Прабабушка Юлия Дмитриевна совершала свой подвиг: она молилась, помогала растить внуков, сберегала память.
У неё дочь и четыре сына. Сыновей Дмитрия и Сергея взяли в первые дни войны. На Дмитрия молниеносно пришла похоронка (в Ленинграде жена и дочка 3-х лет). Сергей тяжело ранен, долго лечился (умер в 1956).
На Серафима в 41-ом же пришло извещение, что пропал без вести. И до своей смерти в 1964-ом году Юлия Дмитриевна верила, что найдётся. Посылала запросы в разные организации, в Красный Крест – нет ответа, так ничего и не знаем до сих пор.
Старшего сына Николая не призывали. Он имел бронь как инженер-кораблестроитель, и было пятно на анкете – до войны работал какое-то время в Германии, знал и любил немецкий язык. Но когда братья выбыли из строя, он добился, чтоб его призвали. Учился на офицерских курсах, потом на фронт. Вот что он пишет в 14.01.43:
Милая мама!
Пишу тебе всё ещё со старого места из Казани. Когда отправят ещё неизвестно. Живём по старому. Одет и обут тепло, хотя больших морозов ещё не было. На ногах валенки, на голове тёплая шапка. Здоровье хорошее, жаловаться не приходится. Хотя вокруг всё молодёжь, но почти все могут позавидовать моему здоровью. Живём в лесу. Письма получаю только от Клавы, да от Вовки с Танюшкой и д/сада. Пишут что живут ничего, с дровами устроились, только с обувью плохо; но мне кажется что Клаве бедной здорово достаётся, ведь пошла уже вторая зима как она одна, вдали от всех родных. Правда теперь есть надежда что скоро вернусь, на фронтах пошли хорошие дела, но всё равно трудно приходится. Я её поддерживаю чем могу, морально и материально. Ребята стали совсем большие, выросли здорово. Пока помнят меня, не знаю что будет дальше. Как живёшь ты? Клава тебе часто высылает деньги, получаешь ли? Как живёт Нина с ребятами? За меня не беспокойся, всё будет в порядке. Пока всё. Целую крепко. Коля
Не беспокойся если долго не будем писем, будем в тылу у немцев.
На открытке рукой Юлии Дмитриевны записано: сын Николай убит 15 сентября 1943. Зачем? Ведь не себе на память? Это для нас – внуков и правнуков. Юлия Дмитриевна верила в Бога. И в то верила, что каждый род должен иметь свою память.
На долю того поколения выпал страшный революционный перелом. Тогда ради сохранения рода нужно было забыть тех, память о ком опасна. О них не рассказывали детям и внукам. На дореволюционных фотографиях – чиновники с жёнами и детьми. Есть мальчик, имени которого не знаем. Не Борис ли (племянник Юлии Дмитриевны), царский поручик, в гражданскую погибший в Киеве, саблю которого прятали в Ленинграде на улице Гороховой в поленнице? Или кто другой? Не знаем и, наверно, не узнаем никогда.
Юлия Дмитриевна знала, что это грех, что не по-божески вычёркивать погибших из памяти рода. Чувствовала, что придётся держать ответ беспамятным внукам. И потому надписывала имена и даты на фотографиях и открытках.
Каждый год 9-ого Мая моя мама, внучка Юлии Дмитриевны, выставляет на стол фотографии и фронтовые открытки, и мы поминаем всех поимённо.
Впишем в Заветы
Все соберёмся за стол –
Фронтовые 100 грамм на престол!
И мама промолвит моя:
Отмечали чтоб так всегда!
А сын двадцати годов,
Вникавший в страницы томов,
Были в которых и небыли,
Скажет: И пусть без понтов,
Простые пусть винегреты
Да впишем просто в Заветы,
Что если б не эта Победа,
То нас бы, конечно, не было.