В продрогшей синеве на кладбищах нередко
Встречают мёртвые тела зверей и птиц,
То под крестом сова, то крот, то будто спит
Бездомный пёс, и крест – как сломанная клетка...
В ней был закован враг, пёс сторожил его,
И что-то сорвалось, раздался странный звон,
Похожий на тоску вечерних колоколен,
Враг вырвался и стал искать как прежде жертв,
На кладбищах терзать пустое слово смерть.
Он говорил с ней в ночь, твердил как дик и волен,
Стал в сумрачные дни ей предавать зверей,
Бросая в пустоту порывы сладкой боли
Холодных сквозняков и сорванных стеблей
Цветов туманной мглы. Так вырвалась пантера
Ненастных призраков, что прячутся внутри
Истерзанных сердец, где сумрачная «терра»
Души – большой подвал: куда ни посмотри –
Лишь злое облако потерянного счастья,
А также трупы сов, котов, друзей, собак –
Здесь скрылся дух врага, ни сущности, ни власти
В его тюрьме. Тюрьме? Возможно, что судьба
Несёт грядущее, где у людей жестоких
Кровавый смех звенит улыбками тревоги...
И глядя в лица тем, в ком свет любви погас,
Мы к ужасу поймём: они одни из нас.
Но всё же, кажется, обитель обещаний,
Пустое кладбище – последний дом мечты,
И спрятав небеса в тоскливые кресты,
Мы усмиряем смерть, кресты лишь обветшали.