Испил я униженье полной чашей.
Кровосмеситель и прелюбодей,
ум похотливый с нечестивым сердцем,
предательски услужливый злодей,
нашёл он в душу к королеве дверцу.
А мне казалось, что писать с неё
возможно лишь картину «Добродетель».
Так уронить достоинство своё…
Так низко пасть… Будь мне, Господь, свидетель
в том, что я свято соблюдал обет,
ей принесенный в день свершенья брака.
У рыцаря пути иного нет!
А похоть, как блудливая собака,
хоть ангела ей в спальню положи,
пресытится его небесной лаской
и вероломно к дьяволу сбежит,
с лица срывая преданности маску.
Чу, утренний крадётся ветерок.
Я буду краток. В день тот, как обычно,
прилег в саду я на недолгий срок
и задремал спокойно и привычно.
Твой дядя верно выбрал этот час:
в дневное время сон так безмятежен.
А зелье он давно уже припас:
сок тисового дерева был сцежен
в пустой сосуд. И влил его злодей
Мне в оба уха. А давно известно,
что этот сок, попав в тела людей,
бежит по жилам тут же, повсеместно
створаживая кровь как молоко.
Всё тело покрывается коростой
как при проказе. До чего ж легко
у человека жизнь отнять и просто.
Вот так и поступил со мною брат.
Всё отнял: жизнь, корону, королеву,
святую исповедь, с которой, говорят,
от Господа пребудет меньше гневу.
С земною жизнью счётов не сведя,
я обречён был дать ответ на небе
о всех своих грехах. А у вождя
грехов – как крошек в зачерствевшем хлебе.
Ужасно! И молю тебя, сын мой,
не допусти на королевском ложе
разврата и измену кровью смой.
Но упаси тебя великий Боже
часть своей мести обратить на мать.
Суду небес оставь её деянья,
а ей самой – кошмар себя пытать
и знать, что Бог не примет покаянья.
Пора! Уже тускнеют светляки.
И покидает мир живых паломник
из преисподней. Ночи коротки…
Прощай же, сын! И помни, помни, помни…