В сельве «Lаnd-Cruiser» —
как лодка без паруса.
Мы плыли, выставив камеры в окно,
Когда послышалось шуршание
в зарослях,
Как если бы кто-то поволок бревно.
Метнулась оранжевых птичек стайка,
И сердце дало аритмичный сбой,
Поскольку внезапно возник
из кустарника
Столб, оливковый и золотой.
Он начал вытягиваться, переливаясь,
Пятнистый и мокрый, как листва.
А на верху у столба оказалась
Жуткая, сплющенная голова.
А в ней — два глаза сидели. И оба
Сияли в гнилостной жаркой мгле,
И в каждом из них леденела злоба
Ну, просто — невиданная на земле!
...Теперь мы увидели — на поляне,
Гривастый и косматый, как лев,
Сидел в лопухах самец павиана,
От ужаса, видимо, оцепенев.
И страшно сипеть рептилия стала,
И медленно, медленно поползла...
Как, может быть, она и сползала
С древа познания добра и зла.
И вдруг — ее скользящая туша
Вперед метнула бойцовский вес!
Истошный визг, леденящий душу,
Разросся над сельвой до небес.
Как будто смерч влетел на поляну —
Мгновенно, в темпе ужасном том,
Змея навернулась на обезьяну
Лоснящимся, гибким, тройным винтом!
Затем, — мы мигнуть не успели глазом,—
Подобно резиновому мешку,
Вывихнув челюсть, одела разом
На голову жертвы — свою башку!
Из алой пасти плеснуло кровью
И выскочила сломанная рука!
И все. Я эту страничку закрою.
Охоте этой — века и века.
Жестока божественная Природа!
Там змеи свисают, клубясь, с лиан...
Тигр в той же цепочке, что и анаконда.
И птеродактиль. И Тамерлан.
Творцом изначально убийство задумано,
Как «Право убить и сожрать» — зверью.
Замечу в скобках, идея — не умная,
Я уж о нравственности и не говорю.
Но! В этом нет никакой трагедии.
И то, что с ужасным, как смерть, лицом
Все, все живое друг другом обедает —
Запрограммировано Творцом!
А чтобы лучше осмыслить сумели мы
Сколь все взаимосвязи просты,
Воображение рисует нам параллели,
Мозг прокладывает ассоциативные мосты.
Например. Жертвы тридцать седьмого года,
Где жить хорошо, и жизнь хороша!
Разве не лезли в пасть к анаконде,
От ужаса даже и не визжа?
А разве — зимой сорок первого года
К Москве, по заснеженной целине
Ползла не чудовищная анаконда
В пятнистой, змеиной своей броне?
Конкистадор, — с аркебузой и в панцире,
Банкир, — за очками прячущий взгляд,
Есть, в сущности,
разные формы экспансии,
Где цель — поглощение и захват.
Мы все друг за другом охотно охотимся.
В брючках, — с голым своим животом, —
Ты, моя милая, тоже охотница,
Которая крайне опасной смотрится
В загаре оливковом и золотом.
А ревность твоя — и есть анаконда,
Ползущая в гнилостной, жаркой мгле...
И в глазках твоих полыхает злоба,
Ну, просто — невиданная на земле!
Венесуэла. Маракаибо. 1997 г.