в квартире времен Ленинграда
простому полену не рада
листавшая Пушкина печка,
и тёплый оранжевый вечер,
как мокрая варежка, выжат,
в две круглые дырочки дышит
розетка уснувшим котёнком,
и серые тени в потёмках,
и влажные звуки на кухне,
как будто вполсилы над ухом
в железном тазу что-то месят:
«не бойся, картошки на месяц»,
«не бойся, всё это – от дёсен,
ни мне, ни тебе не придётся
потеть в январе високосном…»
сквозь полночь большие стрекозы
крадутся по телеэкрану, –
как будто заклеены рамы
крест-накрест полоской бумажной:
«не бойся, Дубровский,
я – Маша…»