II.
Жасмин Людовика, что на Лубянке, бел,
Рукой холодной в грудь толкает в сон.
И каждый отовсюду был спасен -
И обернулся, жив и цел.
Но не оставить птицы внутри моих стен,
И улетает на ночь моя птица в сад Его.
Сад птиц в глазах ношу – и боле ничего.
Он говорит, сокрытый в темноте.
Когда уходят в дом, то тень резка.
Нельзя оставить, хоть бы всей равниной на сердце легло.
И дерево, заснеженная ось, здесь поворачивает тихо и легко.
И прорезь месяца, обломанного резака.
***
I.
“Авраам сжался до точки и вдруг обнаружил там Б-га”
(Сказано кем-то)
Это горячий тлен уголька
Смотрит на ночь изумленно и жарко.
Птицей выпархивая из силка,
Временем зрения жизнь измеряем немаркого.
И как по-странному было смешно
Нам под стрелой, в веретённых коленцах и скрежете страха.
“Тебя” в сердце взгляда удерживать надо “мной”
И над перетёртым и этой игольной стопою изжаленным прахом.
Как же по-странному было смешно
Нам лишь ловить - друга другом – спасительной сеткой:
В звучащем ли под лестницей колодце видеть и в окно,
В чаще зелёной сплетённых, дрожащих под птицею ветках.
Солнца ли беглыми царскими знаками
Полнились вещи, сгорая, следа не оставив на мне.
Ворохом ввысь возлетают слоистые нотные замки, но -
…Птица моя в сад улетала, как я замолчу во сне.
4 февраля 2012.