога, который, полагаю, тоже не имеет ни времени, ни желания к уго-
ловной ответственности меня привлекать, впрочем, как и к любой дру-
гой.
В 1961 году от Рождества Христова, т. е. почти полвека назад,
в лагере для заключенных в сибирском поселке Тогучин, я ведал в ра-
бочей зоне жестяной мастерской, т. е. командовал трудовой деятель-
ностью бедолаг, к которым принадлежал и сам в полной мере.
Однажды подходил я к воротам этой самой мастерской, как вдруг
из двери, имеющейся в воротах, выскочил мне навстречу воющий окро-
вавленный «зек», а за ним еще один. И вместо того, чтобы «сделать
ноги» с этого места, я быстро влетел в помещение, с безмозглым рвени-
ем добровольца-пожарного. Понять, значит, хотел, в чем дело, и на-
вести порядок.
Больше пятьдесяти лет прошло, а я все помню, как сегодня: с ре-
вем бежит на меня обезумевший «зек», который имел кликуху «Жид»,
хотя и был отъявленным русским, и вздымает в поднятой руке моло-
ток! Вся морда у него в крови и в какой-то пене! Вылитый Кургинян.
Потом выявилось, — сожрал он пачку кодеина.
Когда я служил в армии (тогда это называлось спорт-рота, а сей-
час — спецназ) меня обучали «бериевскому» рукопашному бою боль-
шие мастера этого дела.
Видели вы, как футболист, находясь спиной к воротам, в высоком
прыжке, в падении, «ножницами», над головой бьет по мячу? Вот нечто
подобное я и сделал,— как учили. Со всей дури врубил носком сапога
под челюсть этому «жиду»! Снес там все к чертовой матери!
Ни тогда, ни сейчас я не испытывал и не испытываю никаких
чувств, хотя бы отдаленно напоминающих так называемые «угрызения
совести». Замечу в скобках, что за много лет самого тесного общения
с убийцами ни разу не встретил ни одного, который бы эти «угрызе-
ния» испытывал, или, хотя бы, как-то имитировал их. Не бывает этого.
А по этому эпизоду вот что. Пришел в жестяную мастерскую
«кум» — старший уполномоченный, вести расследование. Построил
всех «зеков»-жестянщиков. И спрашивает у меня: — Хто это его уде-
лал, Мышаня?
А я, как было принято в подобной ситуации, ему ответил: — «Вын
покончыв самоубывством»!
Внимательно посмотрел на меня «кум» и сказал:—«Похоже, так
и було. Тем более есть десяток тому свидетелей».
И все собравшиеся угодливо засмеялись, как свидетели всех вре-
мен и народов.
Потом пришел «лепила» — лагерный доктор-зэк, осмотрел
«Жида» и вдруг говорит: — «Да он, вообще-то, живой!»
Отвезли его в Новосибирск, в «больничку».А месяца через два—
вернулся он в свой барак. И я, на всякий случай, возобновил практику
даже спать с ножом под подушкой. Кто его знает, что у него на уме.
И вот, в какой-то день, после работы, пришел «Жид» к нам, в мой
барак. Сел на шконку напротив меня, со своей чудовищной, переко-
шенной, плохо заштопанной новой харей, и говорит: — Ты, Мишаня,
меня прости! Я ведь против тебя ничего не имел... Не держи зла!
Я пишу это и улыбаюсь, — сейчас бы он, наверное, сказал, мол
«ничего личного».
Он боялся за свою жизнь, как я за свою. Он считал меня опаснее
и страшнее, чем я был на самом деле.
И это новое знание очень сильно помогло мне — тогда. И — по-
том.