По годам ему было за тысячу лет,
Точно знает, хоть люди не верят...
Ведь по меркам людским он давно уже дед,
Только Джинны так возраст не мерят...
Он с рождения был седовлас бородой...
И по сказкам арабским кочуя,
Он скитался всю жизнь как последний изгой,
То в бутылках, то в лампах ночуя.
О бутылках вообще был отдельный рассказ...
В них вольготно жилось без прописки!
Ведь сквозь зелень стекла солнце радует глаз,
Коль в бутылке есть капелька виски!
Да и было что вспомнить за пробкой тугой,
Когда в таре зимой холодина…
Джинн от смеха порой загибался дугой,
Над придурочностью Аладдина.
Но однажды для Джинна настало взгрустнуть...
Томный вечер нарушила пробка.
Кто-то слабой рукой ее внутрь пропихнуть,
Гнутой вилкой пытался неловко…
Хошь не хочешь, а все же пришлось покидать,
Как пчеле свой встревоженный улей...
И сквозь узкое горлышко змию под стать,
Воскурился он злобной горгульей.
Похрустел челюстями и плечи размял-
И какого всем лешего надо?
А в ответ звонкий голос наш Джинн услыхал:
Чо ворчишь, лимита из-за МКАДа?
Чо пузыришься здесь, как дерьмо на дрожжах?
Иль глаза замутила соринка?
Перед ним с хмурой таксой и вилкой в руках,
С грудью в розовой кофте – блондинка!
Ты давай-ка, Хоттабыч, тряхни бородой!
Зря ли я что ль пузырь ковыряла?
Мне машину, права и мобильник крутой!
Да! И ноготь чини – поломала!
И Хоттабыч, опешив наездом таким,
Придушив на корню зародившийся вздох,
Грустно шепчет в усы свое «Сим-салабим!»
И сокральное: «Трах-тибидох!!!»
И внезапно блондинка на Мерсе крутом!
Светофор, перекресток опасный...
И педаль до упора вдавив каблуком,
Автоледи шурует на красный!
А округу трясет грохот битых машин!
Но сигналят в запале напрасно...
Муж хозяйки крутой или сказочный Джинн!
Лишь качнет хмурой мордою такса...
Если видишь навстречу несется мадам,
Губы в трубку мобилы надула...
Ты ее пропусти и не жми по газам...
За рулем у авто – автодура!
Я такими напуган с младенческих лет,
Пострашней чем мифическим адом,
Если кроме нее никого в мире нет!
Кроме новой Шахерезады…