Из ранних стихов - продолжение

Серж Дзелински
                ***      

Накрахмалив сердце чувством, я иду к любви и свету,
и хрустит мой шаг январский стайкой высохших стрекоз,
слух распиленный тревожа. Заусеницы карету
ощущаешь за собою в зимний бархатный наркоз.
А улыбка снежной девы всё зовёт, зовёт на север -
в рай, где цокольные иглы, в рай, где бражничает сон!
Накрахмалив сердце чувством, я с судьбой себя не сверил,
и она мне, с льстивым мщеньем, дарит парочку кальсон.
И мордашки двух снежинок надо мной смеются грустно,
и опять приходит песня с беглым навыком письма.
Вновь ночник устало смотрит в недочитанного Пруста...
И язык мне слово вяжет, и колдует тихо тьма.
 


             ***

Вино теряет хмеля власть -
мне не взлететь и не упасть.

А ночь сгустилась, как кисель.
Я бьюсь волной о твой Марсель.

Я скоро в море выйду сам,
любовь доверив парусам.

Ну а пока, ну а пока
плывут по небу облака...

А ночь сгустилась, как кисель.
Я бьюсь волной о твой Марсель.



         ***    

Моя поэзия узорна,
но не нарядна, не пестра...
Пусть для рассудка иллюзорна,
но сердцу - верная сестра.
Она бывает нелюдимой,
слегка надменной и чужой,
то юной девою Ундиной,
то прихотливой госпожой.
Она по-прежнему богата
и блеском праздничных минут,
и суеверием заката,
что предвещает божий суд.
Как терпеливая сиделка,
больного охраняя бред,
она, урывками и мелко,
стихи записывает вслед...



           ***

Мне наскучил задачник земной
и коварной судьбы гололёд,
но надежда осталось со мной,
в долгожданный готовлюсь полёт.
И в разреженном воздухе гор
приучаюсь словами дышать.
Я вхожу в звуковой коридор
стихотворных летучих мышат.
Своевольны питомцы пещер!
Грациозна фонетика грёз -
языка своенравная дщерь,
что колдует шутя и всерьёз!
Поднимаюсь всё выше. И вот
на площадке я стартовой сна,
где таинственный голос высот
принимает, как вызов, весна.



            ***

И в душе, и в словах ноября обертон.
Одиночество лезет наружу,
и фонтан городской полувысохшим ртом
флегматично бормочет про стужу.

Легендарная арфа звучит без певца,
загораются струны, как свечи,
звуковой резонанс проникает в сердца,
нарушая их ритм человечий.

И рассудок не властен над хаосом грёз...
В них - генетика тонких предчувствий,
стихотворных признаний сердечный невроз
с эталоном античным в искусстве!

Я хватаюсь за ветер руками тоски,
спотыкаясь о вымысел странный...
И в душе, и в словах я встаю на носки,
чтоб увидеть волшебные страны.



           ***

В ушной ракушке малыша
зародыш звука шевелится,
загадкой вечности дыша,
в камыш души спешит продлиться.
Впадая в колыбельный транс,
ещё по-детски косолапый,
он развивается в романс,
у тишины лаская лапы.



           ***

Не пробелами страша,
а продуманным мгновеньем,
боль выводит антраша
по тропинкам жизни - венам.

Мысли все под хвост коту
от увечного обмана.
Жизнь уходит в пустоту
белобрысого тумана.

Белый день - наследник снов -
той увечности не внемлет.
Он, как старый богослов,
между лекциями дремлет.



          ***

Там, где пунктир снегопада и сада,
я увлечён тишиною письма...
Всё хорошо. Возвращаться не надо.
Шаг к отступлению сделала тьма.

Вряд ли поможет здесь психоанализ,
только натопчет на белом снегу...
Чтобы на зимнее время равнялись,
стрелок двустишие я сберегу.

Только зимою стерильны все души,
только зимой козлоногий наркоз
может сыграть на свирели удушья,
звуком прочистив из скважин навоз.



           ***

Мне остаётся необдуманно скользить
и в жутких снах по-прежнему лукавить.
Зима, со мною заключив Тильзит,
заставила октавами картавить.



           ***

Зима рассыпала свой звёздный порошок
и сновиденьями наполнила дома.
И пискнул по-мышиному стишок,
и в мышеловке загрустил ума.



            ***

Стих прочесть - звук обесточить,
сердце выставить, как лоб.
Так на трубах водосточных
вырастает снежный зоб.
Так Вселенной ток небесный
в гроздьях светится планет,
сердце кружится невесты
между "да" и тихим "нет".
Так любовь и дружба, лбами
стукнувшись, в сердцах молчат,
так сшибаются столбами
свет небес и адский чад!
Стих повсюду - чужеземец,
даже в собственной семье.
И высок он, и приземист,
сыплет искрами во тьме!



            ***

Отпуск в сентябре - как облегченье
после душных летних похорон.
Облака проходят курс леченья,
санитаром служит им Харон.

Зелень слов желтеет понемногу.
В лес любви приходит листопад.
Мне легко с тобой шагать не в ногу,
в хлебниковский верить "окопад".



            
            
               
            ***      
               

Ну, здравствуй же, здравствуй, осень,
с возвращеньем тебя, с возвратом!
В стакане горит, на подносе
твой жёлтый, таинственный атом.
Ты - всё-таки женщина, осень,
фантом, оказавшийся фактом...
Пусть тело с душой на износе,
мигнул мне фонариком атом.



1995-2000