Не часто, но с большим удовольствием мы с папой и мамой ходим гулять в парк.
По дороге туда надо идти по улице замощёной булыжникоми, которые мне очень нравятся. Они все такие разные, даже разноцветные немного, но это видно только вблизи.
Так приятно постукивать по ним подошвами сандаликов, разглядывать их округлые спинки.
По сторонам улицы стоят невысокие, в два-три этажа дома, которые я тоже очень люблю, так они уютны на вид, так хочется войти и всё–всё внутри рассмотреть.
Потом дома исчезают и идёшь вдоль широкой площади, утыканной мелким булыжником, среди которого ухитряется расти упрямая трава и где часто бывают парады. Потом идёшь вдоль военной части, куда меня водят лечить постоянные простуды. А следом - Дом Офицеров, мама с папой ходят туда в кино и на танцы. Дальше тянется улочка с маленькими домиками, утопающими в зелени, совсем как у бабушки на Украине. А в конце этой улочки высокая чугунная решётка и за ней парк. Деревья в нём очень высокие и раскидистые, много кустистых лабиринтов,тенистых лужаек.
На одной из них стоит карусель с лошадками и расписными санями. Лошадки большие, высокие, даже взрослый может сесть на них. Они были белые, чёрные и коричневые, тоже в красиво раскрашенной упряжи, весело раскачиваются и при этом что-то у них постукивает, как копыта по дороге, хоть они не достают ногами до пола.
Я всегда катаюсь только на моей любимой чёрной лошадке и всегда глажу её на прощанье, представляя себе, что она помнит меня и ждёт.
Когда мы идём обратно домой, я надеюсь, что мы купим в киоске стакан вкуснейшего лимонада, который так смешно называется: крем-брюле. Он продаётся в киоске напротив Дома Офицеров. Мороженого, которое тоже там продаётся, мне никогда нельзя, потому что я постоянно болею.
Рядом с парком стоит новая красивая школа №6. эта, стоящая прямо перед входом в парк была самой лучшей. Она тоже была огорожена строгой чугунной решёткой, и выглядела точно как та, что была на картинке в моём букваре.
Трёхэтажная, просторная, с приветливыми большими окнами, она стояла посередине большого двора в окружении деревьев и кустов. Сам её вид настраивал на серьёзный и торжественный лад. Ожидание того дня когда я войду в неё первоклассницей было таким прекрасным и радостным.
Ходила я туда с несколькими одноклассниками, среди которых была очень красивая девочка Вера с длинными косами, и милым, чуть картавым выговором. Там были ещё ребята, но я помню только Веру, которой я заворожёно любовалась, и в которую, наверно, была безотчётно влюблена.
Подружиться с ней я даже не пыталась, такой недостижимо прекрасной казалась мне она. Она знала о своём обаянии, всегда была немного смущённой и быстро краснела.
Помню, что высиживать уроки чтения, глядя на доску было ужасно скучно.
Я уже давно и увлечённо читала и писала печатными буквами письма родителям, когда они отвозили меня к моей любимой бабушке и сестричкам, а сами уезжали куда-то отдыхать.
Учительница, Альбина Афанасьевна, не позволяла нам глядеть в окошко, туда где просторно раскинулся прохладный парк, с моей карусельной лошадкой.
Ни рисовать, ни читать было нельзя. Надо было только смотреть на доску, где висела большая буквенная касса, в которой все буковки рассованы по кармашкам, чтобы их доставать и складывать из них слова в ряду пустых кармашков. На партах у нас лежали такие же маленькие складыши и буквари.
Уроки чтения давались мне с трудом, потому что читать обыкновенно, как я привыкла было нельзя, а только по слогам, и это было смешно, неловко и неудобно. Да и что читать - "Маша ела кашу"?
Но класс ещё только осваивал буквы и другие дети иначе не могли, поэтому меня учительница никогда не вызывала, не спрашивала.
Пока шла эта работа у доски, я сидела правильно сложив руки на парте, и думала про парк, как бы гуляя в нём под раскидистыми старыми деревьями по яркой траве.
Однажды всё вокруг как бы исчезло, а потом я очнулась от странного чувства, будто самой меня тут как бы и нет. А сижу я, невидимая, спрятавшись за тем местом, где глаза и на всё смотрю-подглядываю.
Раз за разом это ощущение возникало снова и снова, и становилось таким сильным и чётким, что, казалось, уже со стороны можно было догадаться, что это я только притворяюсь девочкой, а на самом деле сижу где-то в таинственном и неведомом месте, и оттуда-то, через глаза за всеми наблюдаю.
Весь этот длинный год я пыталась как котёнок, что ловит свой хвост, поймать саму себя, но так и не поймала, хотя мне нравилось снова и снова вызывать в себе это странное чувство.
Теперь-то, когда открываются многие тайны бытия, мне объяснили бы, что это я нахожусь в медитации и чувствую свою душу, то есть собственно своё «Я», частицу БОГА.
Тогда же, в классе, я чувствовала ещё, что моё тело, это совершенно НЕ «Я».
А теперь, когда я уже это знаю, я больше не могу снова попасть в ТО своё ощущение так, как ярко и чётко могла тогда, в полном невежестве.
Тогда я не сумела бы никому рассказать что со мной происходит.
Вокруг школы был свой парк, небольшой, но кустистый, и в тот, такой близкий и манящий, нам бегать не разрешалось. В школьном дворе стоял маленький домик, в котором жила сторож с семьёй. Её дочка Наташа училась в нашем классе.
Она была тихая, очень аккуратная. Она шарахалась от моих шумных повадок, а я втайне мечтала подружиться с ней, ходить к ней в гости, а ещё бы лучше прямо жить в её маленьком домике и после уроков бегать в школьном парке.
Однажды, глубокой осенью, я почему-то шла в школу одна, и ничто не отвлекало меня от осенней красоты и грусти.
Красота уже почти вся облетела, а грусти стало непередаваемо много, и она утопила меня в себе.
С нежностью разглядывала я остатки золотых и красных листьев на дорожке и в неожиданную минуту как бы лопнуло стекло, отделяющее меня от мира и в такт шагам стали выговариваться ритмичные слова:
Опали берёзки, осины.
Посёлок и скучен, и пуст,
И сердится ветер осенний,
И голый качается куст.
Все птицы давно улетели,
Под стрехой одни воробьи.
И только лишь сосны да ели
Всю свежесть свою сберегли.