История Семена Мазура, рассказанная
им самим писателю Илье Эренбургу в
редакции газеты «Красная Звезда»
Он пришел в редакцию газеты
Вечером, чуть позже десяти,
Мял смущенно в пальцах сигарету,
Не решаясь к делу перейти.
Перед ним сидел писатель в кресле,
С трубкою в прокуренной руке.
За окном в бумажном перекрестье
Слышалась сирена вдалеке,
В комнату луна косила глазом,
День войны ещё один погас.
Офицер морской пехоты Мазур
Потихоньку начал свой рассказ.
«Я еврей, но разве это важно
Было в довоенные года?
В Киеве евреем, верно, каждый
Не второй, так третий был тогда.
На работе вечная текучка,
В коммуналке комната одна,
Жили от получки до получки...
Впрочем, так жила тогда страна.
Спросите: женат ли был? Конечно.
Русская она, моя жена,
Обожала сладкую черешню,
Плакала, когда пришла война,
До военкомата проводила,
Три письма на фронт прислала мне…
Что писала? Любит, мол, всей силой,
Что могу я верить ей вполне.
В сентябре в дивизии стрелковой
Я сражался за рекою Псёл.
Ни за медный грош, ни за целковый
Мы попали в киевский котёл.
Той поры страшнее я не помню.
Раненый, тащился я жнивьём.
И со мною вместе фронт огромный
Погибал под вражеским огнём.
Верил я, что послужу Отчизне
И фашистам все долги верну,
Но тогда хотелось больше жизни
Повидать любимую жену.
Понимая, что рискую очень,
Раздобыв гражданское тряпьё,
Я пробрался в Киев темной ночью
Но в квартире не нашел её.
А наутро, стоя у подъезда,
Увидав меня в тот миг, когда
Вышел из укромного я места,
Крикнула она: «Держи жида!»
Я вначале даже не поверил,
Осознал позднее, на бегу,
Что не просто не открыла двери,
А буквально выдала врагу.
Выдала! И кто? Жена родная,
С кем делил постель свою и кров,
Та, кого, казалось, вечность знаю,
Понимал кого порой без слов.
В сердце от чудовищной измены
Разрасталась яростная боль,
И вовсю пульсировали вены,
И вовсю волос седела смоль.
Я с десятком братьев-окруженцев
Пробирался долго на восток.
Шли ночами, хоронясь от немцев,
Редко, кто пускал нас на порог.
Только где-то возле Таганрога
Мне пришлось от спутников отстать,
Рана от термитного ожога
О себе напомнила опять.
И, наверно, не сидеть мне с Вами,
И не говорить вот этих слов,
Если бы не женщина с глазами
Цвета самых ярких васильков.
Кто я ей? Не муж и не любовник,
Раненый, измученный еврей…
Только тем, что я живой сегодня,
Верите, обязан лично ей.
Раненного спрятала солдата,
Выходила, точно медсестра.
Я душой в том доме небогатом
Отогрелся, будто у костра.
Врач её знакомый в лазарете
Документы выправить мне смог,
Я простился с нею на рассвете
И пошел обратно на восток.
До своих добрался к ноябрю я,
Проверяли пять недель меня.
И теперь вот целый год воюю
На передней линии огня.
Я сражаюсь нынче в Сталинграде,
Бью фашистов не жалея сил,
Был представлен к боевой награде,
Сам Калинин мне её вручил.
Вроде, все обычно и понятно,
Фронтовая жизнь привычна мне,
Только меж боями многократно
Возвращаюсь мыслями к жене.
И понять не в силах я, не скрою:
Почему, когда пришла беда,
Я из мужа, воина, героя
Превратился для неё в жида?!
Почему спасли чужие люди?
Ну, а та, кого любил звеня,
Кто писала, что не позабудет,
Напоследок выдала меня?»
Но молчал в ответ седой писатель,
Лишь сильнее трубкой пыхал он.
Для него предателем предатель
Был любой, кем не был он рождён.
Той войны чудовищную правду
Открывал он каждый раз с нова.
Но порою, чтоб сказать о главном
Не отыщешь нужные слова.
И сейчас не знал он что ответить
На вопрос, поставленный ему…
Видимо, немало есть на свете
Просто неподвластного уму.
Жизнь чужая… Кто в ней разберется?
Даже если эта жизнь одна?
Кто сумеет, словно из колодца,
Вычерпать чужую суть до дна?
Не найти ответ на все вопросы…
Но я знаю, что на свете есть
Те, кто сквозь невзгоды и торосы
Пронесут и мужество, и честь!
PS. К.Е. Кравченко, русская женщина, которая спрятала и выходила С. Мазура в Таганроге, была арестована гестапо за укрывательство евреев и отступающих бойцов Красной Армии. Дальнейшая её судьба неизвестна. Врач Упрямцев, помогший С. Мазуру бежать, был также арестован гестапо за укрывательство евреев и расстрелян летом 1943 года.