- Я вообще люблю отдохнуть на природе! – разглагольствовал Давид Мерингер, покачивая зажатым в руке шампуром, - тихо, свежий воздух, красота кругом. Мы с женой частенько в субботу утром, часиков в семь, выбираемся сюда позавтракать. Вон туда, - и он махнул шашлыком вниз по склону, - замечательный вид открывается. Салатик привозим, питы – икебана!
Чёрт знает почему, мы все сидели и внимательно слушали его откровения, согласно кивая головами, как бы подтверждая, что и нам знакомо это состояние утреннего уединения от забот и от общества. Полдень стоял жаркий, звенящий. Звенели цикады в зарослях, звенели высоковольтные провода над просекой, на газовой конфорке звенела джезва с закипающим кофе, звенел нагретый до прозрачного дрожания воздух.
Давид Мерингер работал в нашей конторе на складе. Он работал там кладовщиком. Он был ещё не старик; реликт из того, уже почти ушедшего поколения, которое прожило жизнь так, что теперь им уже никогда и ни за что не будет стыдно.
Воробьи на ближайшей поляне подняли гвалт. Воробьи вообразили себя колибри – они порхали над цветами акации, то и дело садясь на тонкие ветки кустов. Ветки раскачивались, опускаясь до самой земли.
- Душа отдыхает, - продолжал Давид Мерингер, - глядя на всю эту зелень. Главное, что безлюдно кругом. Все спят. Чего спят, спрашивается? Ведь потом проснутся в самую жару. Пока здесь народ начнёт собираться, мы уже и завтрак заканчиваем. Народ не понимает. Ну и чёрт с ним! Я человек маленький – мне главное, чтобы мне было хорошо. Пита с хумусом, овечий сыр, кофе – что ещё надо? Здесь с утра все столики свободны. Только эти спортсмены выбегают из лесу. Вон, по той дорожке. Бегут, бегут – как будто их кто-то гонит. В такую рань.
- Ну да, люди тоже своего рода удовольствие получают, - вступился я за спортсменов.
- Не понимаю я этого удовольствия. Здесь же вообще дорога идёт в подъём. Стараются, сопят, пыхтят!
- Да мало ли кому что нравится? Каждый отдыхает по-своему.
- Какой же это отдых!? – не унимался Давид. Мы, по его мнению, настаивали на явной ерунде. Следовало наставить нас на путь.
- Вы только посмотрите на эти лица! На них написано мучение и страдание. Не-ет, так не отдыхают.
С этими словами он отвернулся к закипающему кофе. Мы все молчали – против правды не попрёшь. Сыр был великолепен.
Я прислонился спиной к ближайшей сосне и прикрыл глаза. Надо было давно это сделать. Звенящий зной сморил меня, и я постепенно стал погружаться в дремоту. И вот, когда окружающая действительность размазалась окончательно, я начал видеть сон. Странный такой сон, но, пожалуй, что приятный. Мне снилось, что все люди стали вдруг яйцами Фаберже. Это было удивительно и хорошо. Новые люди-яйца приходили ко мне и толпились на полянке вокруг маленьких столиков. Им было спокойно, и я понимал, что эта принципиально новая модель самоорганизации человеческого общества гораздо более прогрессивна и удобна. Отсутствие рук и ног существенно снизило уровень агрессии. Люди-яйца топтались небольшой радостной толпой, постукивая друг о друга переливающейся узорчатой скорлупой. Дух умиротворения витал над поляной, а я думал, как же здорово, что человечество наконец пришло к этой совершенной и единственно верной форме существования белка. Преимущества яиц Фаберже были очевидны и неоспоримы. Округлость формы, идейная завершённость, внешнее благородство не оставляли место для сомнений – во сне непреложность концепции людей-яиц не требовала доказательств. Одно только беспокоило меня – я вовсе перестал отличать мужчин от женщин. При этом я не был уверен, что сами мои подопечные (а в мою обязанность входила забота об этих славных созданиях) способны провести такое тонкое различие. Прислушавшись к собственным ощущениям, я понял, что это меня нисколько не волнует. Люди-яйца были безупречны и идеальны. «Пустое!» - подумал я и немедленно проснулся. Лес по-прежнему звенел, только тень от сосны сместилась и теперь переползла с вафельного торта на тарелку с нарезанными овощами. Большая коричневая бабочка на бреющем полёте врезалась в бутылку из под колы.
- И самое главное, никак не могу понять смысла. Вы как хотите, а меня это просто выводит из себя, - Давид Мерингер вздохнул и укоризненно посмотрел в сторону дороги, на которой как раз в этот момент показался из-за поворота очередной бегун.