По мотивам казахской сказки
Старая сказка, в ней мудрость живёт,
Сберёг для потомков её наш народ.
Как ветер волнует душистый ковыль,
Мне сердце бередит чудесная быль…
1.
Был на Востоке изысканный край,
В пустыне оазис, воистину рай.
Пестрел разноцветной толпою базар,
Диковинкой разной манил всех товар.
Лежал на прилавках торговцев весь мир,
Дурманом кальяна струился эфир.
Дворцы, минареты, фонтаны, сады,
Роскошь и праздность, избытка плоды.
Правил тем городом грозный Маден,
И как-то желая, уже перемен
Сорок визирей Хан вызвал своих,
И гневно изрек: - Вас не будет в живых,
Если за год не найдете вы мне,
Самого нищего в нашей стране.
Пускай будет он никчёмен во всём,
Как перст одинок в нашем ханстве большом.
Второе, одну небольшую вещицу,
Совсем никудышную, серую птицу.
И, в-третьих, не нужную в мире былинку,
Ничтожно простую, пустую травинку.
2.
Стремились усердно визири к ответу,
В мученьях скитаясь по белому свету.
И всё же нашли, где былинка растет,
Которую есть не захочет и скот,
Не сделать ни как из неё и постель,
Былинка такая - колючий шенгель.
Долго искали они невеличку,
Невзрачную, глупую, серую птичку.
Всех перебрав, обойдя много стран,
Решили визири, что это фазан.
Вот только осталось найти бедолагу,
Несчастного нищего, горе-трудягу.
В конце рокового, сурового срока,
На склоне горы у речного истока,
Пред взором предстал одинокий пастух,
Казалось, вот-вот он испустит свой дух.
В лохмотьях, голодный, замерзший Жаман*,
Воды набирал в узконосый кумган*.
Смотрела толпа, совещалась немало,
Пока сам Жаман не заметил устало:
- Что же во мне удивляет вас всех?
Смотреть так настойчиво, это ведь грех!
Тогда извинившись, поведал старейший,
О том, как могучий их Хан и мудрейший,
Отправил визирей найти три отгадки,
На три непростые, большие загадки.
Ответил Жаман: - Я, наверное, тот,
Которого Хан с нетерпением ждёт.
При этом позвольте мне дать Вам совет,
Чтобы был полным мой Хану ответ,
Не нужен шенгель и не нужен фазан,
В низине стоит одинокий курган,
Под ним колосится сухая осока,
Нужна мне она, как и птица - сорока.
Возьму балаболку, возьму я кугу*
И Хану я лично ответить смогу.
3.
На суд всемогущего, грозного Хана
Его мудрецы предъявили Жамана.
- Воистину вид пастуха безнадёжен,
Посмотрим, насколько он нищ и ничтожен.
Похлебкой и хлебом его накормить,
А после, уж буду я с ним говорить.
Долго буравил визирей подряд,
Хана тяжёлый и сумрачный взгляд:
- Вижу, визири, вы мне принесли,
Сороку с осокой с далёкой земли.
Зачем нужно было искать целый год,
Что здесь, за дувалом*, живёт и растёт?!
Неясно, ослы, - взревел гневно Хан,
Что травка – шенгель, и что птица – фазан!
Визири от страха дрожали как тени,
И хором рыдали, упав на колени:
- Ты прав, О, великий, мудрейший наш Хан,
Но так посоветовал нищий Жаман!
Сказал, что он сможет всё объяснить,
И только с тобой будет он говорить.
К ногам всемогущего, грозного Хана,
Вновь привели бедолагу Жамана.
- Как видно, давно ты задумал нам встречу,
Но прежде, пастух, я итог ей намечу.
Если беседа будет пустой,
Бедняк, ты ответишь своей головой!
- Иного, мой Хан, от тебя я не ждал,
Не в старости нищим, убогим я стал,
Батрачу же с детства, стараясь за хлеб,
С тех пор и халат мой дыряв и нелеп.
Недавно пол века отмерил Аллах,
Но нет ни жены, ни детей на руках.
Скитаюсь по свету, мой путь одинок,
С годами трудней этой жизни поток.
Не я ли тогда, О, великий мой Хан,
Самый ничтожный и нищий Жаман?
Теперь о шенгеле, топлю им очаг,
Жар он дает, как подсохший кизяк*,
Куга же, сгорая, только дымит,
Её и скотина не ест, лишь мычит.
Фазан хоть и сер, но приятен на вкус,
Сороки же перья цветастее бус,
Вот только для пищи она не годится,
Нутром никудышна красивая птица.
- Понятны твои рассужденья пастух,
Пока что они не терзают мой слух.
Хотел бы услышать твою я догадку
Ещё на одну непростую загадку.
Есть у меня быстроногий тулпар*,
Ровня ему лишь небесный сункар*,
Что в нем не так, мне поведай, Жаман,
В чём у коня скрыт с рожденья изъян?
Возле шатра гарцевал гордо конь,
В зрачках жеребца бесновался огонь,
Лоснился на солнце он мастью каурой*,
Мышцы буграми ходили под шкурой.
Застыл в изумленье старый Жаман,
Какой может быть у красавца изъян?
- Такой утончённой не знал я породы,
Позволь оседлать это чудо природы.
Дважды пройдя реку полную в брод,
Вернулся Жаман, завершив переход.
- Достоин скакун лишь всевышних богов,
Но в нём, мудрый Хан, что-то есть от коров.
Хан удивился: - Ты прав, мой Жаман!
Как разгадал ты сей тонкий обман?
Мать жеребенка пришлось умертвить,
Его же к коровам в луга отпустить.
- Помог мне пастуший жизненный опыт,
В тяжёлом труде он с годами был добыт.
Вдоволь бурёнок нельзя напоить,
Коровы в реке всё равно будут пить.
Пройдя по колено, по мелкому броду,
С задних копыт будут стряхивать воду.
Те же повадки усвоил гнедой,
Но это ничто пред его красотой!
Долго в раздумьях смотрел на Жамана
Грозный Маден: «Не пускает тумана,
Видно, неплохо пастуший урок
Усвоил по жизни», а вслух же изрёк:
- Глубже хочу я проверить твой разум,
Если откроешь мне тайное сразу,
То может быть ты не только живым,
Но и с карманом уйдешь не пустым.
Есть у меня чудодейственный камень,
Мрак освещает, как солнечный пламень.
Только теряет он чудное свойство,
Этим приводит меня он в расстройство.
Дорог он мне, как игрушка любим,
Что же случилось с камнем моим?
Бережно взвесил камень Жаман,
В грубой ладони: - Послушай, мой Хан,
Кто-то из зависти сглазил твой камень
И скоро погаснет солнечный пламень.
А всё потому, что чудесную вещь,
Внутри пожирает маленький клещ.
Мучился Хан, но велел расколоть
Прекрасного камня бесценную плоть.
Лопнули нервы, треск был зловещ,
Выполз на свет черной зависти клещ.
Время рекою текло бесконечной,
Застыв тишиною звенящею, вечной,
И в этом беззвучье громом с небес
Голос Мадена молчанье разверз:
- Жизнь за собой, ты, Жаман, сохранил,
Меня же мышленьем своим покорил.
Камня осколки можешь забрать,
И все же последний хочу я задать
Вопрос, что давно для меня очень важен,
Ответь не таясь, ты умен и отважен.
Долго ли славный, наш гордый народ,
Чтит мой великий и царственный род?
Вымолвил тихо, но ясно Жаман:
- В пастушьем роду, ты единственный Хан.
- Что ты болтаешь! - гневно взревел,
Хан, задыхаясь: - Совсем обалдел?!
Снова промолвил негромко Жаман:
- Гнев не помощник, мудрый мой Хан,
Только лишь, правда, мой щит - испытанья,
Помог он уже избежать наказанья!
Подумал Маден: «Зачем ему лгать?»,
Решил он позвать свою старую Мать.
- Слова пастуха вызывают сомненья,
В моем благородном факте рожденья.
Поведай, Ханум*, укажи, где здесь ложь?!
Не то ум взорвёт нетерпения дрожь.
- Видно, настало раскаянья время,
Висело на совести тяжкое бремя.
Отец твой имел до меня девять жён,
Дочкой от каждой он был уязвлён.
Девять смертей у него на руках,
И это повергло меня в дикий страх,
Когда я узнала, что в чреве ношу,
Дочь, на погибель её и свою …
Родив, я свершила подлога порок,
Грех этот страшный, прости мне сынок.
Слез материнских щемящая боль
Сердце Мадена разъела, как соль.
- Если всё так, то царский венец,
Жаман из народа, пастух и мудрец,
Должен носить и вершить Божью волю,
Ища для народа достойную долю.
Но прежде ответь, как узнал ты, Жаман,
Что я в своем роде единственный Хан?
- Не так это сложно, великий Маден,
Ты трапезе царской, богатой взамен,
Простою едою велел ублажить,
Хлебом с похлебкой меня накормить.
Теперь же о троне, он мне не нужен,
Душевной волною порыв твой разбужен,
Власть над людьми, не пастуший удел,
Хану служить, вот каков мой предел…
Тенью Мадена, стал наш Жаман,
Без дела оставив визирей диван*.
4.
Как-то гуляя, любуясь столицей,
Был удивлен наш Жаман вереницей,
Людей, что галдели, разинув свой рот,
У юрты, толкались за право на вход.
Тогда же поведал Жаману Маден:
- Это Менды захватила всех в плен,
С пятнадцати лет, а ей тридцать пять,
Решила она жениха выбирать.
Чтобы он мог превзойти не добром,
В достатке невесту, а сильным умом.
Вот так за богатством уже двадцать лет
Народ мотыльком прилетает на свет.
Вечер на город спустился с небес,
Закатом раскрасив одно из чудес,
Востока жемчужину, диво-столицу,
Царства оплот и Мадена десницу.
Зной, остывая в прохладе фонтанов,
Соком налился в бутонах тюльпанов.
О светлой и нежной, вечной любви,
Запели в саду, меж цветов соловьи,
Грёзы Жамана о сказочной пери*,
Смело раскрыли заветные двери.
Служанка Жамана с небес опустила:
- Кого к нам пригнала нечистая сила?
- Красавица, дело моё не к тебе,
А к славной Менды, твоей госпоже!
Служанка, смеясь, удалилась в покои,
Менды же сказала, что сами изгои
Уже приходить стали нагло с годами,
Польстившись на свадьбу с большими дарами.
Менды улыбаясь: - «На вид хоть и плох,
Лишь бы был ум в голове, а не мох.
Нож передай, оселок, изумруд,
Пускай он приложит к ним умственный труд».
Взглядом Жаман обвел все предметы:
- Насколько я понял, в них скрыты секреты,
Каких-то вещей на вид не хватает,
Без них мне не сделать того, что желает,
Твоя госпожа, так пойди, попроси,
И мне их не медля, сейчас принеси.
Служанка вернулась, неся молоток,
Ещё наковальню, железный кусок.
Собрав оселок, острый нож, изумруд,
Теперь, приложив к ним физический труд,
Сломал он предметы на две половины,
В юрту, надеясь попасть, на смотрины.
Увидев Жаманом разбитые вещи,
Менды прошептала почти что зловеще:
- Если за дверью не джин, не шайтан,
Значит, порвался пустых дней аркан.
Встречен Жаман был с большим уваженьем,
Смущеньем Менды и большим изумленьем,
Ведь все, кто пришёл, догадаться не мог,
К чему изумруд, острый нож, оселок.
Какой в них таится значенья секрет,
Каким должен быть на загадку ответ?
5.
В этот же вечер красавицы братья,
ДЕды и бабки, а так же их сватья,
Почти до утра продержали совет,
Ведь время бежит, а за двадцать-то лет
Не найден для брака второй соискатель,
Наверное, есть у Менды воздыхатель.
Решили поставить у юрты засаду,
Назначив сарбазам* большую награду.
Когда средь зелёных цветущих ветвей,
Снова запел на заре соловей,
В сети попался влюбленный Жаман,
Сработал родни недоверчивой план.
Связав бедолагу ремнём по рукам,
Жамана пихнули к Ханским ногам.
- Визирь твой был пойман нами как вор,
Навлек он на род наш огромный позор.
Ночью он в юрту пробрался тайком,
Что ему делать в доме чужом?
Пусть же свершится праведный суд,
Твоей справедливости требует люд!
От взмаха руки все покинули зал,
После, Маден в нетерпенье сказал:
- Был ли у девушки, «да» или «нет»?!
- В юрте я не был, таков мой ответ!
- Схватили тебя у Менды её братья!
- В поле попал я в тиски их объятья!
- Хотел я недавно отдать тебе трон,
За то, что не трус, как философ умён.
Скажи мне всю правду, тогда, может быть,
Смогу я тебя на Менды поженить!
- Нет всемогущий, мудрейший мой Хан,
Братьев слова, наговор и обман!
Взорвался Маден и гневно изрёк:
- Всем … и тебе преподам я урок,
Прокатят по городу в чане с дерьмом,
Тебя на потеху, а после ремнём,
Твоим же придушат, за лживый твой вздор,
Может быть этим ты смоешь позор!
Базар опустел, в нём не было торга!
Собрался народ и ревел от восторга,
На площади, возле дворцовых ворот,
Где страшный палач представленье даёт,
Сановника Хана, любимца, визиря,
В чан окунает, как корень имбиря.
Ушатом из бочки, облив для веселья,
Вынул его из пахучего зелья.
Бросил на грязный огромный помост,
Распнув бедолагу, вытянул в рост.
Голову сбрызнув водой из кумгана,
Ремень он накинул на шею Жамана.
Как масло ножом, толпу рассекая,
Всадник, на солнце саблей сверкая,
Летел метеором по площади вскачь,
Туда где работал ужасный палач.
Взвизгнула сабля и с пальцами гада
Слетел ремешок и со скоростью взгляда,
Всадник исчез, как небесный фантом,
Лишь сабля лежала на теле худом.
Как только к Жаману вернулось дыханье,
Увидел он саблю, тогда и сознанье
Ему подсказало: - «Пора во дворец,
Чтобы всю правду открыть, наконец»!
Увидев Жамана, Хан гневно изрёк:
- Кто в моём царстве ослушаться смог
Приказа, визиря позорно казнить,
Кому же ещё надоело здесь жить?!
Пачкая кровью мраморный пол,
Ползая кат* проревел словно вол:
- С саблёю всадник спустился с небес,
Мне пальцы срубил и исчез, словно бес!
- Как видно ещё не настал смерти час,
Иначе бы ты не стоял здесь сейчас!
Поведай, Жаман, кто спустился с небес,
И в чём разъясненье столь странных чудес?
- Прости, грозный Хан, но язык мой был связан,
Обетом молчания строгим обязан.
Теперь я всю правду могу рассказать,
Мне незачем больше тебе нагло врать!
Я был у Менды и прошёл испытанье,
В предметах прочёл я девичье посланье:
«Пока не сотрется в мелкий песок,
Черный, тяжёлый, большой оселок,
Пока у ножа не слетит рукоять,
О встрече со мною ты должен молчать.
Может тогда, в душе расцветут
Силы, что смогут рассечь изумруд».
Ответил я так: «Отделив рукоять,
Даю я зарок, что буду молчать.
Пока голова у меня на плечах,
Буду хранить я печать на устах.
Пока не сотрется большой оселок,
Сердце твоё покорю в этот срок.
Камни все эти, разбив пополам,
Клятву даю я святым небесам»!
По этой причине пришлось мне солгать,
И данный зарок о молчанье сдержать.
Когда же попал я в объятия смерти,
Менды, пожалев и из лап круговерти
Спасла мою грешную, бедную душу,
Но слово свое я и впредь не нарушу!
Менды разрубила молчанья печать,
Теперь я открыто буду искать,
Сквозь толщу любых испытаний, невзгод,
К сердцу любимой, желанной, подход!
Хан, убедившись в правдивости слов,
Пир закатил, как из сказочных снов.
После, сосватал Жаману Менды,
Она ж расцвела, как эдема цветы!
6.
Счастье не вечно и сорок голов,
Чёрную зависть, рыгнув изо ртов,
Созвали визирей тайный совет,
Где долго решали, как можно хребет
Дружбе Мадена с Жаманом сломать,
И Ханскую милость вновь отыскать.
Ответ же был прост: предметом раздора,
Станет Менды! Вот итог разговора.
Твердили визири: - «Нельзя описать
Зрелость красавицы, гордую стать.
Глаза восхищают, черны, словно ночь,
И нет таких сил их печаль превозмочь.
Тоненький серпик - каждая бровь,
Волосы – шелк, губы – алая кровь,
От песен стихает в саду соловей,
Безмолвно струится в фонтане ручей,
Лотос в пруду распускает бутон,
За голосом ввысь улетает твой стон.
Ум, словно клад, как жрецов фолиант*,
Достоин короны твоей, бриллиант!
Ты должен увидеть Менды, грозный Хан,
Не ровня ей старый, убогий Жаман»!
Поддавшись соблазну, отправился Хан
К дому, где жил его верный Жаман.
Увидев Менды, грозный Хан обомлел,
От чар дивной пери, совсем заболел.
- Визири, в душе вы посеяли смуту,
Не медля, скажите мне в эту минуту,
КАк мне с Жаманом теперь поступить,
Чтобы душевный покой получить?!
- Способ, Великий, здесь только один,
Надо его погубить, Господин!
Отправить Жамана в странствия путь,
Откуда его никому не вернуть!
- Пусть каждый потянет горький свой жребий,
Он равен для всех, для царей и отребий.
Открыли вы слуги Пандоры ларец,
Ведите Жамана ко мне во дворец.
Обнял Хан друга, словно родного:
- Судьба нас зовет к испытаниям снова!
Хочу я послать тебя в дальний поход,
Уж очень мне важен похода исход!
Путь твой опасен, страна ещё больше,
Дорога назад и страшнее и дольше.
Надеюсь на храбрость и светлый твой ум,
Пройдешь с ними море и сам каракум*.
В краю том пасется огромный баран,
Кожей его обтяну барабан.
От звука которого будет бежать,
Любого врага кровожадного рать!
Живет в той стране душегуб, великан,
Есть у него белый конь – ураган.
Делая шаг, он проходит сто вёрст,
Галопом легко достает он до звёзд!
Летает по небу там черная утка,
Украшена жемчугом утки той грудка.
Если бульон этой птицы испить,
Тысячу лет можно будет прожить!
- Маден, я пойду для тебя на край света,
Только ответь мне, друг мой, на это -
Что за страна столь прекрасных чудес?!
Что за страна это? - Барсакельмес*!
«Выбора нет, подумал Жаман,
Расставил мне друг хитроумный капкан,
Никто не вернулся с гибельных мест,
Но только меня просто так он не съест.
Визирей мне нужно на чистую воду
Вывести срочно, и этим свободу,
Я обрету, и тогда может вдруг
Проснется от спячки мой преданный друг»!
- Нужна мне в дорогу большая кобыла,
Чтоб ехать на ней мне удобнее было.
Неспешно, но верно, пройду этот путь,
Чтоб только покой твой душевный вернуть!
Визири три дня скакали с Жаманом,
Как гостя его провожали всем кланом.
И только присмотра ушла кавалькада,
Домой он вернулся в объятья отрады.
Дома, укрывшись в глубокий подвал,
Днем он, как филин, в нём сладостно спал,
Ночью вылазил из сумрачной ямы,
Вот так ожидал он конец этой драмы.
Прошёл целый год, и как-то Маден
Со свитой своей оказался у стен
Дома, где жил досточтимый Жаман.
- Пора мне сорвать вожделенья тюльпан,
Откройте ворота, зовите ханум,
Так ли силен этой женщины ум?
Встречен Маден был с радушьем и лаской,
Волненье ошпарило щечки ей краской:
- Что привело к нам великого Хана,
Когда до сих пор нет супруга – Жамана?!
- Без верного друга тяжко мне жить,
О нем и пришёл я с тобой говорить.
Когда над визирями гнева мой меч
Повис, он им головы смог уберечь.
Когда же над ним разверзся злой рок,
Он мне самому дал наглядный урок.
Сумел он умом растопить вечный лёд,
И с губ твоих алых испить райский мёд.
Талантом его я был восхищён,
Готов был ему уступить даже трон!
Таков был наш мудрый и добрый Жаман,
Как видно раскручен в саван тюрбан.
Год его нет, срок вернуться истёк,
На сердце от скорби один уголёк.
Чувствуя тяжесть вины за собой,
Менды, я сегодня пришёл за тобой.
Хочу взять тебя я сейчас во дворец,
Тиару надену…, ханский венец!
- Сбудется всё, что желает Аллах,
Всё в его власти, в могучих руках!
Когда-то наш Хан имел чудо-камень,
Что мрак освещал, будто солнечный пламень.
Но, Бог пожелал… и чудо разбили,
А ведь до того его очень любили.
Если на саван раскручен тюрбан,
То я, словно камень разбита, наш Хан!
Без света в душе, не смогу угодить,
Подумайте, Мудрый, тогда как мне жить?
Случается всё, в круговерти пучины,
Себя не вините по этой причине.
Как только Маден вошёл во дворец,
Жаман вдруг вернулся, за смертью гонец!
Был потрясен и раздавлен наш Хан,
Чувствуя, как затянулся аркан
Своей же интриги, на собственной шее,
Нет положенья страшней и глупее.
- Рад тебя видеть, верный мой друг!
Так чем же закончился странствия круг?
- Не будет большим мой правдивый рассказ.
Визири простились, и сразу, в тот час,
Погнался голодный за мной страшный лев,
Но, вынул я саблю, и страх свой презрев,
Пошёл на него …, побежал царь зверей,
После он скрылся в проёме дверей,
Дома, где я проживаю с женой,
Затем, он зачем-то ворвался в дом твой!
По этой причине, я здесь, Господин,
Чтоб с ним изъясниться, пока он один!
Хан то краснел, то, как мел он бледнел,
Другу в глаза посмотреть он не смел.
- Прости, если сможешь, мой добрый Жаман,
Поддался соблазну, попутал шайтан!
Я виноват, оправданий мне нет,
Только позволь мне дать малый совет.
Встали визири, меж мной и тобой,
Ты уезжай, не поспоришь с судьбой.
7.
Так и случилось, уехал Жаман,
Совсем захандрил от тоски грозный Хан.
Друга забыть он пытался напрасно,
Жизнь протекала вокруг безучастно.
Визири пирами старались развлечь
Мадена, от дум его тяжких отвлечь.
Как-то в шатре Хан взглянул на шанрак,*
И громко изрек: - Напал страшный враг,
Гибель близка и разгневан народ,
В ханстве моем беспокойство, разброд.
Что это значит, что может быть?
Не будет ответа, Визирям не жить!
Снова собрался визирей совет,
Но только не найден был нужный ответ.
Решили поехать с поклоном к Жаману,
Только лишь он угодить сможет Хану.
Принял радушно Жаман земляков:
- Ответить на ханский каприз я готов.
Напавший любой на кочевье злой враг,
Сперва разбивает у юрты шанрак.
Значит, невзгод ваших нынче злодейка
Кульдиреуш* – поперечная рейка.
Вложите в расщелины толику теста,
И вставьте отпавшую рейку на место.
Сделали всё, как велел им Жаман,
Доволен остался визирями Хан.
- Снова, как вижу, помог вам мой друг,
Если не он, то могилы сундук
Вас поглотил бы, визири, сейчас,
Вы же его…, отдалили от нас.
Можно всем телом в желудок попасть,
Если пихать тигру пальчики в пасть!
8.
На склонах Хантенгри* охотился Хан,
За дичью гонялся быстрый сапсан*.
Стоял на поляне красивый шатер,
Горел чуть подальше огромный костёр.
Тушу оленя жарили слуги,
Хвалу возносили друзья и подруги.
Только не весел, был грозен Маден,
Душу тоска разъедала, как тлен.
Вдруг на поляну вышел старик,
С гордой осанкой, худой, как тростник.
В белом халате и с белой чалмой,
Шейка торчала домбры за спиной.
- Послушай, почтенный, куда ты идешь,
Вижу домбру, может, ты мне споёшь?
- Могучей горе я иду поклониться,
С нашей святыней хочу я проститься.
Спеть не смогу, а сыграть, я сыграю,
ЧтО нужно Хану, я, кажется, знаю.
В мелодии грустной слышался стон,
Над степью стелился туманами он,
Затем вдруг внезапно в небо взмывал,
Как будто о чем-то у всех вопрошал,
Камнем на землю с высот опускался,
И отзвуком в сердце повторно рождался.
Но вдруг оборвался щемящий тот стон,
И в бурном потоке исчез, словно сон.
Виделся в звуках стремительный взлёт,
В просторах небесных крылатый полёт.
Вольною птицей парила мечта,
В зелёной траве, что свежа и густа,
Грезился бег белых, легких коней,
Ритм разгонял кровоток все сильней
И вот на излете, достигнув предел
Тихо и плавно он на воду сел
Речки, что медленно движется вдаль,
В синь, растворяя тоску и печаль…
- Да, ты был прав, это словно бальзам,
На рану, что в сердце, хвала небесам!
Искусство твое безупречно, старик,
В пустыне оно как чистейший родник!
Хочу у тебя я спросить, Аксакал,*
Сколько прошло лет, как иней упал,
На эту вершину чудесной горы,
Что людям приносит блаженства дары?
- Лет двадцать пять - ответил старик,
И двадцать, как он у подножья возник.
- Сколько прошло, как холодный ручей,
У славной вершины течет из щелей?
- Десять, мой Хан, десять тягостных лет,
Как тень навалилась на весь белый свет!
- Отец, из сколькИх ты сейчас состоишь,
Я думаю, наглость мою ты простишь?
- Ночью нас двое, а утром четыре,
Бесследно ничто не пройдет в этом мире.
- Есть у меня сорок пестрых гусей,
Хочу ощипать их тайком и быстрей,
Сварить без огня, и, не брызгая кровью,
Чтоб гуси не смели подёрнуть и бровью!
Найдется ли в мире такой молодец,
Что ношу облегчит мою наконец?!
- Конечно, найдется такой человек,
Его не придётся искать целый век.
Шагая навстречу, короче дорога,
А всё остальное зависит от Бога!
Дальше пошёл благороднейший старец.
К небу воздев указательный палец,
Хан громогласно визирям изрёк:
- Пышная свита, даю я зарок,
Что уничтожу каждый ваш род,
Не жаль, если даже полханства умрёт,
Если вы за год, терплю до тех пор,
Не растолкуете наш разговор!
Страх обуял всех сановников Хана,
Срочно решили бежать до Жамана.
Пусть далеко, лишь бы лютый Маден
Не перерезал родне кровных вен.
- Вам помогал я, визири, не раз,
Головы Ваши спасу и сейчас.
Чтобы от кары вас всех уберечь,
Должны вы одежду всю быстренько сжечь.
Лошадь сварите на этом костре,
Коней остальных же подарите мне.
Жертву свою принесите огню,
К Хану нагими я вас погоню.
Молнией весть долетела до Хана,
Решил он встречать на границе Жамана.
В степи был расстелен полдневный ковёр,
Что вёл, как дорожка, в царский шатёр.
Почётный стоял у дверей караул,
Шумел в возбужденье ханский аул.
Как только визирей замечен был ход,
Взревел от восторга аульный народ!
С Ханом Жаман обнялись, словно братья,
Зависти черной исчезли проклятья.
- Время пришло рассказать мне, мой друг,
Визирям и всем, кто собрался вокруг,
Суть разговора паломника с Ханом,
Что спешно погнала ко мне их шайтаном.
Иней подножья, а так же вершины -
Это почтенного старца седины.
Горный бегущий ручей из щелей -
Горькие слёзы вдовца из очей.
Женился повторно, в семье двое душ,
У вдовушки тоже ушёл прежний муж.
По этой причине, четверо их,
Когда вспоминают о бывших своих.
Сорок никчёмных и пёстрых гусей –
Сорок визирей, продажных друзей.
Хан захотел вас без крови исправить,
Паломник ко мне подсказал всех направить.
Прочтя мысли старца и Хана надежду,
Гусей ощипал я, сняв с вас всю одежду.
Из вашей парчи разведен был огонь,
Вами был съеден сваренный конь.
Этим без крови я вас умертвил,
И голыми в ставку гусей притащил.
Пора за грехи получить воздаянья,
Хану решать ваш предел наказанья.
- Ты снова со мной, мой верный Жаман,
Нас часто толкали визири в капкан,
Меж мной и тобой, сея семя раздора,
Допил из-за них я всю чашу позора.
Визирей совет при главе упраздняю,
Может и зря, но я вас отпускаю.
Имейте в виду, малый повод для гнева
Все ветви срублю родословного древа!
Теперь же послушай и ты, мой Жаман,
Отныне в стране ты единственный Хан!
Когда-то хотел я отречься от трона,
В срыве душевном, теперь же корона
Мной отдаётся в порыве прекрасном,
С совестью чистой, в сознании ясном!
В знак благодарности и уваженья,
С гордости чувством и восхищенья!
9.
Новый народом признан был Хан,
На белой кошме был поднят Жаман.
Без крови и войн до Мисра* гробницы,
Ханства Жаман расширил границы.
Был справедлив, неподкупен, умён,
За что был Аязом* в миру наречён.
Любой простолюдин Аязу был рад,
Всевышний для Бия* не ставил преград.
Тем, кто напрасно обижен судьбой,
Был сильной опорой и грозной горой.
В знак назиданья себе и другим,
Наглядным уроком, упреком немым,
Повесил над дверью дворцовых палат
Аяз свой линялый, дырявый халат.
Когда расходились слово и дело,
Когда возвышалось над разумом тело,
Тогда говорил: - «Не гордись, что богат,
Иначе наденешь свой старый халат.
Каждому Бог начертал жизни путь,
Так ты и старайся с него не свернуть»!
Жаман* - плохой
кумган* - кувшин
куга* - осока
дувал* - ограда
кизяк* - коровий навоз
тулпар* - конь
сункар* - сокол
каурая* - светло – гнедая масть
Ханум* - госпожа
диван* - канцелярия, фарси
пери* - райская дева
сарбаз* - воин
кат* - палач
фолиант* - бумага, документ
каракум* - черный песок
Барсакельмес* - пойдешь, не вернёшься
шанрак* - верхний круг
кульдиреуш* - поперечная рейка
Хантенгри* - священная гора
сапсан* - сокол
Аксакал,* - белая борода, уваж.
Миср* - Египет
Аяз* - мороз уваж.
бий* - судья