В деревне – свои морали,
В просторной избе, в одной
Там – утром зачали,
а в ночь умирали,
И тут же рожали – в парной.
Ходили к обедне, крестили,
Да свечечку – за упокой…
Стесняясь, попа не спросили
О жизни загробной, другой.
Хоть церковь-то пахнет навозом
(Конюшня – с тридцатых годов),
А ходят туда всем колхозом,
И каждый молиться готов
За Митьку, что в речку по пьянке
Свалился – знать, в омуте спит…
За Ваську, что пел под тальянку,
А выпил технический спирт...
Забравшись на теплую печку,
Сеструха мальцам – шепотком:
«Поставишь вот мертвому свечку,
Со свечкой он встретит потом.
Ты выйдешь, а там – темнотища!
А душ-то – невпроворот…
Тебя он, конечно, отыщет,
Посветит до самых ворот!»
«И Петька? Он рвал мои книжки…
И Гриня, что нос мне разбил?»
«Все встретят, посветят, братишка!
Расти, набирайся ты сил!»
«А бабка не дышит, а смотрит…
Глаза не закрыла – беда…» -
«Зовет, знать, кого-то… И портит!»
«Ой, мамочки!» – «Знать бы – когда?»
А бабка ушла, как к колодцу…
Еще проживут сорок дней,
Поставят (сегодня вернется)
На стол ей наваристых щей.
И, чтобы тоска отпустила,
Землицу с могилки возьмёт,
И грудь, что три ночи теснило,
Крестясь, чертыхаясь натрёт.
Цветочки с соседней могилки
Прихватит, продаст и пропьёт –
Соседи такие дурилки,
Не знают, что люди – жульё!
Да что там – лишь восемь цветочков,
Поломанных, с клумбы, сырых…
Вот бабка Авдотья-то ночью
Лишилася всех «гробовых»!
На них, варнаков, как не злиться!
Вконец обнаглеют тогда…
Залезли – ты глянь! – за божницу,
Три тыщи забрали – беда!
А ветер осенний – как дунул!
Пошарил – да нет ни шиша…
Какой это умник удумал,
Что ЭТО – народа душа?
А лучше, пожалуй, не станет…
Да кто мы? Разносчики бед?
Крестьяне, то бишь – христиане,
Иль дед наш – советский комбед?
А что? Очень просто и страшно, -
В деревнях, в поселках, у нас
Ты так и живешь, наша Раша,
Пуляя ракеты на Марс.
20.08.05, Мельничный ручей