Маскарад

Глава первая
Моя мать скончалась во время родов, и до сих я пор жалею о том, что не имею возможности поблагодарить ее. Хотя бы за то, что именно она произвела меня на свет.
Не могу сказать, что я сильно страдаю по этому поводу, однако будучи совсем ребенком, я наивно мечтал о полноценной семье.
Странно, что после всего того, что произошло, я не могу назвать отца плохим. Знаете, как это обычно бывает? Человек терпит, пытается выбраться из сложившейся ситуации, но после многочисленных попыток, сдается.  То же произошло и с ним. Он слишком сильно любил мою мать для того, чтобы просто взять и отпустить.
Он воспитывал меня один, терпеливо учил ходить и говорить, но, помимо всего прочего, всерьез увлекался алкоголем в надежде хоть на какое-то время заглушить ту боль, что сжигала его сердце.
Мне было десять лет, когда я начал замечать, что отец больше не занимался мной, однако на тот момент меня это мало волновало: я чувствовал себя взрослым и самостоятельным.
В школе я учился неплохо, жили мы в достатке, и мне никогда не приходилось жаловаться на отсутствие еды или одежды. Я был благодарен Богу за то, что имел.
С каждым днем отцу становилось все хуже.  Его глаза приобретали красный оттенок и, по правде говоря, я их боялся. Не зря боялся, скажу я вам... Но об этом несколько позже.
Вскоре мне пришлось заниматься домашней работой. Стирка, глажка, уборка – все хозяйство повисло на мне тяжким грузом. Готовить у меня не очень – то и получалось, поэтому каждый день мой отец возвращался с большим черным пакетом, набитым продуктами быстрого приготовления.
Он был директором дельфинария, расположенного не так уж далеко от нашего дома. Спрос был большой, так как по соседству находилась школа, и после занятий дети спешили встать в очередь за недорогими билетами в двести рублей. Смысла повышать цены отец не видел – дельфинарий и так пользовался большим успехом.
По правде говоря, мне это место не нравилось по одной простой причине:  слишком сильно я любил дельфинов.
Мне было очень больно смотреть на то, как эти млекопитающие  оказывались в неволе среди глупых людей, заставляющих любить  и слушаться. Вся дрессировка основывалась на лжи и обмане. Милые дельфины думали, что их любят, в то время как люди колотили на них состояние.
Кстати, несмотря на все это, с зоопарками дело обстояло иначе: к ним я относился спокойнее. Тамошние животные жили инстинктами, а дельфины умели чувствовать, возможно, именно поэтому к ним и водили детей – аутистов, дабы раскрыть тот мирок, что они прячут.
Ох, да. Забыл сказать...Мы жили в Петербурге. Прекрасный город.
Мой отец любил все, что касалось восемнадцатого и девятнадцатого века, поэтому наша квартира выглядела, как портал в красочным мир Пушкина и Лермонтова.   
Старинная мебель не была лишней, а наоборот, придавала жилищу некоторые оттенки загадочности. В лабиринтах полированных покрытий она хранила больше, чем какие – либо учебники или рассказы.
Потертые временем полки поддерживали книги всех времен и народов, и порой бывало очень приятно провести теплый октябрьский вечер с каким-нибудь томом в руках. Я думал, что выгляжу героем старого фильма про гангстеров, и на меня собрались поглазеть миллионы любителей качественного кино. Поверьте, мне было абсолютно плевать, что я перелистывал страницы «Волшебника страны Оз»... Детство – детство...
Вот так я и дожил до семнадцати лет.
Было уже около одиннадцати часов вечера, а отца все не было.
«Опять, наверное, на пьянке, - подумал я и, не придавая значения своим словам, начал терпеливо переключать каналы в надежде найти что-нибудь действительно стоящее.
Я вспомнил книгу Сэлинджера «Над пропастью во ржи», а точнее, отношение главного героя к фильмам. Он их ненавидел, думал, все актеры самонадеянно считают, что ведут себя совсем как люди в жизни. Никогда не понимал его ненависти, она была бессмысленной. Хорошие фильмы всегда хороши. Главное, чтобы просмотр ни в коем случае не мешал чтению.
Вдруг мои мысли прервал громкий стук в дверь. Виду я, конечно, не подал, но все же не на шутку испугался. Украдкой проскользнув к двери, я услышал знакомое сопение отца. Он всегда так сопел, когда напивался. С облегченным вздохом я открыл дверь и с чувством величайшего сожаления посмотрел ему в глаза. Он не мог забыть мою маму.
Я был уверен в том, что сейчас он, как всегда, обнимет, и в тысячный раз станет показывать их совместные фотографии. Поверьте мне на слово, видеть, как взрослый мужчина рыдает, было невыносимым.
Он зашел и начал разуваться, искоса поглядывая на меня. Я ждал более удачного момента, чтобы сообщить ему, что ужин готов. Я знал, отец был голоден. Во время ночных похождений он не ел, а только пил и заказывал шлюх.
Я не упрекал его даже в этом, ведь он был зрелым мужчиной, и с этим фактом приходилось бороться.
Я ждал до тех пор, пока не увидел, как в руках моего старика что – то блеснуло. Он повернулся, и я узнал тот самый нож, что коллега подарил ему в качестве сувенира после поездки в Швейцарию. Я не имел ни малейшего представления о том, зачем он ему пригодился, да еще в такое время.
Однако долго ждать ответа не пришлось... Я в страхе попятился назад, а этот монстр – прямо на меня...
- Папа, ты что? – начал я, чувствуя, как бешено забилось сердце.
В пустом коридоре раздался леденящий смех.
- Ты пьян! – закричал я во все горло и, спотыкаясь обо все, что попадалось, побежал в гостиную. Но это не помогло. Подойдя вплотную к стене, я начал было мечтать, что пройду сквозь нее подальше от кошмара, что меня настиг...
Отец стоял в дверях и внимательно смотрел на шприц в руках. Я не знаю, откуда он взялся, но чувствовал, что это предназначалось именно для меня.
Прозрачная жидкость дошла до самого конца, и я увидел, как несколько капель сорвалось с наконечника иглы, тогда отец поднял свой взгляд и с оскалом дикого зверя приблизился ко мне.
- Не надо... – шепнул я и зажмурился.
Я хочу, чтобы вы знали, я не был трусом, но тогда что – то во мне поломалось. Я боялся умереть и в глубине души все-таки надеялся на жалость. Однако тот самый вечер показал мне одну истину, которой я стараюсь придерживаться изо дня в день: в этом мире нет места жалости. Никому нельзя доверять. Только самому себе...
Итак, я зажмурился. Отец погладил меня по волосам, не выпуская моего испуганного взгляда. В то время, как я отчаянно пытался разглядеть, что именно пришло ему на ум, он воткнул в меня шприц. Это было не больно... Могло быть и хуже...
Знаете, я до сих пор пытаюсь понять: а если бы я знал, чем это все закончится, смог бы дать отпор?
Отец отошел и сел на край дивана. Его взгляд скользил по моему телу, буравил каждую его частичку и, честно говоря, мне стало явно не по себе.  Я не знал, что было в шприце, и за что я удостоился такой участи.
Я плакал... Горячие слезы жгли мои щеки несгораемым пламенем обиды, горечи и страха. Последний сжирал меня без остатка.
У меня засосало под ложечкой и, впервые в жизни, я почувствовал, что сейчас будет лучше умереть, так как позже может произойти нечто похуже смерти... И я не ошибся...
Кажется, я упал и оперся спиной о холодную стену позади. Что – то со мной было не то, и я никак не мог понять, умираю или нет...
Голова катастрофически болела, а тело будто обмякло, превратившись в свинцовое нечто. Оно было слишком тяжелым  для того, чтобы терпеть его запах, испарения и тепло...
- Что со мной... – шепнул я в пустоту, и до моего слуха донеслась исковерканная речь: язык заплетался,  будто пьяным был не мой отец, а я сам...
И тут я отключился. В первые секунды было очень темно и тихо, но позже передо мной раскинулась душистая поляна, усеянная разными цветами и растениями. Вид был настолько потрясающим, что в голову невольно прокралась мысль:
«Если это смерть, я больше не хочу возвращаться...»
Утопая в волнах высокой пшеницы, ко мне подошла прекрасная девушка. На ней было легкой кружевное платьице с белым воротничком, однако больше всего меня притягивало ее лицо. Светлые волосы искристым потоком обрамляли ее черты, и издалека это невинное создание  походило на ангела во плоти... Пронзительные изумрудные глаза не оставили никаких сомнений...
- Мама? – спросил я...
Девушка демонстративно закружилась передо мной и, так ничего не сказав, испарилась.
Долго еще я сидел в этом сотканном из света месте и наслаждался легким ветерком, колышущим воздух, однако постепенно картина начала растворяться  подобно сладкому сну поутру. Я отчаянно цеплялся за этот рай, но он становился все недоступнее и недоступнее и, закрыв глаза, я мысленно подготовил себя к тому, чтобы вновь встретиться с неизбежным адом.
За окном щебетали птицы... Я не говорил вам, что была весна? Солнце нежно пригревало уставшую от холода землю. Пребывание в «потустороннем мире» длилось не три – четыре минутки, как могло показаться в начале, а больше чем несколько часов: в окно отчаянно билось утро.  Все  было хорошо, за исключением адской боли, застигнувшей меня как раз в тот момент, когда я очнулся.
- НЕ – Е – Е – Е – Е – Е – Т! – заорал я, стараясь хоть как – то привести свои мысли в порядок, однако это было невозможным...
Пол у моих согнутых в колени ног был весь в крови и, судя по ощущениям, она была моей. Я старался отвлечься на все, что только приходило на ум, и слава Богу, за время моего «отсутствия» произошло много чего интересного...
Следы крови тянулись по всей комнате и заканчивались где – то за диваном, в котором, казалось бы, только вчера я переключал каналы...
Судорожно вздохнув, я перегнулся через мягкие подушки и вздрогнул: мой отец с перерезанным горлом и широко раскрытыми глазами лежал в луже собственной крови, навеки погруженный в небытие...
На один короткий миг позабыл про дикую боль, эхом отдающуюся по всему измученному телу.
Я поднял с пола шприц, на котором красными буквами было написано «Морфин», и сразу же понял, что к чему. Наркотик. Обезболивающее.
- Зачем же все это... – произнес я вслух, но тут же застыл на месте, почувствовав, как по коже пробежал холодок. Что – то подсказывало мне: мучения еще не закончились... Полированная мебель отражала какое – то чудовище, и я было отскочил, но вдруг понял, что это самое нечто в точности повторяет мои движения...
- Нет... – вырвалось у меня и, чувствуя, как ослабели мышцы,  поплелся в ванную. Не буду описывать вам силу моего крика, когда в зеркале я увидел... В общем... Эх...
Все лицо было окровавлено, однако если приглядеться, под запекшимися сгустками можно было увидеть еще кое-что...
В первую очередь хочу сообщить, что носа у меня не было... Я видел кость, я дышал, но носа... Не было...
На месте рта зиял грубый разрез, из которого до сих пор сочилась свежая кровь и обрывки кривоватых речей...
А щека... На ней громоздился огромный и грубый шов.
В голове сразу же возникла ужасающая картина, в которой отец нечаянно разрывает щеку, а позже, пожалев о содеянном, зашивает кожу ничтожного существа грязной и ржавой иглой...
Мне казалось, я умру от такого количества событий, навалившихся на мои юношеские плечи, однако, если вы это читаете, я еще жив...
Мои светлые волосы слиплись, а яркие изумрудные глаза почти утратили свой блеск и живость. Я был лишен лица – самого дорогого, что есть у человека в современном мире, однако волновало меня отнюдь не это. Я был одинок, никому не нужен и бесполезен. По правде говоря, я еще долгое время молил Господа о том, чтобы он даровал мне вечный покой. От осознания собственной ничтожности мне хотелось умереть...
Я понял, почему отец взял на себя столь тяжкий грех. Все это время он смотрел на меня и видел маму: судя по «сну», слишком сильно мы были похожи... Он не вынес этого, сломался и стер единственное напоминание о любимой... Мое лицо...
Дальше все происходило как в тумане. Я обыскал квартиру и нашел триста тысяч рублей: отцовская карточка и все сбережения на черный день...
Хорошенько порывшись в карманах своего безжалостного мучителя, я нашел бумажник с мелкими купюрами и несколько склянок с надписью «Морфин». Недолго думая, я принял небольшую дозу живительного наркотика и почувствовал, как жгучая боль начала отступать... Теперь я мог ясно оценить ситуацию.
Оставив все размышления до лучших времен, я помылся, обработал раны и, переодевшись, собрал все вещи в спортивную сумку.
Вам, наверное, не стоит объяснять столь очевидной причины моего ухода. Я просто не мог остаться. У каждого человека наступает такой период, когда нужно начать новую жизнь.
Я вырезал прошлое из души так же безжалостно, как было вырезано мое лицо.
Но, прежде чем выйти из дома и сжечь мосты, я зашел в свою комнату и, порывшись  в шкафу, вытащил золотую маску, украшенную фиолетовыми перьями. Чтоб стало понятнее, она была карнавальная, вроде тех, что надевают на маскарад.
 Ее купил мне отец, когда мы были в цирке. Я помню улыбки, радость и восхищение. Все перемешалось в голове, однако нельзя было медлить ни секунды.
Я надел маску и с тех пор она должна была служить мне лицом, которое у меня отняли; барьером между мной и злым миром вокруг. Потеряв лицо, я оказался под угрозой выставить душу напоказ. Но теперь я был в безопасности.
Выйдя из дома, я наполнил легкие свежим воздухом.
И кстати, меня зовут Антон...
Глава вторая
Возможно, у вас появилось такое ощущение, будто я напрочь лишен всяческих чувств, но это не правда.  Увидев отца, лежавшего за диваном, в первую очередь я вспомнил все то, что он мне дал и проникся искренней благодарностью.  Однако, несмотря на положительные эмоции, я испытал ненависть. Она обжигала мне горло, выплескивалась вместе с клокочущей кровью... Он позволил себе сломаться, поддаться мимолетному совету Дьявола. Он погиб, единственный в мире родной человек. Я остался один с этим ужасным чувством собственного ничтожества.
Вместе с тем я понимал, каким ужасным человеком он был. Перед выходом из дома я без зазрения совести плюнул ему в лицо.
До сих пор меня пробирала дрожь от увиденного в зеркале монстра. Какое будущее могло его ожидать? Через много – много лет я мог бы стать бизнесменом, юристом или владельцем компании, однако я лишился всего этого за одну долгую и паршивую ночь.
Глаза наполнились слезами. Я не истерил, не кричал, а просто плакал, подобно маленькому ребенку, которого лишили любимой игрушки. Ничего себе игрушка – человеческое лицо...
Я даже не знал, что больше меня огорчало: одиночество или потеря? В любом случае, будучи юношей, а не девушкой, всеми силами я старался блокировать эмоции и действовать четко, точно и быстро. Хладнокровие вскоре завладело мной, и я смог спокойно составить план своих дальнейших действий.
В первую очередь нужно было найти ночлег. С этим не возникло проблем, так как денег, сами знаете, было предостаточно. Оплатив номер в дешевенькой гостинице, я начал раскладывать вещи по местам. На рецепшене я лишь упомянул о том, что срок моего пребывания неизвестен и, не жалея денег, расплатился за месяц вперед.
Комнатка светилась уютом и чистотой. Постель была заправлена, окна открыты, поэтому в помещении царствовал сладкий аромат сирени.
Уже сейчас мне приходилось сталкиваться с изумленными взглядами прохожих, изучающих мое новое лицо, и мне было больно от того, что я не знал, куда повернет жизнь. Я боялся своего неожиданного взросления. Вдруг кому-нибудь из ребятишек понадобиться помощь, и что тогда я смогу сделать? Этот вопрос оставался без ответа.
Следующим шагом было найти человека, который за хорошенькую сумму смог бы достать приличное количество морфина. Зная себя, я был готов поручиться за, что не стал бы терпеть дикую боль до тех пор, пока она не пройдет.
Через некоторое время я получил целый ящик, напичканный маленькими скляночками наркотика, и в придачу несколько растворов, благодаря которому мои раны должны были зажить.
Порой мне казалось, что вырезали у меня не только лицо, но и душу. Я стал агрессивнее, а мир вокруг начал терять свои краски. Я начал ненавидеть людей, высмеивать их пороки. Они были ничтожны и неотличимы от меня самого. Я уподобился герою из книги Сэлинджера. Мне осточертели фильмы, книги,  в общем все, что хотя бы на йоту было связано с человеком. Иногда бывало, я начинал сходить с ума: брал в руки лезвие и точил свое тело, в надежде увидеть под слоями кожи хотя бы какое – то намек на душу.
Следующим шагом было найти работу, так как я прекрасно понимал, что деньги имели свойство заканчиваться... Но сил не оставалось ни на что. Каждый раз я откладывал свои поиски на следующий день, и это продолжалось до тех пор, пока они все – таки не закончились. Но об этом позже...
Я прожил в этом отеле более двух месяцев. Не могу сказать, что работникам это сильно не нравилось, однако каждый раз, заходя в мой номер, чтобы убраться, они подолгу смотрели на меня в надежде узнать, что же все – таки скрывается за карнавальной маской.
Вы, наверное, спросите, как часто я ее надевал. Так вот я отвечу. Никогда не снимал. Мылся с ней, ел с ней, спал с ней... Я был благодарен Богу за то, что у меня не было излишней растительности на лице, иначе пришлось бы периодически снимать свою защиту и представать перед самим собой тем уродом, коим являлся. Я хотел забыть то, что увидел тем самым утром; надеялся вычеркнуть из памяти искорки прошлого, однако все было тщетным.
Я практически не вылезал из-под действия морфина. Поначалу, дозы были небольшие. Я заглушал физическую боль и, чувствуя лишь легкое головокружение, занимался привычными делами, однако вскоре этого стало не хватать. Казалось, боль усиливалась с каждым днем, но горело не тело, а вся моя сущность: душа рвалась наружу, металась и мучилась в оковах моей плоти. Как ни странно, я чувствовал ее. Эта боль была сильнее и, увы, мне пришлось увеличить дозу. Все чаще я начал растворяться и падать куда-то в бездну.
Сначала темно и тихо, а уж потом – та самая солнечная поляна с душистыми зарослями пшеницы.
Вновь и вновь я видел свою мать, и каждый раз она кружилась и вертелась, но потом исчезала так же быстро, как и появлялась.
Просыпался я, по обыкновению, на следующий день.
Утро выдалось настолько солнечным, что я захотел немного прогуляться. Прежде всего нужно было обработать раны. Делать это приходилось вслепую, так как я сильно боялся увидеть себя в отражении.
Медленно сняв маску, я закрыл глаза и на несколько минут дал коже свободно подышать. Чистым полотенцем я вытер пот и остатки предыдущих процедур. На мгновение я почувствовал себя девушкой, готовящейся к одному из важных свиданий своей жизни. Масочки, скрабы, макияж...Однако все обстояло гораздо сложнее...
Аккуратными движениями я смочил ватный диск «Деринатом», каплями для заживления открытых ран, и прошелся по рту, слегка надавливая на наиболее уязвимые места. Чем больнее мне было, тем лучше проявляло себя лекарство в дальнейшем. Я знал это. Ох, как бы мне хотелось не знать этого никогда...
Вслепую я нашел на туалетном столике мазь «Бепантен». По консистенции он был достаточно жирным для того, чтобы кожа под маской не гноилась, а именно заживала.
Придавая движениям некоторые оттенки загадочности, я медленно надел маску и тяжко вздохнул.
Все это время меня так и подымало раскрыть глаза и увидеть свое лицо, однако я удержался и позволил взглянуть на самого же себя только после того, как вновь заточил отражение своей души в маске.
Вид у меня, наверное, был чудоковатый. Если бы я был обычным папашей маленького мальчика, я бы постарался держать как можно подальше своего сынишку от этого странного типа в углу... Ах если бы, ах если бы...
Отдав ключ на рецепшен, я вышел на улицу этого жестокого мира для того, чтобы бросить вызов его лоску и роскоши.
В сказке «Красавица и чудовище» я непременно играл бы чудовище. Все истории про призраков и людоедов, живущих в лесу, были написаны про меня и только про меня...
Как я уже сказал, погода была расчудесной. Птицы, как всегда, щебетали вокруг, скрашивая серые будни своим пением.
Чудный запах сирени доносился до того, что осталось от моего носа, и я невольно представил себя в объятиях прекрасной девушки, которая была такой же неземной красоты, что и моя мать.
Я почувствовал жгучий комок в горле, но, вовремя сглотнув, натянул на себя некое подобие улыбки и зашагал вперед.
Несмотря на столь раннее время суток, улицы были забиты людьми, и мне это не нравилось. Совсем не нравилось.
Насколько я помню, было воскресение. Я еще тогда никак не мог понять, почему все не остались дома для того, чтобы встретить начало нового дня в объятиях своих любимых?
Я прекрасно знал, как быстро люди расходились. Мне и в голову не приходило, почему они так пренебрежительно относились к этому счастью, дарованному свыше.  Максимальный срок отношений составлял два или три месяца, не больше, и меня это немного огорчало.
Каждый человек приходит в твою жизнь и оставляет свой след. Тот, кто быстро уходит, наверняка делает больно, и это боль живет в душе еще долгие годы. Почему люди просто не могли быть капельку разборчивее?
Не могу сказать, что мои отношения с девушками были в тупиковом состоянии. Меня находили довольно симпатичным и интересным, но дело было в том, что выглядело это как-то по-детски. Я строил отношения, основываясь исключительно на внешних качествах. Иногда мне даже казалось, что именно поэтому Бог наказал меня.
Во мне сквозило высокомерие. Бывало, я неделями не разговаривал со страшненькими одноклассницами, считая их в некотором роде недостойными моего внимания. Как же я был не прав. Господи, помилуй...
У меня даже была подружка, и звали ее Ира. Она была очень красивой, и ко всем относилось благосклонно. Интересно, как она? Я о ней волновался, но никогда не думал о том, что испытывала она, мечтала ли узнать, куда я подевался? Увы, я не собирался возвращаться. По крайней мере, сейчас. Слишком свежей была недавняя рана.
По поводу заброшенной учебы я нисколько не волновался. Это было дело пустяковое. Конечно, если бы не трагедия, случившаяся всего пару месяцев назад, я бы, наверное, доучился до конца одиннадцатого класса и поступил в хороший вуз. К примеру, на журналиста или психолога. Второе нравилось мне гораздо больше, чем первое. Сейчас же я питал отвращение и к тому, и к другому. Во всяком случае потому, что мне уж совсем не хотелось выслушивать жалкие проблемы людишек, лишенные всякого смысла. Она изменила ему с тем-то, а тот, в свою очередь, и видеть ее не хочет ввиду неожиданной беременности. Прям «Санта Барбара» какая – то...
По правде говоря, я не видел смысла в учебе. Повторюсь, если бы не трагедия, я думал бы иначе, но тогда все-таки придерживался другого мнения.
Вот человек выучился, стал профессионалом, заработал кучу денег и что с того, дорогие мои? Голову даю на отсечение, через пять – десять лет этот засранец будет ныть о слишком маленькой зарплате, променяет добрую и верную жену на секретаршу, заболеет сифилисом и, наконец, умрет.
То ли дело – искусство. Оно подобно неиссякаемому источнику, облагораживает душу до конца твоих дней. К сожалению, деятели искусства встречаются очень и очень редко.
Так, о чем это я... Ах да, учеба. Как я уже говорил, учился я неплохо. Так вот, скажу я вам, МНЕ НИЧЕРТА НЕ ПОМОГАЕТ РУССКИЙ И МАТЕМАТИКА В БОРЬБЕ ЗА ВЫЖИВАНИЕ В ЭТОМ ГРЕБАНОМ МИРЕ! Чтобы быть умным, не обязательно хорошо учиться. Ты можешь знать всю школьную программу на зубок, но, встретившись с уличной шпаной, не сумеешь дать отпор. Уже я – то знаю, о чем говорю, поверьте. Интересно, если бы я был хоть капельку умнее, смог бы сбежать в ту роковую ночь?
Я шел по питерским улицам и никак не мог понять, почему этот город называли культурной столицей России? Я бы хотел посмотреть на того идиота, кто выдумал эту глупую ложь. Каждый приезжий надеялся познакомиться с элитой, однако взамен получал ишь нескромную похабщину и недоброжелательную молодежь. Я прекрасно знал, что они собой представляли. Каждый, кто держал бутылку пива и сигарету в зубах, считал себя непризнанным гением улиц. Они непременно читали книги, интересовались политикой и тем, что творилось вокруг, однако я был таким же и могу вас уверить, души их были абсолютно пусты. В своих речах они выкладывали все, что было на уме, и в итоге, за роскошным фасадом построенного ими мнения, зияла безжизненная пустыня разбитых мечт и несбывшихся надежд.
Вы, конечно, не поверите, но в какой – то степени я был даже рад тому, что лишился лица. Я стал уделять больше внимания своему внутреннему миру. Книги превратились в источник чистой и необузданной мудрости. Меня увлекало все: от русских классиков до ужасающей прозы Паланика. Читал я жадно и быстро. Ласкал книгу, наслаждался ею подобно страстному любовнику...
И все-таки, смотря на сверстников, я чувствовал себя менее одиноким. Мне казалось, что пройдя рубеж переходного возраста, они переосмыслят себя и будут жить так, как им того хотелось, не мешая другим. По крайней мере, я на это надеялся.
Я сел на лавочке возле фонтана. Как же мне хотелось, чтобы он начал работать...
Я любил воду. Часами принимал ванную, подолгу гулял под дождем. По правде говоря, я считал его своим другом что ли, с которым вел немой разговор.
Самым приятным было то, что наше общение ни к чему не обязывало. С ним я не боялся высказать свое мнение, не страшился остаться не понятым... Он был хорошим слушателем, но, увы, плохим собеседником.
Я часто сидел на этой лавочке и смотрел свое любимое шоу. Оно называлось «Правда дождя». Люди показывали свою истинную сущность, попадая под  его тяжелые капли. С девушек стекала вся их косметика, и без зазрения совести я могу вам сказать, что без макияжа они выглядели чуть симпатичнее обезьяны. Их волосы начинали виться, мокрая одежда – прилипать к телу, тем самым подчеркивая все его недостатки.
Мой взгляд привлекла яркая афиша, закрепленная на возвышавшимся передо мной стенде.
« Приглашаем вас на карнавальную вечеринку – маскарад, которая состоится сегодня, в девять часов вечера...» А ниже было написано место, куда следовало прийти.
Я заметил небольшую приписку:
«Если вы не боитесь новых знакомств и любовных интриг, вам сюда! Вход свободный, дресскод: тематический костюм»
Я невольно фыркнул. Интриги. Как раз то, чего мне не хватало, черт побери. Однако желание посетить это мероприятие возникло не от того, что было написано: фоном данной афиши являлся портрет мужчины, лицо которого было надежно спрятано под золотистой маской с перьями. Он до боли напоминал меня самого, поэтому, недолго думая, я встал с лавочки и медленно побрел к торговому центру: необходимо было найти подходящий костюм.
Времени было предостаточно, поэтому я не спешил, а лишь медленно прохаживался между одинокими улочками , наслаждаясь столь редкими минутами покоя.
Наконец, я остановился у витрины магазина под названием «Все для театра» и застыл с довольной улыбкой. Я нашел именно то, что искал. Фиолетово – золотистый костюм, прямо под цвет моего нового лица.
Глава третья
Это было необычайно красивое место. Казалось, я переместился в то время, когда маскарадные балы были как раз в моде.
На небольшом возвышении примостился оркестр. Музыка еще не играла, однако я заметил, как рабочие проверяют инструменты и громко переговариваются.
Людей было немного, и я не понимал, по какой причине они не приходили: было уже без двадцати девять. Позже в мою голову прокралась мысль, что здесь собирались лишь те, кому было действительно интересно окунуться в мир изящества восемнадцатого века.
Девушки мерно прохаживались в своих роскошных нарядах, то ли взятых на прокат, то ли купленных по невероятной цене. Что касалось меня, я взял свой на прокат и должен был вернуть  его не позднее девяти часов утра следующего дня. Перед тем, как я вышел из магазина, продавец склонился над моим ухом и предупредил о том, что я сильно пожалею, если испачкаю хотя бы один элемент костюма. Я поспешно закивал головой: мне ну никак не хотелось платить пятьдесят тысяч рублей в качестве штрафа.
Все вокруг говорили о чем-то возвышенном: политика, искусство... Я  был в одном шаге от того, чтобы расхохотаться. Их напыщенные речи  казались фальшивыми и бессмысленными.
Наверное, именно о таких актерах и говорил герой «Над пропастью во ржи». Они действительно думали, что выглядят совсем как люди того времени. Я их возненавидел. Со временем я понял, что мне,  как и отцу, нравилось все связанное с восемнадцатым веком, а эти люди, вместо того, чтобы создавать иллюзию реальности происходящего, портили это чудо, и мне невольно приходилось возвращаться в мир, уничтоживший меня всего несколько месяцев назад.
Я ошибался. К девяти часам весь зал оказался заполненным людьми, желающими поучаствовать в реконструкции восемнадцатого века. Они улыбались, заранее выбирая себе партнера для танцев. Порой мне встречались наряды изысканные, а иногда – настолько безвкусные, что мне хотелось немедленно удалиться в сортир и выплеснуть всю бурю эмоций, скопившуюся внутри.
Однако через несколько минут я научился не замечать глупости, а лишь наслаждаться прелестями, коих было немало, я вам скажу.
Я не успел заметить, как оказался в паре с прекрасной незнакомкой, выделывающей потрясающие реверансы. Я улыбался – она мочала. Слова казались лишними, способными лишь разрушить тишину, воцарившуюся в зале с первыми звуками музыки.
Один танец медленно перетекал в другой, мои партнеры менялись, менялись и стили. Поверьте, это было настолько потрясающе, что моя улыбка никак не хотела сойти.
Все были в масках: дети, подростки, пожилые... У кого – то они закрывали лишь часть лица, оставляя губы и нос открытыми, однако все чаще мне встречались те, кто был полностью «упакован», что не могло не радовать, потому что именно они могли меня понять. Безликие братья по несчастью, пришедшие сюда лишь для того, чтобы поддержать меня. Я верил, что в глубине души они знали, кем я являюсь и что из себя представляю. Они ласкали меня, утешали, предпочитая отмалчиваться. Вот какую сказку я себе выдумал.
Я ходил туда каждый божий день, не жалея денег на аренду костюма. Как же это было здорово...
Возможно, вы не сможете меня, но я все равно постараюсь объяснить, что происходило у меня в голове. Пока я здесь находился, я чувствовал себя совершенно нормальным, таким же, как все остальные. Сюда приходили люди, у которых были лица, но несмотря ни на что, они предпочитали скрывать их под масками. Поверьте, со стороны любой бы мог подумать, что у меня есть лицо. Просто оно было защищено золотистой маской с фиолетовыми перьями...
Как же в мире все было противоречиво. Мы сами хозяева своей судьбы, однако, если что – то не получается, говорим: «не судьба». Что за глупости?
Не менее глупой я считал фразу «Умный промолчит».
Вы никогда не задумывались о том, что это мнение было навязано  нам лидерами прошлых веков, а теперь мы не делаем ничего, чтобы опровергнуть этот бред.
Сколько раз мы молчали, когда видели, как прилюдно убивали животных или людей?
Молчание кажется мне более тяжким преступлением, чем само преступление. Именно потому, что молчим, решают за нас.
Мы вполне удовлетворяемся тем, что не работаем и не прилагаем никаких усилий. Наше общество заросло ленью, а иллюзия доброго справедливого мира прочно засела в наших головах. Чем – то это до боли напоминает Матрицу. Не смотрели? Так посмотрите.
К сожалению, мои похождения пришлось прекратить по одной простой причине: клуб закрылся.
Я видел, как какие-то люди в формах загружали декорации в огромный грузовик, ждавший у выхода.
Мысленно я представлял, как все те, кто присутствовал на мероприятиях, с грустью на губах прощались с этим маленьким чудом, произошедшим в их скромной и серой жизни. Я не хотел увидеть их истинного лица - без своих нарядов они уже потеряли для меня свою красоту. Но вы даже представить себе не можете, что почувствовал я, когда лишился единственного места, где мог быть обычным человеком с его обычными потребностями.
Я плакал, так как оказался преданным во второй раз, и это было невыносимым. Без каждодневных походов на маскарад я чувствовал себя опустошенным. Я вновь начал ловить на себе неодобрительные взгляды, слышать за спиной похабщину, брошенную вслед.
Все это время я не понимал, за что меня ненавидели, ведь я был так же сотворен из плоти и крови, как и они. Но этим существам нужно было видеть мое лицо, тогда они бы не посмели говорить все то, что говорили тогда.
Я не сдал костюм в магазин, так и остался призраком восемнадцатого века. Поверьте, мне было абсолютно все равно, найдут ли меня работники, чтобы вытряхнуть все деньги или нет.
Я погрузился в отчаяние и вновь почувствовал себя изгоем; человеком, лишенным лица...
Ночи в Петербурге были необыкновенными. Город оживал. Вместо тихого спокойного местечка он превращался в рай для влюбленных и туристов.
По правде говоря, они меня раздражали. Идут себе и щелкают все подряд. С таким же успехом они фотографировали и меня, принимая за уличного мима, но в этом случае я лишь радовался – вновь выдавался случай почувствовать  себя нормальным человеком.
Я ненавидел детей, потому что любил. Их ручки, ножки, маленькие головки. Глупые, наивные ангелочки, которые с каждым днем становились взрослее и теряли свою неповторимую сущность. С каждыми пролитыми слезами в них рушилось детское и просыпалось взрослое. Слезами они познавали этот мир и понимали, насколько он был жестоким и несправедливым.
За все это время я видел много детей и каждый раз, при виде меня, они лишь  радостно улыбались. Они не считали меня странным, это уж позже родители вбивали им в голову, что таких, как я, нужно сторониться. Откуда вообще кто-либо знал, кого стоит сторониться, а кого – нет. Хотел бы я посмотреть, как родственникам их родственникам срезают... Хех...
А как они верили в сказки! Их вере можно было только позавидовать! Дети все понимали, чувствовали... Со временем их переучивали р, внушали общепринятые порядки и правила, а тех, кто осмеливался ослушаться, жестоко наказывали, тем самым выветривая всю «чепуху» из них...
Вы никогда не задумывались, а вдруг с годами мы лишь тупеем, и единственное, что нужно сделать – это прислушаться к детям? Знаю, мало кто воспримет мои слова всерьез, однако я просто не мог промолчать...
Неужели вам не кажется, что в нашем современном мире не хватает именно сказки? Те серые улицы, что мы видим – ничто иное как наше с вами воображение. Стоит только посмотреть на жизнь с другого ракурса, как все вокруг приобретет новые цвета и формы.
Вот чем живут дети. Своим воображением...
Вдали я увидел странные огоньки. Они не стояли на месте, а наоборот, быстро двигались. Времени у меня, как всегда, было предостаточно, поэтому, недолго думая, я направился к ним.
По дороге у меня возникали достаточно противоречивые мысли, и я чувствовал, как сильно болела голова от этого бесконечного потока рассуждений. Но вместе с тем, я знал одно: я был свободен и всегда мог подумать о чем угодно. Это было моим сокровищем и отрадой, и даже если бы я оказался арестованным, мысли все равно остались бы при мне. Именно в этом я видел свободу.
Остальные же находились в вечном заточении, но дело было даже не в мыслях. Всю жизнь люди на кого – то пахали. Сначала школа, институт, потом – работа. Молодость убивалась на то, чтобы накопить на жалкую двухкомнатную квартиру и кое – как обеспечить семью.  И то, в лучшем случае: цены на жилища возросли настолько, что сладостные мечты о доме на берегу озера приходилось оставлять на глубокую старость. Отдохнуть? Не в этом мире.
А ведь я прекрасно понимал, как хотелось бы жить в загородном домике с женой, с утра до ночи заниматься любовью и читать прекрасные книги...
К сожалению, нам только кажется, что мы свободны. А на самом – то деле люди никогда не будут заниматься тем, к чему душа лежит...
Знаете, а ведь действие морфина уже давно прошло, и  я не чувствовал боли, по вине которой вскакивал по ночам с постели и визжал подобно поросенку. Кожу под маской немного щипало, но было терпимо и с чувством необъяснимой легкости на душе, я побрел дальше.
Кто – то радовался новой одежде, а я – исчезнувшей боли... Искренне желаю, чтобы никто из вас не познал этой радости...
Каждый, кто приезжал в Петербург, прекрасно понимал, что лучше потратить деньги на ночную экскурсию, нежели дневную. Город, подобно прекрасной и невинной девушке, раскрывался ночью, поэтому, по мере приближения к движущимся огням, я все чаще замечал группы туристов во главе с экскурсоводами. Глупые были люди, я вам скажу. Они производили впечатление строгих знатоков города, однако, судя по всему, ни черта не смыслили в красоте. Они рассказывали о том, когда было построено то или иное здание, кем и почему. А туристы, в свою очередь, лишь жадно ловили на объектив и пропускали столь напыщенные речи мимо ушей. Я думаю, многие из них согласились бы со мной: речь экскурсовода  похожа на то, как если бы мужчина сделал даме комплимент не по поводу ее красоты, а насчет  ее косметики, добавив, почему она так красиво ложится на ее кожу.
Признаюсь, я сильно удивился, увидев группу маленьких детей – первоклашек во главе со своими экскурсоводами и учителями. Знавал я таких:  в поездках и шагу сделать не давали. Лицемерные сволочи. Дети хотели спать, а им было все равно. «Экскурсия оплачена» - говорили они в таких случаях, и с этим нельзя было поспорить.
Была у нас в школе учительница. Звали Лариса Степановна. Путешествовала с ребятами часто, по всей России. Мальчишки рассказывали, какой в поездке она была доброй и отзывчивой, несмотря на строгий облик в учебное время.
Я был ошеломлен столь явным лицемерием. Как это – быть добрым только в определенное время? С такими людьми я старался общаться как можно меньше. Сразу почему – то вспоминал Иуду и тридцать серебряников...
Наконец, я дошел до тех огоньков, что привлекли меня. Это было ничто иное как инструменты факира. Молодой человек  стоял посреди круга выстроившихся в ряд людей и с улыбкой на лице демонстрировал потрясающую ловкость своих рук.
Я невольно замер на месте, поражаясь бесстрашию юноши перед огнем. Это было волшебно. Языки пламени плясали по его телу, но не обжигали. Опасная для жизни стихия вдруг превратилась в ласкового домашнего зверька, всеми силами пытающегося обратить внимание хозяина на себя.
Позади кудесника виднелись люди в причудливых костюмах, и я все понял. Цирк. Труппа вышла поразвлекать ночную публику. Да... Хороша была задумка. Каждый турист мог бы запросто подумать, что Петербург был ночным городом, а днем в нем было не на что смотреть. Это привлекало многих, серьезно.
С улыбкой я поспешил обратно в отель, и  понял, никогда нельзя отказываться от задуманного. Вы спросите, почему? Да потому что все, пришедшее на ум спонтанным образом, и есть истина...
Глава четвертая
Убедившись, что помимо меня в гримерке никого не было, я снял маску. За десять с половиной лет я все – таки смог привыкнуть к своей внешности и больше ее не пугался. Наоборот. Я понял, что именно она делает меня особенным, и это в своем роде приятно. А знаете, что радовало меня больше всего? То, что я, наконец, стал нужным. Люди больше не видели во мне врага.
Я смотрел в свое отражение и никак не мог поверить счастью, свалившемуся на мои плечи. Это было чистым безумием. Я был прав: стоит только посмотреть на жизнь с другого ракурса, как все  преобразится в соответствии с твоим воображением...
Я достал из маленького мешочка, который всегда носил при себе, крема и мази. Я до сих пор ими пользовался и, по правде говоря, никак не мог понять почему: то ли по привычке, то ли из-за страха вновь почувствовать старую боль... Как же давно это было... Настолько давно, что воспоминания об этом превратились в легенду.
С широко распахнутыми глазами я обрабатывал рубцы и шрамы. Никакой боли и жжения.
Все это время я искренне удивлялся силе человеческого тела. Оно переживало все, что было способно вынести сознание. Стоило только поверить в себя, как тело прислушивалось к внутреннему призыву и начинало невольно подстраиваться...
Не могу сказать, что все поменялось за эти годы. Мысли все так же оставались при мне, я пронес их через время своего взросления. Я стал мужчиной. Глупый и наивный юнец превратился в сильного и стойкого мужчину, готового в любой момент противостоять трудностям.
Новые знания приходили и смешивались со старыми, составляя единую нить, служившую мне мудростью и разумом.
Присматриваясь к окружавшим меня людям, я стал понимать, что у каждого из них были две жизни. Та, которой они жили и та, о которой мечтали. Чаще всего они думали, что именно первая была настоящей...
Мы сами разделили жизнь на рай и ад. Адом является место, где мы живем, а раем – то, о чем мечтаем. Так что же есть правда? Муки или счастье? У каждого свой выбор, нет сомнений. Что в наших мыслях – то и вокруг.
Слава Богу, я понял это не слишком поздно. Можно сказать, мне повезло.
Вам, наверное, не терпится узнать, что же со мной произошло. Если бы вам и вправду была интересна моя история, я бы еще подумал, мучить вас или нет. Сейчас же в этом нет никакого смысла.
Помните, я рассказывал вам про факира, развлекавшего публику в ту прекрасную питерскую ночь? Так вот, именно с этого и началась история моего возрождения.
Я вернулся в отель и собрал вещи для того, чтобы наконец – то его покинуть. В моей голове созрела прекрасная идея, и я даже не думал о том, чтобы отказываться от нее.
Я без труда отыскал уличного мага и за хорошенькую сумму уговорил его обучить меня этому мастерству. Недолго думая, тот согласился и даже предложил переночевать у него, когда я солгал, что совсем недавно приехал в город и не успел обосноваться. Вот только не надо читать мне морали по поводу того, как плохо врать. Поверьте, я всучил парню столько денег, что мог бы без зазрения совести жить у него хоть полгода.
Он был очень любезным и гостеприимным. То же касалось и его семьи в качестве хорошенькой жены и маленькой дочурки, с которой мы быстро нашли общий язык.
По правде говоря, меня раздражали их постоянные расспросы о маске, но, дабы не обидеть их любезность, я говорил, что это моя фишка. Тогда я даже не догадывался о том, что это и вправду станет моей фишкой.
Меня волновало одно. У моих новых друзей были те самые тени, о которых я вам рассказывал. Они были видны и днем, и ночью. Я старался не придавать этому большого значения, однако с каждым днем они становились все больше и больше, и вскоре я понял, что видны они, по сути, только мне одному.
Вскоре я начал замечать эти тени не только у факира и его семьи, но и у всех остальных людей, будь то пожилая дама или прекрасная девушка, сумевшая пленить мое сердце своей красотой.
Сколько я не гадал, я так и не смог понять, что все это значит, поэтому мне пришлось оставить эту загадку до лучших времен.
Факир начал учить меня обращаться с огнем так же умело, как он.
Рано утром мы вставали, чтобы на заднем дворе общежития, в котором он жил, заниматься тем, за что я ему заплатил. Денег оставалось немного, но этого было достаточно для того, чтобы не помереть с голоду. Помимо всего прочего мне, как благодарному гостю, приходилось вносить свою лепту в процветание молодой семьи. Не могли же они вечно меня кормить...
О чем это я... Ах да, занятия...
Учился я быстро, и уже через пару недель мог сотворить все, что умел мой учитель.
Однако я хотел чего-то большего, поэтому, как только факир укладывался спать, я шел на задний двор, служивший местом наших частых тренировок, и занимался так долго, что наутро у меня болели глаза.
Еще через неделю я придумал номер, способный претворить мои мечты в жизнь. Не медля ни секунды, я распрощался с гостеприимными хозяевами и направился в...цирк.
Дабы вы не слишком разочаровывались, спешу заметить, что это была лишь малая часть задуманного мною плана. Вы и представить себе не можете, что это был за номер, поэтому не стоит спешить с выводами. Ага, вижу, вам стало любопытно? Ну ничего, потерпите еще немного.
Итак, я направился в цирк. Не могу сказать, что аудиенции с директором я добился слишком легко, но после многочисленных попыток, ему все же пришлось уступить.
В этом мире все были слабаками. Просто кто – то сдавался раньше других и, к счастью, в этой борьбе победил именно я.
Директор представлял собой жирную и неприятно пахнущую особу, в глазах которой читалась притворная снисходительность. И, как ни странно, именно это меня и бесило. Создавалось впечатление, будто он чем-то меня превосходил. И мне не терпелось разбить его скептический настрой о борт номера, который, при большом желании, смог бы принести уйму денег.
Увидев мое выступление, директор лишь молча откинулся в кресле и, помедлив секунду – другую, разразился аплодисментами, в которых сквозило неподдельное восхищение.
Меня приняли на работу с достаточно хорошей зарплатой, но все же не такой хорошей, о какой  я мечтал. Мне оставалось лишь утешиться мыслью, что это было только началом.
Представив  новому начальнику нужные документы, я оказался приглашенным на репетицию, дабы посмотреть, как это делается.  Я согласился и с беззаботно улыбкой поплелся в ближайшую гостиницу, в которой не собирался задерживаться так же долго, как в первой.
Вся сила моего тела заключалась в руках. Я не знал, что с ними происходило, но они были необычными. До сих пор даже самые изворотливые журналисты не могли познать то чудо, что я творил. По мне, так я и не пытался в этом разобраться. Как можно было понять чудо?
Люди сами сжали себя рамками и ограничениями, пытаясь расставить по полочкам все, что не поддавалось объяснению. Любовь, например. Выдумали бесчисленное количество теорий, что любовь  - химический процесс, происходящий в мозгу.
Я всегда считал, что именно чувства отличали нас от животных, в то время как ученые пытались опровергнуть мою веру, доказывая, что чувства – всего лишь инстинкты. Неужели люди жили для того, чтобы бессмысленно размножаться и продолжать свой род?
А как насчет материнской любви, способной толкнуть на любые преступления во имя ребенка? Конечно, вы можете сказать, что и животные любят своих отпрысков, однако я не соглашусь. Нужно уметь различать чувства и инстинкты.
Искусство тоже оказалось в оковах человеческого разума.  Впервые услышав музыку, люди придумали странные закорючки и назвали их нотами. Увидев красиво нарисованный портрет, они придумали правила рисования, которым учили в любой художественной школе.
Вспомните Августа Раша. Опять – таки, если не смотрели – посмотрите. Это прекрасная история о том, как талантливый мальчик, не имея музыкального образования, заставлял инструменты раскрывать свою истинную сущность. Он считал правила бессмысленными,  но, не зная их, смог добиться большего, чем кто – либо другой.
Эти рамки были наложены не только на искусство, но и на все, что можно было встретить на своем пути. Мода, музыка, книги.  Все никак не можем понять, что важно лишь наше собственное мнение. Из него то и строится целый мир. Просто кто – то, как правило, рождался с особо развитым чувством своего мнения. Так называемый лидер. Вот за ним – то мы и следовали.
К своим двадцати семи годам я все – таки смог окончательно понять героя книги Сэлинджера. Он был начитанным малым и, смотря на то, как люди ломились посмотреть фильм, снятый по той или иной книге, сердился.
Чем по сути являлась экранизация? Фантазией режиссера, не более. То есть, экранизация – это фантазия другого человека. Богатого, знаменитого, но все же другого.
Я вышел на арену, яркие цвета которой сразу же ударили в глаза. Красный, желтый и оранжевый. Первое, что приходило в голову при упоминании о цирке.
Собравшиеся встретили меня оглушающим залпом аплодисментов, на что я лишь тихо улыбнулся в маску. Я был знаменитостью и чудом, ради которого занимали очередь с самого утра.
На мне был ярко – красный костюм, который сразу же стал одним из самых узнаваемых в Петербурге. Цвет огня. Цвет факира. Звали меня Сансара, что в переводе с индийского означало «возрождение». Я сам придумал себе это имя, ибо видел в знаменитости свое новое рождение. Я смог встать с колен, несмотря на ужаснейший изъян, скрывавшийся под маской. Никто не знал моего настоящего имени, да и кому это было нужно? Зрителям не хотелось видеть во мне обычного человека, ведь я был их чудом, и это не могло не радовать.
Мое выступление состояло из трех плавно перетекающий друг в друга частей.
Первая была не такой уж и значительной. Под звуки хорошей  качественной музыки я раскручивал огненные лопасти, закрепленные на руках, и вычерчивал в воздухе некое подобие радуги, застывавшей над моей головой. Немногим фотографом удавалось вовремя запечатлеть этот момент.
Когда ритмы музыки начинали ускоряться, мои действия менялись. Все так же раскручивая инструменты, я выделывал в прыжке различные па и пируэты.
Многие боялись, что я обожгусь, однако  мне это казалось делом пустяковым. Главным было верить своему телу.
И вот, я все же позволю себе вернуться к тому самому месту, когда я начал рассказывать о моих руках. Они излучали невероятную силу и мощь. Люди думали, что помимо игр с огнем, я тешил их зрительское самолюбие иллюзиям. Как же они были неправы! Однако я не собирался раскрывать им своих карт. Я надевал кожаные перчатки и, делая вид, что они являлись частью иллюзии, разжигал в них огонь.
Тут музыка, по своему обыкновению, притихала, а потом,  под ее последние аккорды, я выгибался в неописуемом прыжке и высвобождал из своих рук огромного огненного феникса, обдававшего жаром всех присутствующих.
После своего пятиминутного фурора я кланялся и уходил за кулисы, в то время как зал окутывался полной тишиной. Никто не верил своим глазам. Никто не хотел прерывать тот эффект, что произвел на них неизгладимое впечатление. Они были в восторге, экстазе и после того, как вставали со своих мест, еще долго не могли говорить.
Хотите верьте, хотите нет, но это было не глупым фокусом, а истинным чудом. Повторюсь, я сам не знал, как это происходило. Просто тогда, на заднем дворике, я начал замечать, что из моих рук выходили искорки огня. Не обжигающего огня. Он был теплым, но не обжигающим. Чистая энергия.
Я стал пользоваться этим, относясь ко всему, как к дару свыше. Поначалу – бесформенные облака, а уже через неделю – силуэты животных.
На той самой аудиенции я продемонстрировал директору птицу, и пока рос я, росла и она. И вот, через десять с лишним лет я высвобождал из рук феникса. Огненное чудо, которому я служил добрым отзывчивым хозяином...
В гримерную постучались.
- Войдите, - сказал я.
Дверь отворилась, и в скромно обставленное помещение вошла девушка ангельской красоты.
Что – то во мне встрепенулось, закружилось в сладостном порыве и приземлилось россыпью нежной пыльцы...
Девушка внимательно на меня посмотрела, и как только я решился нарушить воцарившуюся тишину, она тихонько спросила:
- Можно задать вам несколько вопросов?
Глава пятая
Как оказалось, девушку звали Диана. Красивое иностранное имя, всегда вызывавшее у меня ассоциации  с экзотическим цветком. Она была журналисткой и после того, как мне стало это известно, я немного разочаровался, хотя мне и было приятно общественное мнение.
Мы немного поболтали, я ответил на все интересующие ее вопросы. Наша беседа подходила к концу, и, проведя так много времени в душной гримерке, мне сильно захотелось вдохнуть свежего воздуха. Диана с радостью приняла мое предложение и, накинув верхнюю одежду, мы вышли на улицу.
Вокруг стояла тишина. Где – то издалека доносился лай дворовых собак, что добавляло этой чудесной ночи свою собственную прелесть.
Мы молчали, нам было приятно проводить это время вместе. Каждый человек нуждался в молчаливом собеседнике, ведь иногда молчание могло дать намного больше, нежели пара избытых фраз.
Мы прекрасно понимали, что наш союз не сможет дожить до завтрашнего утра. Такие союзы никогда не доживали, это было довольно известным фактом.
Хотя с другой стороны, в этом была своя доля романтики. Порой нам не хватало времени на любовь. Трудовые будни были битком набиты горами бесконечных отчетов и заказов, а к ночи груз наших повседневных обязанностей уменьшался, и мы могли выплеснуть те чувства, что в нас обитали.
Вы никогда не замечали, что именно к ночи люди становились наиболее откровенными? Не знаю, происходило ли то же самое за пределами Петербурга, но этот город точно был ночным. Ночью оживал и сам человек. Его взору открывались неоновые миры, предлагавшие на время забыть о проблемах и погрузится в волну радости и веселья. И вот, те самые офисные планктоны, о которых я вам рассказывал, превращались в прекрасных лебедей, стремившихся раскрыть свою душу первому встречному.
Несмотря ни на что, я все же был уверен в умении окружавших меня людей любить, хотя любили они по-своему.
Незнакомая девушка вмиг становилась другом и верной женой, а утром каждый вновь возвращался к тому, чем обычно занимался днем. В браки вступали в основном те, кто на следующую ночь умудрялся встретиться с тем, с кем провел предыдущую. Явление было редкое, не спорю, но я не имел ни малейшего права отвергать существование любви в таком холодном городе, как Петербург.
Мы шли по вымощенной дорожке и слегка щурились от яркого света уличных фонарей.  И тут я вновь вернулся к реальности, осознав, что рядом со мной девушка. Если с мужчиной можно было действительно помолчать, то девушка была натурой своеобразной. Я понимал это, но при этом не имел ни малейшего понятия о том, как ее развлечь.
Как дурак, я начал рассказывать о своих успехах в цирковом деле, но вскоре понял, что эта тема была неинтересной. Тогда я просто замолчал, оправдывая себя тем, что не являлся шутом, стремящимся рассмешить свою спутницу. В конце – то концов, все шло к одному единственному концу, и это было бы слишком циничным делать вид, что я влюблен ради того, чтобы затащить Диану в постель.
Я не знал, что из себя представляла любовь, однако на сто с лишним процентов  был уверен, что это было намного сильнее того, что я когда-либо испытывал.
Мы вошли в мою двухкомнатную квартиру. О да, моя знаменитость оплачивалась достаточно хорошо.
Я предложил своей гостье чай, на что она охотно согласилась. Чай. Как же это было банально для двух взрослых людей.  Весь этот фарс был намного дешевле самой  цели нашей встречи.
Каждый раз я показывал девушкам коллекцию своих масок, которым предоставил отдельное место в шкафу. С незапамятных времен мне пришлось поменять костюмы и их цвета. Соответственно, золотая маска подходила не ко всему. Вот я и позволил себе раскошелиться на самые разные. Про первую мне пришлось забыть – слишком старой и потертой она была.
Диана ходила между пестрыми рядами искусственных лиц и внимательно всматривалась в дырки, предназначенные для глаз. На пустую маску трудно было смотреть. Это я – то привык, а вот другие видели в этом что – то странное и необычное.
Девушка повернулась и осмотрела меня с ног до головы.
- Ты когда-нибудь снимаешь маску?
 Я кивнул.
- Конечно. Когда ем, например, или сплю...
Девушка вздохнула.
Кто-нибудь хоть раз видел тебя без маски?
- Нет... – отрезал я и отвернулся в надежде пресечь своим ответом любые просьбы снять маску.
Мы поцеловались, и я начал медленно раздевать девушку. Мои руки коснулись нежной кожи, что было само по себе очень приятно.
Увидев ее обнаженную грудь и мягкие изгибы талии, я отметил про себя, что лучше бы снял проститутку. Многие мужчины, наверное, согласятся со мной: лучше знать, что ты заплатил девушке за то, что она делает,  чем понимать, что делает она это по своей воле, решившись отдаться первому встречному, а не тому, кого полюбит.
А дальше все пошло именно так, как это обычно происходило  в дешевых мелодрамах. Мы упали на пышные подушки постели для того, чтобы слиться воедино. В каком – то смысле мы чувствовали себя нужными и любимыми...
Не могу сказать, что мне было неприятно, но все это будто происходило не со мной и было не тем, чего я действительно хотел от жизни.
Заранее прошу меня простить. Сегодня я был явно не в настроении описывать мельчайшие подробности того животного совокупления...
Наутро я проснулся с ощущением простуды в теле. Ночь выдалась неважной, я понял это сразу же после того, как раскрыл глаза.
Солнце билось в окно, побуждая меня окончательно проснуться и встать с постели, хранившей на себе следы прошедшей ночи. Мне было очень противно и, морща нос, я стащил грязное белье с кровати и понес в ванную. Наверное, вы спросите, почему я все это делал, раз мне было так противно, однако я не смогу дать ни положительного, ни отрицательного ответа. Просто в довершение  своей славе я хотел бы убедиться, что если захочу, буду с женщиной. Глупо верное? Но не стоит меня судить, ведь это только сейчас я начал понимать, что сила мужчины состоит не в его женщинах, а в женщине...
Дианы не было. Я не придал этому большого внимания. Если бы я только знал, что через пару часов вновь буду преданным и отвергнутым... Хотя, что бы я смог изменить?
Проверив, все ли на месте, я вернулся в ванную, чтобы умыться, как вдруг заметил, что на мне не было маски... Я испугался, почувствовав, как мое тело окатило холодом, а мурашки поползли от страха. В голове сразу же всплыло ужасное воспоминание о моих скитаниях и ежедневной боли от того, что у меня не было лица...
Издав рев раненого животного, я ударил кулаком в зеркало. С оглушительным треском оно разбилось, а осколки, в свою очередь, разлетелись по полу...
Глава шестая
Я вышел на улицу и сразу же понял, что этот день не обещал ничего хорошего. Руку я обработал и как можно быстрее забинтовал. Вытащить маленькие осколки мне, конечно, удалось, но если бы вы только знали, как это было трудно!
Люди ютились в своих теплых кроватках. Как же я им завидовал, как же хотел повернуть время вспять, вновь оказаться на вчерашнем выступлении и никогда – никогда не знакомиться с Дианой. Но сейчас, сидя с ручкой в руке я понял, что все делалось к лучшему. Любое событие несло за собой ту необходимую порцию мудрости, что необходимо было знать.
Могу лишь добавить, что мое сердце бешено стучало в ожидании чего  - то плохого. Это чувство невозможно описать словами, но думаю, каждый сумеет меня понять: что – то внутри сломалось, ухнуло в бездну. В сердце вырос огромный ком, сотканный их страхов и переживаний. О да, незабываемое ощущение.
Я вставал по утрам и никак не мог понять, для чего жил все это время. Смотрел со стороны на окружавших меня людей, ловил на себе их взгляды и радовался, если они были одобрительными. В другом случае переживал, начинал искать в своей внешности то, что вызывало неприязнь. Ничего не менялось, абсолютно ничего... Через несколько дней я вновь выглядел хорошо.  Не знаю... Все это происходило не со мной... Определенно не со мной.
Я подошел к ларьку купить воды: в горле почему – то пересохло...И когда я уже начал расплачиваться с кассиршей, я увидел на обложке утренней газеты какое – то чудовище. Бутылка газировки выскользнула из моих рук и, шипя, покатилась вниз по дороге.
На главной странице размещалась огромная фотография моего изуродованного лица. Надпись гласила: «Истинное лицо таланта перестало быть тайной. Знаменитый факир Сансара предстал перед объективом в своем полном великолепии»...
С дрожащими руками я протянул женщине несколько купюр и пробурчал нечто наподобие «сдачи не надо». Сжимая в руке газету, я глотал горькие слезы и, совсем не глядя перед собой, помчался неизвестно в каком направлении.
Неужели я был обречен на вечные страдания и муки? Наверное, так оно и было. Я смог это признать, и в этот миг все мои мечты разбились о жестокую реальность этого мира. Сопливые грезы о любви и всеобщем признании растворились подобно сладостному сну поутру. Я сломался. Поддался панике. Я не знал, что нужно было делать, не знал, к кому обращаться, ведь я был совершенно один, без родственников, способных в любой момент поставить себя на твое место. Брошенный и никому не нужный.
Я упал. Припекаемый солнцем асфальт слегка согревал мое тело. Я стал воплощением ничтожества. Любой, кто смог бы застать меня в этом момент, наверняка плюнул бы в лицо.
Думаю именно этого я тогда и заслуживал. Конкретного плевка, который смог бы меня подтолкнуть и наставить на путь истинный. Я страстно желал быть ненавидимым, чтобы кто-нибудь избил меня до полусмерти. Возможно, в этом случае я смог бы заглушить ту боль, что сжигала меня изнутри. Поверьте, иногда лучше физическая боль чем то, что я испытывал на тот момент.
Иногда мне казалось, что Бог насмехался надо мной.  Я был его любимой игрушкой, с которой можно было поразвлечься, а потом вернуться к прежним делам. Сколько же раз я представлял, как умерев, буду молчать в судный день. Я хотел бы просто посмотреть хваленому спасителю в глаза и задать один единственный вопрос: за что?
Возможно, именно поэтому я и не наложил на себя руки. Хотел умереть собственной смертью. Только ради этого вопроса. Это стало смыслом моей жизни.
Человек без смысла и человеком – то не считался. Его жизнь превращалась в бесцельное существование, которое могло затянуться аж до самой смерти. К счастью, единственное, чем я мог похвастаться, был смысл. Я терпеливо ждал своего судного дня.
Не успел я оглянуться, как в окна постучал декабрь. Люди спешили приобрести подарки для своих близких. Новый год был их любимым праздником.
В обрывках новостей я слышал свое имя. В некоторых передачах  и вовсе крутили мои выступления. После раскрытия страшной тайны, скрывавшей мое истинное лицо, люди по-прежнему продолжали меня любить, но, к сожалению, не желали видеть меня в  нескольких метрах от себя, как это было в цирке. Им вполне хватало телевизоров.
Мне пришлось вернуться к старому образу жизни. Прогулки по улицам, комментирование окружающего мира и, конечно же, мысли. Каждый день начинался с привычного обрабатывания давно заживших ран.
Бывало дом, в котором я жил, был полностью оккупирован журналистами, поэтому мне пришлось сменить имидж. Одеваться я стал мрачно, чтобы не привлекать лишнего внимания. Черное пальто с широким капюшоном, под которым скрывалось изуродованное лицо в черной бархатной маске.
Я вновь стал призраком Петербурга, и если хоть кто – то из вас видел на улицах этого города медленно идущего человека в черном одеянии, это несомненно был я.
За столько лет славы я заработал сумму, намного превышавшую сраные триста тысяч, поэтому, скажу вам, жил я в достатке.
Я знал, вскоре мне придется переехать в  другую квартиру, которую для начала следовало бы отыскать, но сейчас мне попросту не хватало сил, да и появлялся дома я очень редко. Предпочитал гулять, обедать в ресторанах и наблюдать за жизнью людей.
В тот день я сидел на лавочке и, прикрывая маску капюшоном, пялился на афиши концертов и мероприятий. Тут мой взгляд остановился на огромной вывеске «Новогодний бал – маскарад». А на фоне виднелся все тот же человек в золотой маске с перьями...
В первую очередь я отправился в тот самый магазин и купил подходящий костюм. Смотрелось элегантно и красиво. Находясь в полном удовлетворении своим внешним видом, я отправился туда, где не был лишним. Туда, где мне были рады. К людям, решившим, что добровольное заточение было гораздо лучше добровольного раскрепощения...
Все было почти так же, как и десять лет тому назад. Изменилось только место и декорации. Их стало меньше, а вот вкуса побольше.
Я понимал, что прекрасно вписывался в атмосферу, однако все равно чувствовал себя чужим. Люди приходили сюда для того, чтобы внести в свою жизнь хоть каплю разнообразия, а я хотел скрыть свою истинную сущность под новым костюмом и маской.
Здесь я не подвергался риску быть обнаруженным журналистами, ведь каждый выглядел как мой двойник. Я игрался, развлекался с публикой и ничем себя не выдавал. Обычный человек, пришедший провести вечер в своеобразной компании.
Музыка была потрясающей, в основном благодаря своему классическому звучанию. Пианино и скрипка. Вечный дуэт...
Хоть я и не являлся деятелем искусства, я все же понимал, как сильно все его виды были переплетены между собой. Стоило поэту услышать звуки волшебной мелодии, как он сразу же хватался за перо и принимался производить на свет красивые строки. Художник, прочитавший стихотворение, придумывал чудесные образы своих будущих картин.
Я танцевал один, как, впрочем, и все остальные. Исключительно для своего удовольствия. Чем – то это напоминало предварительные ласки, после которых музыка начинала замедлять свой ход, и в это самое время танцы превращались в соитие двух любящих душ...
Я нашел себе девушку, которая, судя по всему, пришла сюда впервые, и мы начали танцевать. Вел я осторожно, делая вид, будто танцевал достаточно неумело. Мою спутницу это даже забавляло – она больше не боялась быть осмеянной, а наоборот, поняла, что каждый здесь был равным...
Платье на ней было роскошным, красивым, и я не смог не заметить, что она обладала исключительным вкусом. Буквально каждая деталь подчеркивала прелесть ее юного лица, сокрытого за изящным занавесом маски...
Вдруг я слегка споткнулся и случайно коснулся ее руки, и тогда что - то изменилось. На секунду мне показалось, будто я упал на дно глубокого и неизведанного океана, который стремился меня удушить.
Мне стало не по себе, и, к сожалению, танец пришлось прервать. Пот струился градом по моему лицу. Я не на шутку испугался. Девушка так и осталась стоять в полном недоумении.
По пути к выходу, мне приходилось расталкивать танцующих людей и, когда я к ним прикасался, происходило то же самое, что и несколько секунд назад.
Я почувствовал, как кровь прилила к лицу. Собравшиеся излучали какую – то энергию, и я был полностью уверен в том, что в ней не было ничего хорошего. По правде говоря, на один короткий миг, мне показалось, будто я смог увидеть их души. Темные, страшные и создающие впечатление полного отчуждения от реального мира. Вот, что представляли из себя все эти напыщенные франты в дорогих костюмах.
Выйдя на улицу, я первым делом расстегнул верхние пуговицы костюма, особенно сдавливавшие мою грудь, и постарался успокоиться.
Действительно мои руки были необычными, раз с помощью них я мог увидеть человека насквозь, но все же до последнего я верил в то, что это было просто совпадением, коих в жизни было немало.
Каждый день я видел красивых ухоженных людей, но после прикосновения начинал понимать, насколько отвратительными они были на самом деле.
Это было, конечно, парадоксальным, но чем красивее они выглядели снаружи, тем ужаснее были внутри.
Через мои руки проходила вся информация, затаенная в глубинах подсознания, и для меня больше не оставалось секретов.
Я знал, кто был способен на предательство и ложь, а кто и вовсе заслуживал смертной казни. Но, несмотря на очередное чудо, которым мне посчастливилось завладеть, я оставался немым. Окружавшие меня люди больше не заслуживали волшебства с моей стороны. Один раз я им уже открылся, и чем это все обернулось?
Меня отвергли, предали, забыли восхищенные взгляды. В моем изуродованном лице они видели себя самих. Они были так же исковерканы и испорчены.
Люди надели на себя тела и стали прикрываться ими, так как в наше время внешность была гораздо важнее самой сути.
Тогда я думал, что бал маскарад был определенным мероприятием, приходя на которое люди наряжались, как могли, однако на самом деле настоящий маскарад был повсюду. Истинным украшением этих людей служила не одежда, а их тела. За плотной материей можно было скрыть все грехи, обитавшие в душе.
Раньше я был уверен в том, что тело являлось полным отражением души, однако на самом деле они были заклятыми врагами и жили сами по себе. Вместо того, чтобы хоть как – то попытаться измениться, люди лишь утолщали кожу и в конце превратились в бесчувственных существ, следивших за своей оболочкой.
И вот сейчас я позволю себе вернуться к рассказу о тенях. Я понял, что они отражали ужасные души этих людей, таивших в себе самое плохое и бесчестное.
Мне стало грустно и обидно. Я начал молить Бога, чтобы он забрал у меня этот дар. Он казался мне ненужным и бесполезным. Поверьте, иногда действительно лучше не знать. Если раньше у меня оставалась надежда на то, что не все еще было потерянным, то сейчас я чувствовал себя совершенно одиноким.  И кстати, на мне не было тени, что делало еще больнее, чем, если бы она была. Это еще раз напоминало мне о том, что я был изгоем и непохожим на всех остальных.
Пришло время продать квартиру и уединиться с самим собой. Через посредника я вручил покупателю ключи и вовремя успел прихватить хижину недавно погибшего лесника. Кого – то могло бы испугать такое одиночество, однако я, наоборот, стремился к нему на всех парах.
В общем, к концу весны я окончательно переселился и зажил той жизнью, о которой так долго мечтал.
Я посвятил себя чтению книг, глубоким мыслям и сочинению довольно – таки хороших стихов. Жизнь постепенно входила в свое привычное русло.
Глава седьмая
Я наконец – то смог забыть про маску и позволить своей коже насладиться свежестью природы. Оказывается, это было так приятно – почувствовать дыхание окружающей среды. В этом – то и заключалась вся прелесть жизни в лесу. Никто не мог помешать тебе своим отвратительным присутствием и правилами, которым ты был обязан следовать.
Я всегда поражался религиозным войнам. Из-за того, что люди были разной веры, возникало столько споров и разногласий, что я был только рад своему побегу.
Но самым ужасным было то, что некоторые религии запрещали любить человека, который придерживался другой веры. Это считалось чистым богохульством.
Как же люди были тупы. Они напоминали мне стайку прожорливых ворон, налетевших на стухшую и прогнившую добычу. Они ворковали, мельтешили и клацали своими клювами. Глупые безмозглые твари, придумавшие себе безграничный поток проблем лишь для того, чтобы потом героически их разрешить.
У меня никогда не было друзей и, по правде говоря, я даже понятия не имел, что из себя представляла дружба. Я только знал, что некоторые постоянно жаловались на предательство лживость и несправедливость. Если в этом и заключалась хваленая дружба, то я мог с гордостью сказать, что уже много раз дружил. С каждым человеком отдельно, по – своему. Порой мне казалось, что я мог бы дать парочку дельных советов, но проблема заключалась в том, что у меня попросту не было друга, с кем я бы мог поделиться жизненным опытом.
Совсем недавно я устроился на работу. Помогал одному старому человеку следить за его домашними животными. Их было немного. Платил он мне щедро, и иногда к денежному авансу прибавлял натуральные продукты в виде фруктов или свежей говядины.
Не могу сказать, что я был вегетарианцем, однако мясо, которым меня обычно угощали, еще при мне прохаживалось и мирно пощипывало травку.
Дом я отремонтировал. Он будто ожил, и вместо заросшей растениями хижины превратился в приличное жилище, которое при первом удобном случае я сдавал в аренду. Выручал, скажу я вам, приличную сумму. В основном моими гостями были путешественники, решившие исследовать каждый живой уголок в России. Они не задавали лишних вопросов. Просто пили, ели и вовремя расплачивались за оказанную услугу. В эти моменты я старался избегать каких – либо рукопожатий,  так как, еще издалека завидев идущую за человеком тень, сразу же понимал, что таилось в его ухоженном теле.
Порой я просыпался в холодном поту посреди ночи и пытался отогнать от себя прочно засевшие кошмары. Мне снилось, будто я видел в своем отражении такую же тень, как у всех остальных, однако, как я уже говорил, ее у меня не было.
С каждым днем я начинал терять интерес к книгам. Их герои всегда совершали смелые и отважные поступки, вызывая у читателей слезы радости и веру в хорошее. Так вот, спешу вам сообщить, что все это было сущей неправдой. Эти герои были выдуманы писателями – шизофрениками, которых не устраивал тот мир, в котором они жили. Эта была их фантазия, не более. Довольно часто я встречался с людьми, выросшими на подобных сказках. Позже, к годам восемнадцати они начинали понимать, каким жестоким и несправедливым был реальный мир.
Уж я – то знаю, о чем говорю. Я тоже верил в сказки, пока мой чертов отец не явился с ножом в руках. Он лишил меня девственности. Не той, о который вы сейчас подумали. Он лишил меня наивности, сорвал розовые очки, и в тот самый миг я превратился в мужчину, который был обязан выжить. А вот для чего, я еще не знал...
Меня тоже можно было назвать героем книги, ведь галиматья, которую я пишу, является книгой.
Как вы уже догадались, я не являлся обычным героем. Во мне не было тех качеств, которыми обладали Гарри Поттер или Перси Джексон, к примеру. Я не был храбрым. В какой – то степени в моей истории не было начала и развязки. Просто история одного человека в маске, который чувствовал и думал так же, как вы. Люди, по ту сторону напечатанных страниц. Ах да, хочу предупредить, что я вас вижу. Каждый шаг и каждый проступок. И если вы это читаете, значит, мои записи все же нашли и напечатали... Ничего, скоро вы поймете, что к чему...
Бывало, месяцами я откладывал на морфин, потому что частенько ломался и хотел хоть как – то заглушить душевную боль. Она съедала меня, в обрывках своих снов я видел себя на круглой арене. Я прыгал вверх и дарил всем собравшимся огненного феникса... Сансара. Возрождение. Как выяснилось, мое возрождение заключалось не в выступлениях. А в чем же тогда, черт возьми?!
Я по–прежнему обрабатывал раны кремами и до посинения принимал морфин. Я падал глубоко в бездну и, как много лет тому назад, передо мной представала прекрасная долина, а моя мать в красивом платьице танцевала и глупо хихикала.
Я все пытался с ней заговорить, но она исчезала прежде, чем я успевал раскрыть свой рот. А точнее то, что от него осталось.
Нелегкое это было дело, падать. Забираться на самую вершину своих способностей, а потом лететь камнем вниз, чтобы вновь ползать по земле подобно жалкому червю, попавшему под тяжелые струи дождя...
Мне было больно осознавать, что мои ровесники создавали семьи, рожали детей. Я тоже хотел всего этого, однако, продолжал быть любимой игрушкой Бога, с которой можно было поразвлечься, а потом безжалостно выкинуть.
Мне хотелось ребенка, красавицу – жену. Хотелось быть хорошим отцом и примерным семьянином, чтобы потом приобрести машину. Я был готов повеситься, сдохнуть от тоски, подобно дворовой собаке, однако каждый раз меня что – то останавливало:  то ли страх, то ли что-нибудь другое...
Давным-давно люди придумали часы, и на миг им показалось, будто они подчинили себе Время. Как же они были неправы! Время было неизмеримой и бесконечной рекой, однако они этого не понимали и предпочли заключить его в оковы стрелок. И что же с ними сталось? Они начали стареть, приближая свою жизнь к логическому концу.
Здесь в лесу времени не существовало. В каждом человеке были свои собственные часы и, сверяясь с ними, он понимал, когда ему хотелось спать, а когда – есть. Время было создано явно не для того, чтобы оказаться скованным жалким набором цифр.
Я полюбил дождь по – настоящему. Кто – то видел в его каплях грусть, разочарование, а что касалось меня, я в нем видел некую романтику, что ли. Как мог, я наслаждался своим одиночеством и радовался тому, что было непонятно окружающим.
В особенности меня привлекал грибной дождь. Вспомните яркое утреннее солнце, окутанное пеленой теплого сверкающего дождя. Ей-богу, это было неповторимо. Когда, по счастливой случайности, мне удавалось застать это прекрасное зрелище, у меня появлялось вдохновение и тяга к жизни. Я забывал о том, что сделала со мною жизнь, и просто наслаждался этой красотой, подобно любому другому человеку. Это и в самом деле было волшебно.
Мог ли я называться нацистом? В какой-то степени да, ведь я просто ненавидел приезжих, но не из-за того, что они, я якобы, засоряли Россию, а по одной простой причине: в них не было ни капели уважения к своей собственной родине. Они видели спасение в чем – то чужом, и меня это раздражало. Такие города, как Москва или Петербург, постоянно оказывались под давлением людей, стремившихся найти здесь хоть какой-то заработок. Меня бы, на их месте, сожрала гордость. Их переезд являлся для меня тем же самым, как если бы они попросту просили подачки на улице. Везде была работа, даже в местах, где умирали с голоду. Просто нужно было искать и ни за что не покидать своего уголка. Дети «беженцев» вырастали на чужой земле. Они приобщались к другим законам и правилам, и после всего этого можно было без зазрения совести сказать, что род их предков был прерван или осквернен...
Порой в новостях я слышал ужасающие подробности самоубийств, касавшихся не только глупых подростков, но и людей моего возраста.
Кому – то жить мешала мизерная зарплата, а кому – то – неизлечимая болезнь жены, однако я придерживался мнения, что эти причины все равно не являлись поводом для такого тяжкого преступления. Мне казалось, смерть нужно было заслужить, прожив достойную жизнь, однако многие со мной попросту не соглашались, в то время как я верил, что это было слабостью, ведь жизнь являлась испытанием куда большим, чем смерть.
В любом случае, мне бы очень хотелось, чтобы тот, у кого случайно возникла мысль о самоубийстве, вдруг вспомнил меня. Вы и представить себе не можете, какой путь мне пришлось пройти, но, несмотря на всю его сложность, я не позволил себе опустить руки...
В тот день я рано проснулся и поспешил в лес, чтобы искупаться в чистом пруду, и наполнить свои легкие свежим утренним воздухом.
Повсюду царило лето, и мелкие животные, кажется, понимали это так же хорошо, как я сам. Поначалу, они меня сторонились, припоминая, наверное, как жестоко обращался с их собратьями прежний лесник, однако вскоре я дал им понять, что не представлял абсолютно никакой угрозы, и мы подружились. Я их подкармливал тем, что оставалось после ужина, а они, в благодарность, радовали меня своим присутствием.
Вдруг я услышал звуки, которые показались мне совершенно чужими в этом тихом и спокойном месте. Я вооружился палкой и пошел к месту, откуда они исходили. По мере своего приближения я начинал сердиться, так как в мою голову пришла нелепая мысль, будто это была заблудшая парочка вуайеристов, решивших побеспокоить естественную красоту природы своим отвратительным присутствием. Но мои доводы потерпели поражение, когда я увидел не голые тела, переплетенные между собой, а маленькую девочку, кожа которой была вся испещрена мелкими царапинами.
«Наверное, заблудилась» - подумал я и, выбросив ненужную палку, подхватил непрошеную гостью на руки. Она была легкой, как пушинка, и мне показалось, будто она не ела уже несколько дней подряд. Мне стало жалко малышку и, недолго думая, я понес ее к себе в дом, дабы сделать все возможное, чтобы ей помочь.
Положив девочку на кровать, я прощупал пульс и облегченно вздохнул. С ней все было в порядке, просто она была без сознания.
Перед тем, как уйти за нашатырем, я успел увидеть, что у девочки не было той тени, о которой я вам говорил. Ребенок был полностью чист, и я искренне обрадовался тому факту, что ее глупые родители еще не успели открыть ей всю жестокость и несправедливость этого мира.
Вы и представить себе не можете, как я был счастлив вновь осознать свою надобность и необходимость. Без меня эта малышка уже давно была бы обречена на смерть. 
Окрыленный  неожиданной благодатью, ниспосланной мне с небес, я отправился на кухню, дабы приготовить чего-нибудь съестного, чтобы после своего пробуждения гостья не утомляла свой и без того измотанный организм лишними секундами невыносимого голода. Но не успел я выйти за порог, как до моего слуха донеслись стоны. Малышка очнулась и, с трудом привстав, пронзительно завизжала. И тут я вспомнил, что еще не надевал маски, так как не имел ни малейшего понятия о том, что у меня будут гости.
Девочка продолжала верещать, в то время как я лихорадочно соображал, что делать. Но тут она снова отключилась и, облегченно вздохнув, я продолжил заниматься тем, что делал до этого небольшого инцидента.
Глава восьмая
Вы, наверное, слышали легенду про чертика и ангелочка, сидящих на плечах и дающих советы по поводу того или иного поступка. На своем опыте  я смог убедиться в правдивости этой истории, и я вам обязательно расскажу как, но только позже.
Маленькая девочка очнулась от режущего запаха нашатыря, который я принес, и умудрилась не упасть  в обморок. Возможно потому, что я уже был, как говорится, при параде – маска была на мне.
Она приподнялась и, потерев глаза, тихонько спросила:
- Где я? Кто вы? Что произошло?
Я рассказал ей про то, как ее нашел и отнес к себе домой, чтобы помочь. Девочка захихикала и сказала, что видела плохой сон, в котором ужасное чудовище утащило ее в свою берлогу, чтобы съесть. Я усмехнулся и, чуть было, не ляпнул, что это был не сон, но, к счастью, вовремя прикусил язык.
- Ты голодна? – спросил я и, не дожидаясь ответа, подал ей поднос с кашицей, соком и фруктами. Все оставшееся время я молча наблюдал за тем, как жадно она ела. Это было грустным и одновременно захватывающим зрелищем.
Меня удивляло то, что девочка практически меня не боялась и охотно поверила тому, что я ей сказал. Это было приятно, хоть я и прекрасно понимал, что все дети были доверчивыми.
На вид ей было около семи – восьми лет. Я даже не знал ее имени. А о том, чтобы раскрыть тайну ее неожиданного появления в лесу, я и не мечтал, а лишь молча ждал подходящего момента для разговора, пока однажды вечером  не решил узнать все, что скрывала моя гостья.
Мы сидели на кухне и пили чай, и чтобы хоть как – то развеять тоску, я начал разговор.
Девочка поведала, что ее звали Юлей, и училась она в частной школе. 
Постепенно, крупица за крупицей я вытянул из нее истину, и к тому моменту, как она ушла спать, в моей голове прорисовался ее образ со всеми не достававшими деталями. Не буду сейчас вам их перечислять, а сразу же перейду к описанию следующего вечера, когда нам вновь удалось поговорить по душам.
- Что с тобой произошло? – начал я, не желая лишний раз тянуть с вопросом, интересовавшим меня больше всего.
Девочка напряглась и улыбка, игравшая у нее на лице, сползла. Она ответила:
- Мальчики в школе меня обижали, и я решила сбежать...
Вмиг я посинел от злости.
- Ты сбежала лишь потому, что какие – то мальчишки тебя обижали?
Юля стыдливо потупилась и кивнула. Я постарался успокоиться. В конце – то концов, для девочек это было трудным испытанием – терпеть задирания мальчишек и их насмешки.  Я тоже обижал своих одноклассниц. За косички дергал, и все такое... Частенько мне приходилось разговаривать с какой-нибудь  мамашей, явившейся в школу, чтобы поговорить со мной – мальчиком, посмевшим обидеть их ребенка.
Тем более, дети всегда все преувеличивали, их дурацкие проблемы казались им невыполнимой задачей. Все мы были такими, без исключения.
Переведя дух, я все же решился прервать затянувшееся молчание и, поддавшись вперед, спросил.
- А как они тебя обижали?
Девочка встала со своего места.
В последнее время она перестала спрашивать меня про маску. Я ничего ей не объяснял, а только отмалчивался. Наверное, она поняла, что все расспросы были бесполезны, и потому отстала.
Юля задрала платьице. На ее животике виднелся огромный, расплывшийся шрам, какой бывает только после ожогов. Девочка заплакала.
- Они говорили, что я чудовище. Не пускали к себе за стол, не приглашали в игру. Боялись, что это заразно.
Малышка плюхнулась на пол и закрыла лицо руками.
Я ужасно рассердился на тех выродков, которые посмели обидеть столь чистое и хрупкое создание. Сжав зубы, я постарался остановить нараставший в горле комок, однако у меня ничего не вышло, кроме как тихо залиться слезами под маской. Я вспомнил себя, ежедневные скитания по холодным улицам Петербурга и косые взгляды, брошенные в мою сторону. Мне стало жутко оттого, что некоторые уже в этом возрасте понимали, что такое – быть изгоем и противным прыщом на теле общества...
Я встал со стула и сел перед своей гостьей. Она вся сотрясалась от рыданий и ранила меня своими всхлипами. Я мог вылечить ее телесные раны, однако против душевных был бессилен. Я взял Юлю за руки и закрыл глаза, позволив себе пропитаться тем светом и теплотой, что излучало ее крохотное тельце. Я оказался в своем собственном раю, куда другим вход был воспрещен. Ее душа обжигала меня своей чистотой и, усмирив пыл, я все же решил помочь.
- Знаешь, - начал я, - у меня была знакомая девочка, и звали ее Ира. В детстве, когда она была еще совсем маленькой, ее родители случайно пролили ей на спину кипяток. Малышка кричала и мучилась до тех пор, пока не уснула, в то время как мать и отец не могли найти себе оправдания.
Девочка выросла. Ей было семь, когда она пошла в школу. Класс ее не воспринял. Увидев ужасный шрам на спине, они ее отвергли, и с тех пор Ира гуляла одна, пока однажды у нее не появился хороший друг по имени Саша, полюбивший в ней ум и внутреннюю красоту. Ах да, забыл сказать, что все одноклассники девочки были очень стеснительными, и чтобы хоть как – то справиться с этим недостатком, издевались над другими...
Я замолчал и, к своему счастью, увидел, как Юля улыбнулась. Я рассказал эту историю для того, чтобы утешить малышку, подарить ей веру  в себя, и, кажется, мне это удалось. Все дети любили такие истории.
- Это правда? – спросила она с такой наивностью в голосе, что я не сдержался и обнял ее.
- Конечно, правда...
А сейчас вспомните чертика и ангелочка, про которых я вам рассказывал. Так вот, вместе они формировали душу человека, одна сторона которой была светлая, а другая – темная. И вся сила этих двух качеств хранилась где-то посередине, но не в сердце, как вы могли подумать, и даже не в голове, а в месте, про которое можно было подумать в самую последнюю очередь. Ложбинка между ключицами. Эта небольшая ямочка и была, так называемой, «золотой серединой».
Возможно, эти мысли показались вам сущим бредом, однако в очередной раз я прошу не торопиться с выводами. В тот самый вечер я убедился в этом сам и искренне надеюсь, что после прочтения этой галиматьи, вы будете точно такого же мнения.
Гладя Юлю по плечам, я ждал, пока она уснет. Мои пальцы прошлись по ее ключицам и случайно коснулись той небольшой впадинки. Именно с этого момента началась история моего истинного возрождения.
Я не сразу заметил, как Юля засветилась в буквальном смысле этого слова. Со стороны это выглядело, будто она проглотила солнце, совсем как  тот крокодил в сказке...
Я резко отпрянул, лихорадочно соображая, что делать.
Однако все мы знаем, что бывают такие моменты, когда невозможно что-либо делать, как просто наблюдать...
Глаза девочки были закрыты, и я облегченно вздохнул, когда понял, что она всего этого не чувствовала. Ее кожа трескалась и превращалась в пепел. Из образовавшихся расщелин лился яркий всепоглощающий свет... Маленькое крохотное тельце медленно взлетало наверх...
- Юля! Что происходит! Очнись! – кричал я и, взобравшись на кухонный стол, крепко ухватился  за руку девочки.
Я притянул ее к себе и продолжать держать, в то время как с ней происходило что – то невероятное... Светящийся пепел падал на мои ноги и совсем не обжигал. Он был теплым, приятным, и я невольно вспомнил Благодатный Огонь...
Вся кожа девочки буквально осыпалась на кухонный стол. Медленно спустившись с возвышения, я перевел взгляд на Юлю. А точнее то, что от нее осталось...
С одной стороны в моих руках по-прежнему лежало тело. Я видел голову, ручки и носик. Но с другой – это было явно не то тело, которое я привык видеть каждый божий день. Я держал прозрачную светлую материю, однако она не была бесплотной, как можно было подумать вначале. Малышка была голой, это я понял сразу, но что удивило меня больше всего, так это отсутствие шрама на животике...
Голову прорезала адская боль и, потеряв равновесие, я упал, а рядом со мной и то существо, что было так похоже на Юлю...
Некогда прозрачная материя превратилась в более «утолщенный» материал, и после нескольких мгновений передо мной лежало обычное тело. Единственное, что продолжало меня смущать – отсутствие шрама на животе.
Боль повторилась, и тут я неожиданно вспомнил о том, как в первый раз прикоснулся к Юле. Тогда я еще подумал о том, насколько невероятно чистой была ее душа...
Меня осенило,  и, когда до меня снизошло это озарение, я громко закричал. Меня очень испугало то, что я совершил. Чем – то это напоминало убийство, и я никак не мог отделаться от этой мысли...
Я всегда знал, что в моих руках скрывалась сила, благодаря которой я мог так фантастически управляться с огнем. Но мне и в голову не приходило, что я был способен на такое...
Я высвободил прекрасную чистую душу из израненного и некрасивого тела. Я подарил ребенку вторую жизнь. Девочку больше не будут дразнить сверстники по поводу уродливого шрама на животе, но, несмотря на этот, по сути, благородный поступок, меня все равно снедали сомнения... Я боялся, что девочка не очнется, однако вскоре я услышал приглушенный стон и увидел, как Юля привстала, изумленное разглядывая свое новое «тело». Она погладила себя по животу и спросила:
- Что ты сделал со мной? Почему у меня больше нет шрама?
Мне не оставалось ничего, кроме как успокоить расшалившиеся нервы бокалом вина и с улыбкой подойти к своей гостье. Мне снова пришлось соврать:
- Сюда прилетела фея. Красивая такая, сказочная, - из моих глаз заструились слезы, - и решила тебя вылечить, чтобы ты вернулась к своим маме и папе...
Я не успел закончить фразу, как Юля вскочила и побежала к входной двери. Быстро надев платьице и туфельки, она выбежала на улицу.
- Стой, подожди! – закричал я, но это было бесполезно. Она меня не слышала.
Мне осталось только вернуться в гостиную и забыть про все, что произошло. Я  был уверен, она найдет дорогу домой.
Я все думал о том, что сотворил и никак не мог понять, хорошо это было или не очень. Но я все же склонялся к первому, возможно именно потому, что человек всегда пытается найти оправдание своим действиям. 
Чем мой поступок мог навредить Юле? Она собиралась вернуться домой, пойти в школу и почувствовать себя обычным ребенком. Дети начнут с ней общаться, и она больше не будет чувствовать себя ущемленной...
На свете было столько прекрасных душ, заточенных в уродливых телах...
- Например, я сам... – произнес я вслух и медленно коснулся ложбинки между ключицами, однако ничего не произошло. Я не отчаялся, так как в моей голове сразу же появилась новая, не менее интересная мысль.
 А вдруг для своего освобождения я должен был выполнить миссию, ради которой и был рожден?
Я вскочил с кровати и подошел к зеркалу. Сорвав с себя маску, я предстал в своем истинном обличии.
Вот почему мне срезали лицо. Я должен был прийти к этому решению сам. Господь вовсе не издевался надо мной, а наоборот, оберегал от смерти. Мне нужно было освободить томящиеся в теле души, подарить им новую жизнь.
Меня звали Сансара, что означало «возрождение». И я собирался последовать своему предназначению. Я восстал из пепла, подобно тому фениксу, что творил руками перед собравшимися зрителями.
Я приготовился ко сну, хотя совсем не чувствовал усталости. Но, несмотря на это, я понимал, что следующий день должен был быть особенным и, чтобы совершить задуманное, мне нужно было выспаться.
Я боялся, что не найду утром красивые и чистые души, нуждавшиеся в высвобождении. Но, как оказалось, я ошибся. Кажется, я уже говорил: что в наших мыслях – то и вокруг. Мне стоило только раскрыть глаза и найти людей не испорченных, а невинных, коих, по правде говоря, было очень мало.
Улицы встретили меня необычайной оживленностью. За все время, проведенное в старой хижине лесника, я ничуть не отвык от людей.
Я увидел мужчину, сидевшего в углу автобусной остановки и не сразу заметил отсутствия тени, однако очень обрадовался, увидев это...У него не было руки... Бедняга...Но ничего, у меня был план, и я не собирался от него отказываться. Я медленно подошел к мужчине и присел перед ним на корточки. Прежде, чем он успел разглядеть нависшую над ним маску, мои пальцы коснулись его ложбинки между ключицами...
Глава девятая
Вот так и прошло пять лет моей жизни. Каждый вечер я выходил на «охоту», чтобы наш мир стал на капельку лучше. Высвобожденные души благодарили меня и убегали по своим делам, не зная боли и унижения. Это было самым приятным.
Представьте себе, сколько людей за это время обрели свободу. Они предстали перед миром в своем полном великолепии. Их больше не прогоняли и не боялись, они заводили семьи и радовались жизни. Я понял, что все это время жил не зря, а ради того, чтобы видеть благодарность на их лицах.
Мне перестали сниться кошмары. Я был востребован. Меня ценили за доброту и снисходительность. Я показывал им свое настоящее лицо, и было видно, что они действительно сожалели.
Я продал одинокую хижину и переместился туда, где жил раньше. Через пять лет все должны были забыть про безликое чудовище по имени Сансара. Тем более, мне было все равно, так как у меня были те, кто не шарахался от моего вида, а наоборот, выказывал сочувствие.
Даже если бы я оказался под угрозой виселицы, я бы не испугался, ведь жизнь была прожита не зря. Я помогал людям, и они меня любили. Их чувства были мне приятны, так как их души были чисты и прекрасны.
Любовь поклонников в цирке принадлежала стае гиен, ждавших моего последнего вздоха, чтобы накинутся и разорвать на части. Именно поэтому она была такой непрочной и лживой.
Утром, двадцать первого декабря, я вышел на улицу, чтобы купить подарок Михаилу на Новый год. Так звали мужчину, которого я спас примерно год назад.
Михаил был глуп. Он был скучным собеседником, однако я его уважал, ведь он был человеком, который, при случае, смог бы помочь.
Я не знал, что ему дарить, и, когда подумал о книжном, сразу же отогнал эту мысль: мой новый друг презирал чтение, считал его глупым и бессмысленным.
А вот часы он любил. В его спальне был отведен специальный ящик для них. И, недолго думая,  я решил купить часы. Однако вчера я дочитал «Робина Гуда», и сейчас мне требовалась новая книга, поэтому, прежде всего, я решил заглянуть в книжную лавку.
Я наслаждался хрустом снега под ногами. Как же сильно меня радовал этот звук. Бывало, я останавливался где-то посередине улицы и просто топтался на одном месте, заполняя пустоту  этим божественным звуком.
Предвкушение праздника мешало мне сосредоточиться. Я полюбил Новый год, так как ко мне начали приходить друзья. Вскоре, в моем сердце загорелась надежда, что однажды я встречу прекрасную девушку  и женюсь на ней.
Но что – то все равно было не так. Не хватало какой – то важной детали, связывающей то, что происходит и то, что должно было произойти...
Приблизившись к книжному, я увидел стоящий у входа грузовик.
- Что здесь происходит? – спросил я и подошел к грузчикам, которые в свою очередь кидали в машину коробки с книгами.
Один из мужчин прервал рабочий процесс и поднял на меня взгляд.
- Магазин закрывается, - сказал он, закуривая сигарету. – Нет ни одного покупателя.
- Как это – нет? Я пришел сюда, чтобы купить книгу!
Мужчина развел руками.
- Раньше Петербург был культурной столицей России, а сейчас книги перестали быть актуальными.
Я ничего не ответил и побежал в сторону своего дома.
На один короткий миг мне показалось, что я снова оказался преданным, однако это чувство быстро испарилось и, войдя в квартиру, я смог хладнокровно оценить ситуацию.
Я заварил кофе, достал пачку печений и приоткрыл окно, впустив на кухню свежий декабрьский воздух.
Мысли наперебой лезли мне в голову, однако я смог прервать их нескончаемый поток, решив разобраться во всем по порядку.
Все мои убеждения оказались неправильными, и именно сейчас я понимал, какой детали мне не хватало.
Кинув взгляд на комнату, которая служила мне библиотекой, я неожиданно понял, что душа была намного важнее тела. Это озарение пришло ко мне так внезапно, что я даже удивился.
Конечно, раньше у меня мелькали мысли про это, однако я не придавал им большого значения, а сейчас искренне в это поверил.
Увидев, как рабочие загружали в машину книги, я понял, что в этом есть отчасти и моя вина. Сейчас расскажу, почему.
Я дошел до истины, про которую сказал выше, сам, без чьей – либо помощи. И, несмотря на то, что моя жизнь стала похожа на жизнь обычных людей, я все же оставался другим. На мое мышление и мировоззрение повлияло отсутствие лица, и можно предположить, что, если бы со мной не произошла эта трагедия, я был бы глупым и бесчувственным чурбаном. Что и случилось с душами, которые я освободил... Их боль заключалась в том, что они были не такими, как все – им мешал тот или иной изъян. Я пресек их путь, подарил новое тело, состоявшее из души, и что с того? Они начали упиваться своей красотой и гордиться внешним видом.
 Например, Михаил. Он полюбил часы. Этот аксессуар подчеркивал силу его рук.
Высвобожденные души перестали уделять внимание духовным ценностям. Они стали безмозглыми и глупыми существами, идущими на поводу своего тела. А все потому, что я не позволил пройти путь изгнания самостоятельно...
После этого умозаключения я коснулся ложбинки между ключицами. В этот же миг по моей коже пробежал холодок, и через несколько мгновений я предстал перед самим собой в полном великолепии.
Подбежав к зеркалу, я закричал, но уже не из-за испуга, а как – то по-хорошему. Глаза, губы и нос... Все вернулось на свои места. За столько лет я и забыл, как выгляжу, а теперь... Я вновь стал семнадцати-летним мальчишкой, у которого все было впереди...
***
Вот чем заканчивается история моей жизни. Я снова стал прежним. Сейчас у меня есть жена и дети, и я счастлив.
Порой я начинаю скучать по тем временам, когда скитался по одиноким улицам Петербурга...
И вот, пустив слезу в мою честь, вы, наверное, спросите себя, о чем я мог еще мечтать... И, как всегда, я вам с удовольствием отвечу.
Больше всего на свете я мечтал стать дождем. Сильным, грибным... Я прекрасно знал, что, когда придет мой час, я смогу выбрать, куда отправиться: к Богу или же...
Выгляните в окно. За ним играет нежное сентябрьское солнышко, а вместе с ним на землю льются тяжелые капли...меня.
Каждый раз, когда вы будете идти по улице, не берите зонтик. Возможно, я захочу коснуться ваших душ и обличить их. Сорвать все маски...
Будьте честны и откровенны.
С любовью,
Ваш Антон...