«Вновь тишина, не ждущая ответа…» (М. Цветаева)
***
Я не обиделась, нет, ну что ты!
Просто опять, на бездонный миг,
Сердце узнало, что есть – пустоты,
А не озвученные
полу ноты –
Черные соты, где бьется крик.
Странно, конечно… Глупые нервы!
Им бы привыкнуть: жизнь – коротка.
Но – только слово,
и – кто будет первым
Веру поить обреченностью серой:
Сны? Безысходность? Или тоска?
Кто переполнит или разрушит?..
Ночь размывает грани окна.
Видишь, это выходит на сушу,
Чтобы спасти наши странные души
Благословенная
ти-
ши-
на.
***
Тихо… Господи, как же тихо
В сердце моем!
Ни шепота времени
Желтых песчинок,
Ни стихо-
творения,
Ни звона ошибок,
Осколками ссыпанных
На самое-самое гулкое дно…
Знаю одно –
Тихо… Тихо в том омуте
Не растревоженном.
В сердце, как в комнате,
Бережно сложены
Воспоминания.
В стену – окно.
Было – не страшно, и вдруг – темно.
Как заклинание,
Бьется в ночи:
«Только молчи, молчи…»
***
Помолчу.
Промолчу.
Тишина – словно братина с медом.
Пей неспешно и помни – мы братья за общим столом.
Пусть не кровные. Но – сколько было, как истинных, сводных!
Потому и приходим по осени в этот
Невидимый
Дом.
Здесь разлуки и сны.
И печали, как руки любимых.
Ни о чем не жалей. Разве можно о жизни жалеть?!
И, бинтуя закатам их красно-кленовые стигмы,
Плавим сердцем слова в золотисто-прозрачный елей.
Знаю,
скоро простим
Неприкаянным суетным птицам
Их бездумную речь о бескрайних и вечных Садах,
Чтоб родиться – я верю! – упрямо и дерзко родиться,
И забыть, что по осени надо вернуться сюда.
А пока –
помолчим…
Тишина – словно ложь во спасенье.
Будет светлая ночь, что одарит крылатым родством.
И в положенный срок, повинуясь земному мгновенью,
Мы покинем Небесный,
однажды увиденный,
Дом.
***
Дом – немой.
Дом – не мой,
Карточный домик…
И ничего? Ничего, кроме
Белых бегоний,
Странных агоний
Осенью, вечером, на исходе
Жизни?! Разве не сводит
Это с ума?!
Только – сама, сама….
Тише! Всё – тише.
Каждому – ниша:
Страху, прощанью.
Ты обещал мне…
Утро.
Тепло на холодных ладонях.
Что говорила о снах и агониях?
Нет. Это глупость! Не мало. Не слишком.
Что-то японское. Нечто парижское.
Кофе. А, может быть, чай светло-розовый.
Знаешь, а жить удивительно-здорово!
Будут цветы – обязательно ирисы!
Гимны венчальные с правого клироса.
Солнце и радость! И счастья не меряно!
И никакого:
А верю ли?..
***
…А счастье будет молчаливым.
На грани света и теней
Цветут разбуженные сливы
Все откровенней и сильней.
И редки птичьи пересуды:
Весна – опять! – во всем права:
Жизнь возвращается, как чудо.
И больше не нужны слова.
***
Слова – как что?
Какого мира
Слиянье гласных и согласных,
Нанизанное сном янтарным
На незаконченное «если»?..
Фарфоровое «звень» о чашку
Прозрачно-голубого блюдца.
Витражное «прости», как имя
У бабочек с пыльцою счастья.
И волны «подожди» – дождями,
Смывающие осень с листьев –
Беспечное почти занятье,
Вновь разделенное не с теми.
А больше – нет.
Все остальное –
Нелепости и откровенья,
Которые хранит в чулане
Чудаковатый старый гном.
Он ими наряжает елку –
Словами – старыми шарами –
Привычно ожидая чуда,
И веря в эти чудеса…
***
В ожидании чуда так хочется слова «нечаянно»!
Тишина ускользнет и оставит на желтых песках
Отогревшийся в нашем нелепом и долгом молчании,
Словно хрупкое счастье, цветок о семи лепестках.
Мы проснемся опять, растревожено, птицами ранними.
Не летать и не петь, только помнить – ни шагу назад,
Когда столько разлук – нареченных и глупостью раненых,
Оттого, что лишь главное мы не успели сказать…
Мы пойдем на восход (на закат – нам не хватит отчаянья):
Раздавать и хранить, и раскрашивать серые сны,
Чтобы только дожить до усталого чуда – молчания
И до вечно тоскующей,
странной
влюбленной
земной
тишины.