Испытал оторопь, читая полученное письмо по- переписке: разве может быть такое?
Перечёл внимательней- как никому неизвестный какой-то Ю.Владов может быть автором
знаменитого на весь мир стихотворения- "Бабий Яр"?
Но, просмотрев по интернету, убедился, что никому не известный Ю.Влодов- Поэт с большой
буквы и это не чья-то утка или игра больного воображения судьбой обиженного самозванца...
Однако- вряд ли это "чистый плагиат"- Е.Евтушенко, прослушав, мог многое использовать,
так сказать "творческая переработка", что в наш "поэтический век"- сплошь и рядом...
Впрочем-читайте и судите сами
Оставя в стороне обиду автора, нельзя не согласиться, что только всемирно известному поэту удалось пробиться через все рогатки цензуры, сгладив "углы", но оставив
суть. В интернете можете узнать- сколько "патриотической" грязи и обвинений обрушилось
на поэта.
А "Журавли" Р.Гамзатова- не образец коллективного творчества, мало что имеющее с аварской
прозой... И Лебедев-Кумач поэт и патриот- не вполне свободен от чужих, скажем мягко,
заимствований, включая "Вставай, страна огромная"...
* * *
Ю.Влодов
Юрий Влодов
Ода партии
Прошла зима, настало лето, –
Спасибо партии за это!
За то, что дым идет в трубе,
Спасибо, партия, тебе!
За то, что день сменил зарю,
Я партию благодарю!
За пятницей у нас суббота –
Ведь это партии забота!
А за субботой выходной.
Спасибо партии родной!
Спасибо партии с народом
За то, что дышим кислородом!
У моей милой грудь бела –
Всё это партия дала.
И хоть я с ней в постели сплю,
Тебя я, партия, люблю!
***
" Танки шли по Руси придыхая.
Танки шли на Восток — по прямой.
И кричала дошкольница Хая:
«Мамка! Тракторы! Ой!..».
Подгорала земля, что коврига
На подовом каленом листе.
И крестился пропойный
расстрига: «Иисусе Христе!..».
Круглосуточно вякали стекла.
Крались танки в туманах Руси.
И вздыхала двужильная Фекла:
«Сын родимый, спаси!»
А сыночек — румяный лицом —
В обороне залег с ружьецом.
И клубился над ним, молодым,
Трубок маршальских вдумчивый дым.
27.06.2005
1)
http://www.vlod.narod.ru/
Поэт Юрий Влодов - легендарная личность.
Автор всенародно известного двустишия:
"Прошла зима. Настало лето. Спасибо Партии за это!"
Его судьба еще при жизни обросла мифами и легендами.
Весельчак, балагур, любимец женщин...
Казалось, он будет жить вечно.
Но, к сожалению, и его земной путь подошёл к концу.
29 сентября 2009 г на 77-м году жизни он скончался в Москве
в 1-й Градской больнице от тяжелой болезни.
Этот сайт посвящен памяти великого поэта.
2)ИЗ ИНТЕРНЕТ
(по- переписке)
...Вот такая история..
Может быть, кто может что рассказать о харьковском поэте Юрии Влодове?
Тайна Бабьего Яра
Четверг, 08 Марта 2012 г. 16:14 (ссылка)
Самое жуткое во всей этой истории, как менялись строки стихотворения. Менялись, ухудшая и искажая его. Оказывается, что правда все-таки всплывает
М.Гольденберг
Я бы не стала писать об этом, если бы меня не подтолкнуло одно обстоятельство. Летом 2011 г, я зашла как обычно на сайт «Зарубежных задворок» (германское сетевое русскоязычное издание, редактор Евгения Жмурко), просто посмотреть, что там, в новом номере. И тут вижу, опубликовано стихотворение «Бабий Яр». Ну и поздравления автору, соответственно.
Я не сдержалась и написала редактору, что автор этого стихотворения вовсе не Евтушенко, а мой умерший муж поэт Юрий Влодов.
Евгения была изумлена моим заявлением и предложила мне записать эту историю.Хотя я давно обо всем этом знала от Влодова, но никогда не обнародовала эту информацию. Более того, я даже не была уверена, что это стоит делать. Потому что официальных доказательств у меня нет, Влодов же умер. Мало ли какие проблемы после этого у меня могут быть!
Но через некоторое время Евгения Жмурко прислала мне ссылку на статью Бориса Брина, живущего в США, который давно занимается исследованиями материалов о Бабьем Яре и, в частности, сомневается в авторстве Евтушенко. Я была поражена этой статьей и проблемами, там описанными, поэтому решила все-таки, подключиться к этому делу и рассказать о том, что известно мне.
Еще при жизни мужа, лет 5 назад, мною было написано интервью с Влодовым под названием «Мастер Воланд» — как раз о его литературных «клиентах» и о казусах, когда его стихи попадали в творчество других поэтов. Был там и сюжет о Евтушенко.
Но сначала слово Борису Брину.«…Неожиданно, 19 сентября 1961 года «Литературная газета», нарушив запрет на любые публикации о трагических событиях в Бабьем Яре, опубликовала стихотворение «Бабий Яр» малоизвестного поэта Евгения Евтушенко. Хрущев, чтобы создать своему доверенному агенту репутацию, решился на эту публикацию. В заключительных строках, подтверждающих авторство, восхваляющих автора и открывших ему путь к оппозиционно настроенной интеллигенции:
«Еврейской крови нет в крови моей,
Но ненавистен злобой заскорузлой
Я всем антисемитам, как еврей,
И потому я — настоящий русский!»
нет рифмы: русский с заскорузлой не рифмуются.
Возможно, строфа звучала так:
«Еврея кровь бурлит в душе моей
И ненавистен злобой заскорузлой
Лишь только потому, что я еврей
Антисемитской своре всесоюзной».
После того, как Шостакович написал на стихи симфонию, Евтушенко, пользуясь авторским правом, изменил ключевые по смыслу строфы «Бабьего Яра», фактически уничтожив его, хотя после публикации в изменении не было необходимости…
Легкость, с которой Евтушенко изуродовал стихотворение, и покровительство ему Хрущева заставляют вспомнить Лебедева-Кумача, ставшего официальным автором многих чужих стихов, чьи настоящие авторы были уничтожены. Возможно, что когда-нибудь архивы КГБ рассекретят, и мы узнаем, кто в действительности написал «Бабий Яр».
«Изменений в первой части («Бабий Яр») было два: между 2-3 цифрами партитуры и между 24-26.
Старый текст
Мне кажется, сейчас я иудей –
Вот я бреду по Древнему Египту.
А вот я на кресте распятый гибну
И до сих пор на мне следы гвоздей!
Новый текст
Я тут стою, как будто у криницы,
дающей веру в наше братство мне.
Здесь русские лежат и украинцы,
с евреями лежат в одной земле.
Старый текст
И сам я как сплошной беззвучный крик
Над тысячами тысяч убиенных,
я каждый здесь расстрелянный старик,
я каждый здесь расстрелянный ребенок.
Новый текст
Я думаю о подвиге России,
фашизму преградившей путь собой,
до самой наикрохотной росинки
мне близкой всею сутью и судьбой.
Во всех своих сборниках и собраниях Евтушенко публикует вместо «Бабьего Яра» только выхолощенную пародию.
Шостакович отказался изменить в партитуре даже одну ноту, поэтому после нескольких исполнений в 1963 году, которые все же состоялись, несмотря на упорные попытки властей их сорвать, Тринадцатая симфония сразу же была запрещена и больше не исполнялась. «Д.Шостаковичу изменило присущее ему всегда чувство времени, чувство высокой ответственности… композитор, которого мы считаем большим мыслителем, возводит мелкий жизненный случай в ранг чуть ли не народной трагедии» («Советская Белоруссия», 2 апреля 1963 г.).Вот такие дела. А сейчас я хочу предложить отрывок из того моего интервью с Юрием Влодовым, где стоит сюжет о Евтушенко.
МАСТЕР ВОЛАНД
«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется!» – писал поэт Федор Тютчев. Хотелось бы еще и добавить: и под чьим именем оно будет издано! И это не пустое предостережение. Бывает так, что создатель у произведения один, а автор – совсем другой.
Поэт Юрий Влодов является создателем огромного количества стихов, авторство которых принадлежит другим людям. А у самого творца есть одна тоненькая книжечка, изданная сердобольным спонсором, и горы пропадающих рукописей.«Евтушенко моментально, спонтанно, искренне реагирует на события, в особенности при столкновении с конкретными проявлениями зла и несправедливости. Так возник «Бабий Яр».«Благодаря международному резонансу стихов «Бабий Яр» и «Наследники Сталина» Евтушенко стали приглашать за границу, он объехал целый свет». «На текст «Бабьего Яра» и четырех других стихотворений Евтушенко Дмитрий Шостакович написал Тринадцатую симфонию. Ее премьера 18 декабря 1962 года была встречена громоподобной овацией».
«Однако включить его в свои сборники поэт не мог. Второй раз «Бабий Яр» был опубликован лишь в трехтомном собрании его сочинений, вышедшем в 1983 году».Это выдержки из предисловия к книге Евтушенко «Медленная любовь» профессора русской литературы Альберта Тодда. И невдомек ему, что автором такого знаменитого стихотворения, каким является «Бабий Яр» был совсем не Евтушенко.
– Юрий Александрович, как так получилось, что вашими стихами «попользовались» другие люди? Неужели никак нельзя было уберечься от потерь?
– Ну, как тут убережешься? Стихи у меня очень сильные и в искушение людей вводили страшное.
Печатался я с большим трудом, а стихотворение, если оно еще ненапечатанное, в какой-то мере бесхозное, ничье. Кто первым его напечатал, тот и автор. Я даже в какой-то мере их понимаю, что сложно было устоять. Но устоять настоящему поэту, истинной творческой личности, было необходимо, иначе он уже не мог достойно нести это звание. В какой-то мере я являл Божескую или Дьявольскую проверку людей на вшивость. Многие, к сожалению, этой проверки не прошли.– И кто же в числе первых, не прошедших этой проверки?– Женя Евтушенко. Да, вот так. Он воспользовался только одним моим стихотворением. Сейчас расскажу, как это было. В годы нашей молодости мы дружили. Я запросто приходил к нему домой, мы читали друг другу только что написанное, и уже тогда было ясно, что все его творения я с лихвой перекрываю. Женя грустнел после моего чтения, потом лихорадочно садился за машинку и слезно просил меня продиктовать ему что-то из только что прочтенного, но еще неопубликованного. Я диктовал, конечно, что мне – жалко? Потом одно из стихотворений он, с некоторыми изменениями, напечатал под своей фамилией. Это стихотворение потом стало знаменитым, одним их лучших в его творчестве. Я имею в виду «Бабий Яр».
– Не расскажете, как это произошло?
– Я в то время отправился в места не столь отдаленные. Я вел тогда довольно стремную жизнь, и как-то попался в руки властям,
12 апреля 1960 года был суд надо мной,
и меня посадили на 8 лет, правда, я вышел намного раньше. Женя, наверное, думал, что я не скоро вернусь на свободу, а если вернусь, то мне будет не до стихов. Захожу как-то в лагерную библиотеку, беру «Литературную газету» и вижу это свое стихотворение под фамилией Евтушенко. Я сначала глазам своим не поверил, но потом поверить все ж таки пришлось.
– И что вы потом сказали Евтушенко?
– Когда я освободился, встретил Женю и спросил его, зачем он это сделал. Как ни странно, он ничуть не смутился и сказал, что, поскольку я сел, он решил таким вот интересным образом спасти это прекрасное стихотворение, не дать ему пропасть, оно ведь нужно людям.
Я не нашелся, что ответить на подобное заявление, настолько оно меня поразило. Потом успокоился, простил его, но запретил это стихотворение в дальнейшем как-то использовать: публиковать, ставить в книги».
Вот такой отрывок именно об этом деле.Я от себя могу по поводу правды или неправды изложенных выше фактов высказать свое личное мнение. Я думаю, что это правда. Я просто знаю, что Влодов в таких вопросах никогда не обманывал. Скорее, наоборот, имена многих своих клиентов или людей, замешанных в подобных делах, он старался держать в тайне. Не любил он по этому поводу особой болтовни, потому что, дела эти такие, что лучше о них особо не болтать.Что касается Евтушенко и «Бабьего Яра», то это особый случай, поэтому и отношение ко всему этому делу у Влодова было особенное. Евтушенко клиентом Влодова не был, речь идет лишь об одном стихотворении, которое вот таким чудным образом попало в творчество Евтушенко.
К слову сказать, у Влодова много так чего куда попадало. И он, может, и не стал бы об этом говорить, потому что, во-первых, проще было написать новое, чем потом изымать у кого-то уже опубликованное и как бы его.
У Влодова всего было много, и он особо своими стихами не дорожил. Он много чего терял, оставлял у своих учеников, женщин, жен. Поэтому поднимать шум из-за какого-то там одного, либо пары стишков, было не в его правилах. Поэтому если какой-нибудь там средний поэтишка что-то там такое у Влодова позаимствовал, он, может и ничего не сказал бы.
Но Евтушенко волею судеб стал большой поэтической фигурой и отношение у Влодова к нему было совсем иное.
Евтушенко как бы являл на официальном уровне то, чего не смог достичь в своей жизни Влодов. Вот так и должен был он, Влодов, жить: издаваться, печататься, иметь славу, любовь, деньги, короче, все блага мира, именно он, как настоящий поэт, вот так и должно было быть по справедливости. И этим настоящим поэтом был сам Влодов, но имел всё Евтушенко, который в творческом плане не стоил и мизинца Влодова. Это было несправедливо. К слову сказать, стихотворение это было вовсе и не из творческого репертуара Евтушенко, почему оно сразу вызвало подозрение у многих. Оно было слишком острым, слишком смелым для него, слишком настоящим, если можно так выразиться. Каким бы смелым не был Евтушенко в те годы, в годы оттепели, но до смелости Влодова ему было далеко. И хотя в те годы можно уже было играть в свободу слова, но именно только играть и не более. И все официально разрешенные поэты знали это, но границы дозволенного в своей игре не переходили. И Евтушенко тоже. Иначе можно было лишиться всего.
Влодову же терять было нечего, так как он ничего и не имел, поэтому он и был по-настоящему искренним в своем творчестве, и не боялся ни трудных тем, ни трудных вопросов. А одним из этих проклятых вопросов была как раз еврейская тема, которой ни один здравомыслящий поэт не стал бы касаться, повинуясь инстинкту самосохранения. Евтушенко, как поэт официальный, прекрасно это понимал, и в здравом уме и в твердой памяти не стал бы затрагивать этот злополучный вопрос. Этот вопрос взялся разрабатывать Влодов, поскольку инстинкта самосохранения не имел, и его вечно заносило в какие-нибудь проблемные дебри. Ну, так вот. Влодов был полукровкой, наполовину русским, наполовину евреем. И в разные периоды своей жизни был то сионистом, то антисемитом, в зависимости от того, какое крыло в его жизни перевешивало. Он заступался за тех, кого обижали. В те годы перевесило еврейское крыло, и он активно начал писать стихи явной сионистской направленности, это стало на какой-то период его темой. Он также выступал с этим стихами в больших аудиториях. Пока ему не запретили.
Поскольку это было очень давно, в конце 50-х, то мало что из этих стихов сохранилось. Но могу назвать парочку и даже частично привести их здесь. Это стихотворения «Химик» о еврейском дореволюционном погроме, «Кукуруза» о расстреле фашистами еврейского юноши, также еще одно…«Бабий Яр», по всей видимости, входил в этот цикл, так как и писал, и читал свои стихи Влодов, тогда еще живя на Украине, в Харькове.
Наверное, его эта тема, собственно, Бабьего Яра и взволновала, так как эти стихи были не просто на еврейскую тему, но и на тему, связанную с Великой Отечественной войной. Может, кто и слышал выступления Влодова с этими стихами, в том числе и с «Бабьим Яром» в Харькове, в Белгороде.
Может, потом и опознали они это стихотворение у Евтушенко. К сожалению, «Химика», в данный момент я не могу представить. Мне казалось, что где-то это стих было записано, но пока я его не нашла. Если найду, представлю.
Теперь еще одно. Оно небольшое, о том, как сожгли еврейского юношу под номером 126 в фашистской печи. Тоже видела записанным, но опять же не нашла пока. Помню несколько строчек.«Черный номер 126,ставший в двадцать совсем седым,Жирный номер 126,Превратившийся в жирный дым…»И еще две строки:«вдруг со смехом начавший петь,По… (какой-то там) дороге в печь…»
Но вот стихотворение «Кукуруза» могу привести полностью.
Человек
стоит в центре
знакомой улицы,
Взлохмаченный
и растерзанный.
После подвала
от света дневного
щурится,
Смотрит испуганно
и растерянно.
А вокруг –
ничего
особенно страшного:
Скрипучий журавль
на знакомом колодце.
И – речь, чужая,
смешная и странная,
И – солнце.
Море весеннего солнца.
Перед лицом человека –
коляска, –
Пара запряженных вороных.
Копытами землю роют.
Дрожат и пугливо косят.
Рядом – кабаньи глазки.
Накрахмаленный воротник.
И туша, на лбу у которой –
эмблема: череп и кости.
Туша, как бред,
бесформенно-грузная.
«Не юде?.. –
так-так.
А ну сказать:
«Ку-ку-ру-за!»
Ни ветерка. Гробовое молчание.
А человек
устал
от усталости.
И вдруг –
простуженный
голос старосты:
«Да жид он,
жидяра,
пан начальник!
Агроном!
Подкинули нам с института…
Что товарищ? – приходится туго?»
Человек не испуган,
а тупо растерян.
С макушки до пят
усталостью залит.
Он знает,
что будет сейчас
расстрелян.
А вот – за что? – человек не знает…
Но вот,
оторвав
язык от гортани,
Как-будто
сбрасывая
обузу груза,
Он по слогам
произносит картаво:
«КУ– КУ– РУ–ЗА!»
…И сам поражен
своим птичьи голосом.
Всё кругом замирает на миг…
И вдруг
разражается
диким гоготом,
От которого сотрясается мир!..
Красноносый староста
хрипит и корчится,
Грохочут оберст
и автоматчики…
А человек стоит и ждет,
когда это кончится,
Худой и вихрастый,
он очень похож на мальчика…
Кабаньи рыжие глазки
прыгают в складках жира…
Короткие рыжие пальцы
торопливо расстегивают кобуру:
«Хо-хо!.. О, майн готт!
Мне нравится смелая жида!..
Наказать его – лично я буду!..»
Человек не испуган.
Он тупо растерян.
С макушки до пят
усталостью залит.
Он знает,
что будет сейчас расстрелян.
А вот за что? – человек не знает.
Вот такое стихотворение...
Я для чего его дала? По форме оно, конечно, мало напоминает «Бабий Яр», «Кукуруза» написана в модернистском ключе, также, как и следующее стих. Но это неважно. Все равно Влодовская интонация прослеживается довольно четко и ни за каким формами ее не спрячешь. Да и вообще такой силы, мощи, размаха у Евтушенко нигде в его в творчестве нет, это есть только у Влодова. В конце концов, можно ведь провести какую-либо научную экспертизу текста или текстов: Влодовских и Евтушенковских, по всей видимости, сейчас есть уже и компьютерная экспертиза, довольно точная.
Так что доказать авторство Влодова по «Бабьему Яру», в принципе можно, если задаться такой целью. А «Кукурузу» я сейчас привела даже не столько для доказательства именно творческой манеры Влодова, а как стихотворение из единого цикла, одной темы, над которой в то время работал Влодов. Эти стихи как бы звенья одной цепи.
Есть еще одно стихотворение из этого цикла, называется «Ленин во мне». Там тоже еврейский вопрос затрагивается, но весьма своеобразно, и Евтушенко там присутствует в качестве одного из героев. Правда, Влодов фамилии его там не называет, но имя есть. Но вот не знаю, когда оно было написано: то ли до их ссоры с Евтушенко, то ли после Влодов написал ему в отместку за кражу «Бабьего Яра». Кажется, после.
Даю «Ленин во мне».
Юрий Влодов
ЛЕНИН ВО МНЕ
Писать с натуры Ленина
Никак нельзя.
Точь-в-точь – Вселенная
Его глаза!
Ильич как мир огромен,
Он – мира суть!
Он, как природа скромен,
И строг, как Страшный суд.
Но я из поколения
Космических атак,
Я расскажу про Ленина
По-своему, вот так.
Индустриальный город,
Мы с другом в нем, а в нас -
Неутоленный голод
На женщин и на джаз.
Точнее голод в друге,
А я – для друга друг.
Ему и карты в руки
И всё, что есть вокруг.
Мой друг — сама ужимка!
Мой друг, как жердь высок!
Заточенная жилка
Стучит в его висок!
К рулю склонился низко,
Ведет автомобиль.
Мы едем к пианистке,
Мы мчимся к Лиле Билль.
О мой коварный гений!
Мучитель мой и бог!
Застольный мой Есенин,
Настольный Блок.
А что? – из тысяч мнений
Единое – талант!
О, сколько самомнений
Зрачки его таят!
Моя мечта и зависть
И завистью томим
Себя водил я за нос,
Мечтая стать таким.
Не тянет, я – не гений!
У всех свои умы.
И я спросил: «Евгений!
Что будем делать мы?»
Смеется друг: «Девчонка
Скажу тебе – на ять!
Хоть каплю развлечемся,
Чем по пивным вонять!!»
А путь лежит неблизкий:
Сквозь восемь площадей…
Мы едем к пианистке,
Чей папа – иудей!
Звонок! Мы всё сметаем!
О Боже! Как глядит
Волшебная, святая
Московская Юдифь!
Портьеры перепуганно
Метнулись позади,
Созвездье лунных пуговиц
Блеснуло на груди.
И сразу вилки, ложки
И джаз, как медный таз…
Зауженные брюки
Пустились в пляс…
И нежный шепот: «Девочка!–
В его устах как мат.–
«Ты прелесть, иудеечка!
Ты – смак!»
И мне: «А ну, налей-ка!–
И в щеку винный дух!–
Смелей! Она ж– еврейка! –
Выдержит двух!..»
Болотные, опасные
Хлюпают слова,
От водки и шампанского
Кружится голова.
Но тут я прозреваю:
Юдифь глядит в меня,
А я почти не знаю,
Что должен делать я.
В меня, в меня как в брата
Настойчиво, без слез,
Глядит Юдифь, распята,
Как на кресте Христос.
И тут я прямо к гению
Нервическим шажком,
И вдруг я раз Евгению
По роже, кулачком!
О, как я бил увесисто
Взъерошенный, смешной!
А тот, как гром – на лестницу,
По лестнице…Спиной
Гремел по всем ступеням
В полночной тишине…
Вот что такое Ленин –
Во мне!!..
Вот такие дела.Стихотворение это, конечно же, в некоторой степени, юмористическое, но всё равно достаточно серьезное, чтобы припечатать обидчика гвоздями к стенке.
Евтушенко здесь показан антисемитом-сладострастником.
Узнав об этом стихотворении, Евтушенко подошел к Влодову в ЦДЛ и пафосно произнес: «Поэт Юрий Влодов! Вы – подлец!». На что Влодов ему грубо ответил: «Пошел ты вон, графоманская морда!».
На том они разошлись.Влодов, правда, не особо долго сиониствовал, потому что никто из евреев его с этой темой не поддержал. Наоборот, евреи шарахнулись от такого «защитника», потому что вся эта защита была выстроена явно не по правилам, и могла привлечь только нездоровое внимание и к самой нации и к ее проблемам, и принести в итоге еще больший вред. Конечно, поначалу его стараниями заинтересовались и какие-то сионистские сподвижники, повели его к Эренбургу, но Влодов не умел себя вести с такими высокими людьми. Эренбургу он не понравился, так же как и тот ему, и они больше уже не встречались. На этом пока и закончились Влодовские безумства в плане стихов сионистской направленности. Он переключился на другие темы. Конечно, это было ему уроком, и он понял, что нельзя вот так в лоб работать над такими серьезными вещами.
Он потом вернется опять к этому больному еврейскому вопросу, и будет продолжать его прорабатывать в других своих книгах и по большей части в книге «Люди и боги», но уже в более скрытом варианте.
Что до Евтушенко, то внутреннее соперничество и неприятие будет наблюдаться у Влодова к нему в течение всей жизни. Также как и у Евтушенко к нему. Я думаю, Евтушенко всю жизнь жил и с Влодовым, присутствующим немым упреком за кадром русскоязычной литературы, и с этим «Бабьим Яром», как с бельмом в глазу.
Он еще пытается хорохориться перед Юрием Беликовым, журналистом и поэтом из Перми, отвечая на его вопрос, о том, знает ли он поэта Юрия Влодова, Евтушенко сказал, что в истории русской литературы он такого имени не знает. Но вряд ли ему было весело от этих своих, может быть, и крылатых слов. Ведь он тоже приложил руку к тому, чтобы опустить имя Влодова в реку забвения.
Людмила ОСОКИНА
3)
http://magazines.russ.ru/ra/2009/11/be29.html
Юрий Беликов
Влодов Ю. А. На семи холмах: стихи из разных книг. — М.: Московские учебники и картография, 2008*.
Я возвращался из Москвы с двумя книгами: одна подарена Евгением Евтушенко, другая — Юрием Влодовым. Глянув на обложки, на которых, как древнегреческий Акрополь, отобразились фотопортреты авторов, очаровательная соседка по купе определила:
— Сразу видно — из одного поколения.
Однако если первого поэта трудно было не узнать, то второго не узнать было не трудно. Хотя, если судить по двустишиям, когда-то запущенным им в народ — «Прошла Зима. Настало лето. Спасибо Партии за это» или «Под нашим красным знаменем гореть нам синим пламенем» — нельзя сказать, что второй не был знаком моим согражданам. Скорее, было не ходовым имя. Даже составитель «Строф века» и собиратель будущего десятикнижья отечественной поэзии Евгений Евтушенко в бытность свою в уральском Китеже «Музей истории реки Чусовой» засомневался, читая стихотворные надписи, накарябанные на обшивке охотничьего домика, авторство одной из которых принадлежало Влодову:
— Разве он жив?!
Как заметил когда-то сам Влодов: «Всему приличному я научился в воровском мире, всему отвратному — в мире литераторов». Рискованное и, разумеется, не бесспорное заявление, но таков уж он есть, Божьей милостью поэт Юрий Влодов: вся жизнь его, бытовая и бытийная, преломляющаяся в Слове, балансировала на грани риска, дурного или хорошего. И то, что сейчас, на 77-м году жизни, вышла, по сути, первая его, твердообложечная книга, вобравшая, впрочем, лишь толику творческого наследия Юрия Александровича, — даже не вина Союза писателей, в который он вступил, что называется, на старости лет. По иронии разбродной судьбы, влодовский однотомник увидел свет в издательстве со странноватым для избранника муз дрейфом — «Московские учебники и картография» под знаком «Издательская программа правительства Москвы». Отсюда и спеленуто-приличествующее название — «На семи холмах».
Но я, собственно, не об иронии судьбы и не о названии. Чердынь, где отбывал ссылку Мандельштам, коему, кстати, посвящены аж три великолепных по распаху своего синтаксиса и драматизма баллады Влодова, тоже на семи холмах расположена. Я о книге Влодова, представляющейся мне, пусть запоздалым, но широким шагом поэта к большому читателю, или читателя — к большому поэту. Притягательно-отпугивающая величина его фигуры определена им самим:
Талант, по сути, толст.
А гений тощ, как щепка.
Неважно, что там: холст,
Поэма, фуга, лепка.
Судьба, как дышло в бок, —
Что дали, то и схавал…
Талант по духу — Бог,
А гений — сущий Дьявол!
Вот код «Семи холмов», равно как и всей творческой повадки Влодова. Всегда очерчивается водораздел между нравственной мерой таланта, скованного Божьей волей, и гениальностью, срывающей пломбы запретов и состоящей в заговоре с той самой парной Сущностью. У Влодова немало примеров прошвы этого дуализма — как открытых («Все гениальное просто, — сложным бывает талант!»), так и заминированных («В лугах — оптический обман, / Оптический обман… Познай, где Бог, а где туман, / где — Бог, а где — туман…»).
В последнее время с придыханием пишут как о единственной в своем роде, предсмертной поэме Юрия Кузнецова «Сошествие во ад». Для его тезки, знавшего, несомненно, того по литинститутской юности и называвшего не иначе как «сержант из Краснодара», «Сошествие во ад» произошло задолго до освоения оного Юрием Поликарповичем. Впрочем, чем черт не шутит, может, это приключилось и благодаря Влодову, чьи творения были на слуху и ходили по рукам?.. Влодов всю жизнь писал собственную эпопею «Люди и боги», где действуют, переплетаясь, а иногда и, как в шахматах, участвуя в холодящих рокировках, Христос, Иуда и Магдалина, «Божья мамица», «демоны и стрижи», в конце концов, просто персонифицируемые Жизнь и Смерть. Потому что, по Влодову, «поэт — библейский фолиант: столетья сжаты до мгновений». Ох, и неуютно воинствующим ортодоксам, да и просто рабам божьим, в этом сжатом космосе, где
Иуда — горяч и смугл —
Шагал из угла в угол…
Шагал из угла в угол…
Терзал запотелый ус...
А мысль долбила по нервам:
Суметь бы предать — первым!..
Успеть бы предать первым! —
Пока не предал Исус…
Но если Кузнецов завершил свое «Сошествие во ад» (правда, в новом романе Александра Проханова «Виртуоз» он пишет поэму о Рае в одной из отечественных психушек), то Влодов оставил за собой право выйти из преисподней. И в дождичке, слепом от солнца, — увидеть чудную картину:
Утро — солнечным венчиком —
В дождевом парике.
Дева с младенчиком
Идет по реке.
По задумке художника —
Сквозь радугу лет —
Золоченого дождика
Серебряный след.
Словно трепет бубенчика
Под Господней рукой,
Лепет младенчика
Парит над рекой.
Я не противопоставляю одного поэта другому — просто хочу напомнить название пьесы Александра Островского: «На всякого мудреца довольно простоты». Выход Влодова к читателю, который хочется сопоставить с возвращением на ринг Виталия Кличко, может переустановить чаши весов на поэтическом Олимпе. Скажем, погружаюсь я в его стихотворение «Слетают листья с Болдинского сада…»: «Ребятушки! Один у вас отец!..» / И на крыльце — Пугач в татарской бурке… / А на балах, в гранитном Петербурге / Позванивает шпорами Дантес…» Интонационно эта строфа ничего вам не напоминает? «Балы. Красавицы. Пролетки. Юнкера. / И вальсы Шуберта, и хруст французской булки. / Любовь, шампанское, закаты, переулки. / Как упоительны в России вечера!» «Неофициальный гимн России» Виктора Пеленягрэ!..
Ну, мало ли ритмических галлюцинаций? Но вот дохожу до концовки изящной влодовской вещицы: «И небо — в голубых глазах поэта!/ И нервный скрип гусиного пера…» У Пеленягрэ: «И только небо в голубых глазах поэта./ Как упоительны в России вечера!» Спрашиваю шансонье:
— Умыкнул «небо» у Влодова?» Шансонье захлопал ресницами, точно Шура Балаганов из «Золотого теленка» в исполнении Леонида Куравлева. Наконец, избрал горделивую позу:
— Я всегда беру то, что плохо лежит!
Лежало, поправим мы. А теперь вышло к читателю. И вот уже президент Академии поэзии Валентин Устинов, листающий книгу Влодова, восклицает:
— Это — хороший поэт! Почему я его не знаю?..
Образный строй книги вряд ли — в биографических подробностях — расскажет о судьбе мало издававшегося автора. Поэтому мы остановимся на них хотя бы бегло. Юрий Влодов родился в 1932 году в Новосибирске в театральной семье. Отец — режиссер, мать актриса. У семьи по тем временам постоянного места жительства не было, родители вместе с театром гастролировали по стране, периодически оседая в различных городах. Во время Великой Отечественной Юра оказался в зоне немецкой оккупации. Он и до сего дня ни входивший в обойму фронтовых поэтов, как, впрочем, ни в какие другие обоймы, именует себя «поэтом войны»:
Война распяла детство.
Оставила в наследство:
Сухую емкость фраз,
Почти звериный глаз,
Сверхбдительный рассудок,
Отравленный желудок,
Горячий камень сердца
И дух единоверца…
И нет моей вины,
Что я поэт — войны!
Познакомившийся с «военным» циклом Влодова, ныне живущий в Лондоне поэт Равиль Бухараев воскликнул: «Совершенно непонятно, почему эти и другие стихи… не попали еще тридцать лет назад в многочисленные антологии стихов о Великой Отечественной…» И в качестве примера привел, пожалуй, шедевр:
Бьет из пушки профессор физмата,
Как заправский какой душегуб…
И невинное облачка мата
С черно-белых срывается губ…
Орудийная смолкнет болтанка,
И оттают потом, по весне,
Мертвый след непомерного танка
И лучистый осколыш пенсне…
На послевоенные годы нашего героя выпало не менее жесткое испытание — впечатлительный юноша оказался в «уральском колесе». Прибавьте сюда авантюрно-родственную связь: внучатый племянник самого Мишки Япончика, знаменитого налетчика времен Гражданской войны, ставшего прототипом бабелевского Бени Крика. Юрий Александрович до сих пор, по стародавней привычке, не будучи левшой, сигарету держит левой рукой, чтобы не мелькала кисть правой, на которой — жук в клетке: символ ранней принадлежности к воровской среде.
Да, потом был уход в Поэзию, окончательный и бесповоротный, но, точно запах табака в одежду, те ранние впечатления въелись и в мироощущение, и порой — в стихотворную лексику:
Жизнь воровская — чифирный зализок,
Кровный глоточек, малек…
Бог, как свобода, отчаянно близок
И неподкупно далек.
Судьба Влодова была щедра на встречи — в свое время его стихи приветствовали такие корифеи отечественной словесности, как Илья Сельвинский, Борис Пастернак, Корней Чуковский. Юрию Влодову прочили большое литературное будущее. Однако диссидентская слава, равно как и шлейф всевозможных слухов, сыграли злую шутку: по сути, Влодов на долгие десятилетия был отлучен от печатного разговора с читателем. Лишь посвященные в узлы влодовской судьбы отыщут в одном из его отточенных восьмистиший, вошедших в книгу, вполне биографическую коллизию, связанную с фантасмагорическим обращением поэта к королю Швеции Карлу ХVI Густаву с просьбой о «нравственном прибежище:
Жандарм сыграл сквозную роль.
Позорно струсила газета.
Смолчал запрошенный король.
Все отмахнулись от Поэта…
Храпит Поэт!.. Житуха — во!..
Над ним хоров небесных спевка…
А кормит гения того
Одна лишь уличная девка…
Книга Влодова шире пастернаковского определения «почвы и судьбы». Тут, если «почва», то перепаханная, стоявшая под парами и засеянная, но не тем изначальным зерном, а манной небесной. И, если «судьба», то переходящая в своем преображении в новую жизнь и тему: «Вечная тема моя — / Зеркало, ворон, змея. / Стало быть, в этом я — спец /(Зеркало. Ворон. Слепец.)»
С точки зрения устоявшегося Человечества, чья Земля держится на трех китах канонов, Влодов, конечно, кощун. Вот что мы читаем в глубочайшем по перетокам смыслов стихотворении «Гомер, Бетховен, природа и автор»: «Но видел я: сквозь веки, сквозь века — тебя, иконописная доска! — безвольное лицо гермафродита с отметиной проказной у виска…» Но ведь и Христос воспринимался как кощун, если встать на фарисейские котурны времени Его Пришествия. «Гонят ведьмины метели запоздалого Христа». Прав автор: снова «гонят». Точнее, всегда. Значит, и Влодов не возмутитель традиций, а их продолжатель?.. Просто вовремя кое-что понял: «И он предостерег меня перстом!..» И потому поэт оставил покров отворившейся ему тайны покровом. Не оттого ли так долго молчал?
Он бредет по вьюжной кромке,
Временной свивая жгут.
Нерожденные потомки
Бога изгнанного ждут.
Вот дождутся — и народятся. Иные читатели.
Юрий БЕЛИКОВ
4)
Антонина РОСТОВА
http://www.interlit2001.com/vlodov-ab-1.htm
С ТОЙ СТОРОНЫ
Москва, 1-я Градская. Больничный коридор... Настолько длинный, что даже с помощью дежурной медсестры не сразу удается обнаружить кровать, на которой, свернувшись калачиком, лежит поэт. Юрий Влодов.
Спит? Дремлет?
Осторожно касаюсь правой руки (левая в гипсе). Он медленно, с заметным усилием, открывает глаза. Здороваемся, значит, узнал, и значит — будет еще жить и жить. Он ведь уже давно придумал и даже рассказал мне, как будет уходить, когда устанет и ему до смерти захочется покоя. Вечного покоя. Он хотел, никого не предупреждая, сесть в холодную осеннюю электричку, загодя сжечь документы и уехать до своей последней станции, где бы его и нашли незнакомые люди, и никто бы его не узнал. Так он задумал раствориться в Вечности.
И вот — московский больничный коридор. И вот — я внезапно ловлю себя на ужасающей по своей простоте мысли: его глаза смотрят на меня уже с той стороны. Даже цвет глаз изменился — они стали непрозрачно голубыми, как сегодняшнее октябрьское небо. Говорят, что в свои последние дни уходящие из этого мира общаются со своими умершими родственниками и их уже почти не интересует происходящее вокруг. Так это или нет, но именно он уже смотрел с той стороны. Он уже что-то увидел там.
«Покоя хочу, покоя». Это были последние слова, которые мне довелось от него услышать. А ведь тридцать пять лет подряд каждое мое утро начиналось с телефонного звонка от Влодова: «Ну, привет. Что нового?»
И вот — ти-ши-на...
И только его стихи — в которых он все еще живой.
(Запись сделана 7 октября 2009 года).
5)
http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/45n/n45n-s37.shtml
ОН ПОБЛАГОДАРИЛ ПАРТИЮ ЗА СМЕНУ ВРЕМЕН ГОДА
Все знают такие строчки: «Прошла зима, настало лето. Спасибо партии за это!». Но мало кому известен их автор — поэт Юрий Влодов. Его обошла в свое время массовая известность, которая выпала на долю его сверстников — поэтов-шестидесятников: Евтушенко, Вознесенского, Рождественского…
Но, может, это и к лучшему: без помех, в «тиши» вокзалов и подъездов, во мраке советского андеграунда выросла и окрепла его поэзия.
— Юрий Александрович, у вас очень богатая и творческая, и жизненная биография. Хотелось бы не погрязнуть в этом биографическом сумбуре и в то же время не упустить моментов действительно важных.
— Начну с того, что я родом из театральной семьи: мать — актриса Надежда Надеждина, отец — режиссер Александр Захарович Влодов. Фамилия моя — Влодов — редкая, потому что придуманная, родилась она из театрального псевдонима, а настоящая фамилия моего отца — Левицкий. Он был племянником знаменитого одесского гангстера 20-х годов прошлого века Мишки Япончика, с которого Бабель написал своего Беню Крика. После того как советская власть расправилась с Мишкой Япончиком, моему отцу не хотелось носить такую одиозную фамилию, и он решил от греха поменять ее на псевдоним. Шел как-то по улице, видит: висит афиша, возвещающая о гастролях югославского певца Славко Влодыча. Ну он фамилию Влодыч переделал на русский лад — получилось Влодов. Вот такая у меня «русская» фамилия.
— Когда вы начали писать?
— С шести лет я увлекся этим делом. Родители по вечерам уходили на спектакли, я оставался один. И чтобы не было страшно, сначала запоем читал книги, классику: Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Маяковского, а потом стал и писать. Писал, подражая поэмам Пушкина и Лермонтова, свои огромные поэмы. Получалось очень даже похоже. Как-то в годы молодости показал одну из детских поэмок Корнею Ивановичу Чуковскому и сказал, что это из только что найденных творений Пушкина. Так он заволновался страшно. Потом я ему, конечно, сказал правду.
А дальше моя творческая и жизненная направляющие дали большой крен. Меня занесло в уголовщину, я с головой погрузился в воровские дела и о писанине почти забыл. Помотало меня, поносило по городам и весям, по этапам, по пересылкам, тюрьмам и лагерям. Было, честно говоря, не до литературы. Единственным проявлением моей творческой натуры было то, что я в этот период написал некоторое количество блатных песен. Песни получились ничего, и их с удовольствием пели люди в тюрьмах и лагерях, и я, признаюсь, с удовольствием их слушал.
— Каким образом вам удалось вырваться из уголовщины и вернуться в литературу? Ведь оттуда вернуться очень сложно, если вообще возможно.
— Ну как? Вот так и удалось. Надоела мне вся эта петя-метя воровская. Меня поманила в свое время воровская романтика, а потом она потускнела, и мне стало неинтересно, я ведь человек увлекающийся. Я увидел настоящий, звериный лик воровского мира: он был слишком жесток и слишком примитивен одновременно. Меня потянуло в более интересные места.
Когда мне уже было лет 25–28, я написал какое-то количество стихотворений и решил показать их нашим стихотворным мэтрам. Для этого я поехал в писательский поселок Переделкино, где находилась дача Ильи Львовича Сельвинского, вот к нему я сначала и заглянул. Он меня принял, я ему прочитал свои стихи.
— Ну и как?
— Мы подружились, и долгое время я навещал его. Впоследствии он написал предисловие для моей стихотворной подборки в журнале «Смена».
— Я слышала, вам и Пастернак писал предисловие?
— Да, писал. С его напутствием вышла моя подборка в «Литгазете».
Я со многими тогда общался: с Заболоцким, Чуковским, Твардовским, Щипачевым.
— А с Чуковским что вас связывало, ведь он же детский поэт?
— Корней Иванович был настоящим живым гением, и неважно, детский он поэт или еще какой. Поэтому мне было очень интересно с ним. Он знал, что он гений, но его это не особо радовало, ему все порядком надоело.
— А что он говорил о вас?
— Он говорил мне тогда, что мое творчество на уровне Ахматовой, Пастернака. Но нам всем много чего не хватает. Я спросил его: чего не хватает мне? Он ответил: темы, своей темы. У каждого большого поэта должна быть своя, лично им прорабатываемая, серьезная тема.
— И вы вняли совету Корнея Ивановича?
— Задумался над этим делом. В итоге у меня действительно появилась своя тема. Я пишу о Боге, о Дьяволе, о Христе, об Иуде, об их взаимоотношениях. Об этом моя книга «Люди и Боги». Очень много там стихов, я и сам не знаю сколько, потому что большая часть их в рукописях. Также есть книга «Портреты», в ней стихи об исторических деятелях, царях, королях, полководцах, поэтах. Написана еще книга о Великой Отечественной войне, так как мое детство пришлось как раз на годы войны. Есть еще лирика, бытовые новеллы, шутки, эпиграммы.
— А издано что?
— Издана всего лишь одна книжка под названием «Крест». Это было в 1996 году. Небольшая такая книжка на деньги спонсора.
— Я слышала, что у вас очень много стихов потерялось, а еще больше роздано так называемым литературным клиентам, то есть людям, за которых вы писали стихи…
— Да, потеряно немало, ведь я почти всю свою жизнь провел в скитаниях, не было ни кола ни двора. То у одного ученика оставишь рукопись, то у другого. Потом след теряется: и ученика, и рукописи. А что до клиентов, тоже приходилось заниматься этой черной работой, а куда деваться? Жить-то на что-то надо было! Я был в черных списках — печататься не мог. Приходилось придумывать какие-то ходы, как-то изощряться в добывании хлеба насущного. Но я им писал на уровне гораздо ниже своего собственного. Все равно я себе бы эти стихи не оставил. Некоторых моих клиентов печатала «Правда».
— За что вас так невзлюбила советская власть?
— Ничего особенного я ей не сделал, просто существовал, но, наверное, существовал без особого на то распоряжения, поэтому и стал неугоден. На все в те годы требовалось разрешение. Хочешь дышать? Пожалуйста, но только позволения спроси сначала, а то воздуха может на всех не хватить. Шучу, конечно. Ну а если серьезно, то доставил я им тогда много головной боли, я ведь писал и диссидентские, мало что писал, еще и выступал с ними очень активно в больших залах. Правда, особо долго мне выступать не пришлось, доложили куда следует, и мне потихоньку перекрыли кислород. Так же и с публикациями произошло, и со вступлением в Союз писателей. Мой путь был, таким образом, определен: в подполье, во тьму. Дожидаться своего часа, сидя в погребе при свече.
— А что перестройка? Ведь вы могли бы выйти из подполья…
— Сил уже не осталось. Очень меня жизнь поломала. Сейчас вот только лежу и смотрю телевизор, да записываю приходящие стишата, да по телефону болтаю с парой-тройкой своих знакомых. А готовить рукописи для печати, где-то что-то пробивать, у кого-то чего-то добиваться — это не для меня.
После моей смерти разберутся, как-нибудь издадут. Достаточно того, что я все это написал.
Мила МИХАЙЛОВА
Юрий ВЛОДОВ
«Я думаю: Исус писал стихи»
* * *
Умолк вечерний птичий гам.
Вечерний птичий гам…
А Бог проходит по лугам.
Проходит по лугам…
В лугах оптический обман.
Оптический обман…
Пойми, где Бог, а где туман.
Где Бог, а где туман…
* * *
Я думаю: Исус писал стихи,
Плел сети из волшебной чепухи…
А жизнь Христа — была душа поэта…
Иначе — как?! — откуда бы все это?!
В кругу слепых болезненных племен
Он, как слепец, питал себя обманом…
И не был ли Иуда графоманом,
Неузнанным Сальери тех времен?!
* * *
Вот еврей еврея продал.
В кошелек награду ссыпал.
Летний дождь на землю выпал.
А казненный — душу отдал.
Но пока еще казненный
Испускал глухие вздохи,
Этот самый награжденный
Мыслил так: «Дела неплохи,
Даже очень. И покуда
Живо кесарево слово,
Будет жить еврей Иуда,
Страж спокойствия земного!
И с чего нам бить тревогу?
Невредимо, слава Богу,
Наше собственное тело…
А безбожный — душу отдал!..
И кому какое дело,
Что еврей еврея продал?!»
* * *
Всё — скрестилось... И Спаситель поднял голову,
Желчным оком разжигая произвол…
Как секирой по расплавленному олову,
По глазам первосвященников провел.
«Разве истина в кровавой человечности?!
Ха! — явились на позор, как на парад!».
И таилось в предвечерней лунной млечности
Ухо Богово — округлый аппарат…
Покатилась иудейская история
Каплей крови по Господнему ребру…
И, похожие на пепел крематория,
Пейсы старцев трепыхались на ветру...
* * *
Танки шли по Руси придыхая.
Танки шли на Восток — по прямой.
И кричала дошкольница Хая:
«Мамка! Тракторы! Ой!..».
Подгорала земля, что коврига
На подовом каленом листе.
И крестился пропойный
расстрига: «Иисусе Христе!..».
Круглосуточно вякали стекла.
Крались танки в туманах Руси.
И вздыхала двужильная Фекла:
«Сын родимый, спаси!»
А сыночек — румяный лицом —
В обороне залег с ружьецом.
И клубился над ним, молодым,
Трубок маршальских вдумчивый дым.
27.06.2005
6)http://www.poezia.ru/user.php?uname=vlod
Местожительство: Москва
Занятие: поэт
О себе:
Юрий Влодов умер.
29 сентября 2009 г. в Москве, в 1-й градской больнице.
К сожалению, эта страница теперь может быть только страницей памяти поэта. Ее теперь веду я, его жена, поэтесса Людмила Осокина (Влодова).
Юрий Влодов - автор всем известного двустишия"Прошла зима. Настало лето. Спасибо Партии за это!".
Был, но очень недолго членом Союза писателей Москвы.
Публикации стихов были в журналах "Юность", "Смена", "Дети Ра", "День и ночь".
Незадолго до смерти весной 2009 вышла единственная твердообложечная книга поэта "На семи холмах". Ее можно купить в Интернет-магазинах.
Произведений: 35
Получено рецензий: 46
Написано рецензий: 0
Читателей: 17126
Произведения
Сортировать по:
| дате | количеству комментариев | читателей |
Маленькие поэмки к Рождеству 2010-12-24 21:36:40 (Религиозная лирика) /0/ [370]
Листва в Иудее опала... 2010-09-21 19:53:55 (Философская лирика) /0/ [283]
Левизна сентября 2010-09-19 22:39:28 (Пейзажная лирика) /0/ [277]
Памяти дочери Юлии 2010-08-16 21:35:12 (Разная лирика) /0/ [363]
Была бы любовь... 2010-08-02 16:00:33 (Разная лирика) /0/ [275]
Сохнут простиранных тучек простыни… 2010-07-31 13:44:13 (Разная лирика) /1/ [286]
Иномирец 2010-07-28 19:46:09 (Разная лирика) /0/ [330]
По горным, утренним, по белым рекам 2010-07-16 00:28:35 (Разная лирика) /0/ [375]
Жандарм сыграл сквозную роль 2010-06-19 22:34:10 (Разная лирика) /0/ [263]
В карманах у Поэта - ни хруста 2010-06-19 22:31:52 (Разная лирика) /1/ [275]
Слепые силуэты Петрограда 2010-06-17 18:33:19 (Разная лирика) /1/ [466]
Слетают листья с Болдинского сада, 2010-06-14 22:39:15 (Разная лирика) /2/ [291]
Мне пришла фантазия 2010-05-21 19:12:49 (Иронические стихи) /2/ [376]
Ода партии(прошла зима, настало лето, спасибо партии за это!) 2010-05-15 14:24:18 (Иронические стихи) /2/ [2494]
Сгорел в подбитом старом танке 2010-05-08 00:09:26 (Гражданская лирика) /1/ [465]
Танки шли по Руси, придыхая... 2010-05-08 00:08:35 (Гражданская лирика) /1/ [284]
Май 1944 года 2010-05-06 21:20:54 (Гражданская лирика) /0/ [293]
На соборе - профиль прусский... 2010-05-06 21:07:24 (Гражданская лирика) /0/ [316]
Жуков 2010-05-06 21:06:15 (Гражданская лирика) /1/ [435]
Голодаю душой и карманом 2008-12-05 21:12:26 (Разная лирика) /1/ [717]
«Пиита, веришь в Бога?» 2008-11-30 13:55:09 (Философская лирика) /1/ [492]
Под чугунным небосводом... 2008-11-29 23:59:14 (Разная лирика) /0/ [429]
Лучи последние померкли... 2008-11-29 23:56:45 (Пейзажная лирика) /2/ [404]
Я думаю, Исус писал стихи.... 2008-11-28 15:43:04 (Философская лирика) /7/ [892]
И душу, и тело недугом свело... 2008-11-28 01:15:46 (Философская лирика) /2/ [402]
Иуда взял бездарно - серебром... 2008-11-27 01:29:30 (Философская лирика) /2/ [481]
Как любила Христа Магдалина! 2008-11-26 01:56:37 (Любовная лирика) /7/ [582]
Гремучей змеей изогнулся Исус... 2008-11-07 20:58:48 (Разная лирика) /2/ [435]
Я заглянул в зерцало Бытия… 2008-10-28 23:16:40 (Философская лирика) /3/ [435]
Вечная тема моя... 2008-10-20 21:41:47 (Философская лирика) /0/ [649]
Брел оборванец по земле... 2008-10-20 21:39:37 (Разная лирика) /2/ [457]
Нэпманская баллада 2008-10-20 21:37:38 (Разная лирика) /2/ [426]
Новорожденный дождичек... 2008-10-10 01:41:59 (Пейзажная лирика) /1/ [553]
Дождичка Божья манна... 2008-10-10 01:41:59 (Пейзажная лирика) /3/ [549]
Умолк вечерний птичий гам... 2008-10-10 01:41:59 (Пейзажная лирика) /0/ [706]
________________________________________