Вдали от городской безумной колготни,
У входа в ельник, сумрачный и тесный,
Береза, нити в серьгах слабо уронив,
Стояла, тихо озарив окрестность.
Кто ни пройдет, задержит перед нею взор,
Забыв на миг печали и заботы.
Души легко коснется трепетный убор,
Собой желанное навея что-то.
В жару и хлябь манила путников она;
Как близких, матерински укрывала.
Туристы, подуставши на исходе дня,
Не знали места лучше для привала.
По праздникам еще приветнее была.
На троицу, ведя обычай древний,
По-новому шумела и цвела,
А с ней гуляла до утра деревня.
Я как-то к лесу шел, не думав ни о чем –
И замер: на березе мета злая;
На клин подрубленная грубо топором,
Она еще стояла впрямь, живая.
Еще манил сердечком свежий лист,
Еще струила терпкий дух береза;
Но, обреченная, глядела вниз,
А с клина крупные катились слезы.
Наверно, лучше б сразу – и предел,
Чем никнуть день за днем в руках мучений.
Но долго-долго стан сухой скрипел.
Пока не вывез кто-то в час вечерний.
Гляжу: где колоколом старым сень,
Где утешеньем тихий свет округе,
О прошлом здесь напоминает пень
Да хлам ветвей, обрубленные руки.