Я поменял московский гомон

Леонид Слуцкин
Я поменял московский гомон
На тишь еврейского местечка.
Не там, где ров людьми был полон
И некому зажечь уж свечку. 

Селенья на холмах Шомрона,
Как вязаные кипы на евреях.
В ночи они, как царские короны,
Как НЛО-тарелки в эмпиреях.

И утром, как туман садится,
Плывут селенья в голубом просторе.
Мне кажется порой, мне это снится,
И это я плыву в каком-то дивном море.

Проснусь, и все, с кем жил я, живы.
То был лишь сон и вовсе нет печали.
Родители со мной и полны силы,
И всё сбывается, о чём они мечтали.

Мне не хватает встреч со стариками,
Хотя, я сам давно уже старик.
С опавшими седыми волосами.
И лишь теперь я жизнь свою постиг.

Жалейте жён, чтоб были дольше с вами.
Они души взволнованной родник.
Восстала бы, к стопам бы со слезами,
Замученный,  губами я приник!

Быть может, зря покинули Москву?
Остались бы, и, может, дольше жили.
Ломать привычки, жизнь, одолевать тоску -
И от младого требуются силы.

Не просто было мне бросать страну,
Любил Москву, как любим мы невесту,
Гордился ею, звал гостей к утру
Пройтись со мной к излюбленному месту.

Я ждал отъезда из моей страны,
Прощался с повседневной ролью.
И каждый шаг, как из морской воды
По камням острым, делал с острой болью.

С работы раз я ехал по мосту.
Не видел пассажиров я, ни лиц их.
Но натолкнулся взгляд на красоту,
На волшебство кремлёвских композиций.

Сквозь пелену нисшедшей немоты
Услышал вдруг слова соседа:
- Красиво? Не жалеешь ты?
Вали скорей, еврей, вали отседа!

Я вздрогнул, - Что за чудеса,
Каким чутьём  во мне он разобрался?
Во мне еврея опознает и коза,
Но как до чувств легко он так добрался?

Услышать брань мне  было не впервой.
Вот баба пьяная, едва идёт ногами,
Щербатый рот открыт, словесный гной:
«Вали отседова, покончим мы с жидами!»

Да,  годы были, скажем, те не тучны.
Читали книги мы в очередях,
Привыкшие. И было мне не скучно -
Всё списывалось в глупость передряг.

Неправда,  не «колбасная» проблема.
Тот лжёт, кто этот слух пустил.
Здесь старая, все та ж больная тема -
Спасём Россию от жидовских сил!.

Я помню год войны сорок четвёртый.
Москва военная, мальчишки без отцов.
За руку мать держу, а нам вдогонку
Бросают камни с воплем «Бей жидов!»

Отец пропал бесследно на войне.
Почти слепой, для армии негодный,
Не мыслил он остаться  в стороне,
И короток был путь его походный.

«Спасители России», как всегда,
Разрушенной, воюющей России,
В евреях видели опасного врага.
Евреев – в бой идеи уносили.

Я со слезами шёл  через порог -
Бросал страну, друзей, могилы близких.
Но унижений я  уже терпеть не мог,
Увидев шанс не падать слишком низко.

Теперь с детьми живу среди холмов.
Здесь много солнца, тишины и неба
Не мало на душу приходится псалмов,
А сала нет, и мне оно не треба.