Он пришел очень поздно – уже в темноте,
Слишком долго курил и угрюмо молчал,
А в моей-то каморке, в такой тесноте –
Только руку подай, да коснись ты плеча!
Он давно не пацан, хоть по-детски непрост –
Убивал, умирал, а вот в ухе – серьга…
И всего-то хотел он задать мне вопрос –
От которого я тридцать лет убегал.
Он сказал: «Вот стихи. Может быть, я – поэт?
Что же делать? Они мне уснуть не дают…
Сжечь? Печатать? Прочесть? И - на старости лет –
Позабавить весь свет… мать твою!»
Я сказал сгоряча: «Ты, браток, не дури!
В сорок с лихуем все начинать – миражи!
Жить не можешь без… виршей? Так лучше умри!
Но не порти себе и семье своей жизнь.
Ты в Чечне воевал!» - я орал. – «Ты – осел!
Где здесь Бог, где здесь черт? Далеко ль до беды?»
Он ответил: «Хочу рассказать обо всем,
Написать без вранья и другой лабуды».
Я сглупил, мол, Булгарин, рубака шальной
Видел крови побольше, чем Пушкин – чернил,
Только лучшую вещь о кампании той
Граф Толстой – ты пойми! – через век сочинил.
И случится же так – и стихи хороши,
И печатают даже, а славы все нет…
У людей, что вокруг – не хватило души?
Или зелено время, как кислый ранет?
Я сказал: «Покрестись! Будет легче дышать.
Может быть, и подскажут – нужны ли стихи».
Он ответил: «Потом. Не готова душа.
Слишком много я дел наворочал лихих».
Мы поссорились в хлам, а потом он спросил:
«Почему люди пишут? Ты знаешь! Ответь!»
Я тогда прохрипел: «Что ж, ты сам попросил…
Потому что они… близко чувствуют смерть!
И тогда уж – хоть строчкой остаться, стишком,
А при жизни – из грязи да в князи попасть…
А у нас это просто – ходи мудаком,
Сдай две книжки, и ты – поэтический князь.
А другие – спрягая, склоняя слова
С целым миром ведут Мировую войну,
Так, что катится с плахи у них голова,
Да и в сердце стреляют во вражьем плену.
Там не совесть у них, а для всех –прокурор,
Если предал себя, то уже проси,
Получается – вынес себе приговор,
Сам его подписал, передернул затвор,
И уже ты еси, в смысле, на небеси!»
Ты, Создатель, как бусы рассыпал слова,
И созвучья, и смыслы, чтоб кто-то тайком
Собирал их в ночи, и его голова
От удачи кружилась, плыла под хмельком!
Он ушел в темноту, этот гость мой ночной…
Да, стихи, это… смерть ощутила душа.
Через месяц, при встрече с мятежной Чечней
Покрестили в упор его из «калаша».
Вашингтон-Камчатка, 1995 – 2005 гг