Бывало, я поэтом небу внемля,
Стихи, как птиц, пускал ему в ответ.
Но небо тотчас рушилось на землю,
Едва домой являлся мой сосед.
Он шел согнувшись, будто под обстрелом,
Вприсядку, вперебежку и ползком,
Проклятья изрыгая то и дело,
И грозно потрясая кулаком.
Когда зажав в руке гранату водки,
Надвинув чуб и брови на глаза,
Он по ступенькам лез на штурм «высотки»,
Крестясь, соседи никли к образам.
И далее, уже в своей квартире,
Он всякий раз давал смертельный бой,
Сравнимый, разве, с «Бурею в пустыне»,
Но больше все же с "Курскою дугой".
Бой громоздился, гнал волну раскатов,
И на фронты делил наш славный дом:
Жильцы внизу боролись с водопадом,
А те, что сверху с вонью и дымком.
Я как-то раз к нему с беседой вышел,
Но результат ее свелсЯ к нулю.
Он пригрозил мне лишь, сказав: «Я Гриша!»
И понял я, что Гришу не люблю.
Но как же так? Ведь это сущий грех!
Не дай БожЕ, сам Бог меня услышит.
Обязан, как себя, любить я тех,
Кто ближний, а сосед ближайший Гриша.
Любви проблему в формулу сведя,
С ее решеньем я валялся в шоке:
Чтоб в Гришу мне влюбиться, как в себя,
Я должен зрить в себе его пороки.
Ну, что ж, любовь, она преград не знает.
И я, бутылку водки засосав,
Побил посуду с криками «бонзай еб!»
И изрубил в щепу славянский шкаф.
Пустил на дно затопленную ванну,
На кухне в баньке млел с парком крутым,
Тушил окурки, пользуясь диваном,
И побывал немножко костровым.
Ревел в подъезде грозно бурым мишкой,
И рыскал по ступенькам кабаном...
И понял вдруг, что я влюбленный в Гришку,
Но где же Гришка? Где любимый он?
И я бежал объятьями тряся
Ему навстречу, мат едва заслышав,
Но он толкнув меня, сказал: «Свинья».
И в морду дал, добавив мне: «Я ГРИША!»