…За что ж виновнее Татьяна?
(Глава 3, стих XXIV)
В нетронутом забвением романе
про горестных Евгения и Таню,
о коих нам, потомкам, в назидание
поведал ясный афро-русский гений,
жалею я не дев в пылу угарном
и даже не простреленного парня, -
Мне жаль то горделивое создание,
поставленное бабой на колени.
Рассудим так: les femmes всех возрастов,
всех качеств, всех мастей и всех сортов
испытывали судороги плача,
едва припомнив строгий Женин лик;
И средь мещан, и в петербургской зале
по Жене неизменно – тосковали.
Но не был он влюблён, а это значит:
душой был цел, свободен и велик.
Уж если добродетельные жёны,
готовые отринуть все законы,
и дамочки, бросавшиеся в реку,
лишь насмешили хладное созданье,
то мы с тобой, читатель, правомочны
считать, что Женя – лёд, и что уж точно
не тронуло такого человека
девчонки простодушное посланье…
Но в чёрствости Онегин неповинен!
В его защиту женской половине
два слова без прикрас и лишней лести
позвольте по секрету прошептать:
Гм, гм, красотки! Женская доступность
так миленько рифмуется с «преступность».
Намёк понятен? Дело мужа чести –
доступность молчаливо презирать.
Другое дело – Таня. В ней – не страстность,
- любовь, но в том для Жени и опасность,
что средь безликих и понятных женщин
Татьяна – словно солнца резкий блик;
Она мечтает, судя по посланью,
о браке, не о разовом свиданьи,
и этим ставит опытного Женю,
сама того не ведая, в тупик.
Готов поклясться пушкинской нетленкой:
дрожали Жени крепкие коленки,
когда письмо, исполненное чувства,
Татьяне он с упрёком возвращал;
когда с пустою Ольгой менуэты
водил назло наивному поэту;
когда «по строгим правилам искусства»
в мальчонку безрассудного стрелял…
Пропал Евгений: потерял гордыню,
скупой рассудок, спесь и иже с ними…
Бедняга, понимает он не сразу,
что Бог вменил в обязанность – любить.
Татьяна же – типичный злобный гений,
что рушит мир, в котором жил Евгений,
а, приласкав, юродствует отказом,
чтоб жертву окончательно добить.
Les femmes (ли фам) – фр. женщины
23-24 апреля 2012.