Опухнув в стойбище марксизма, метнулись мы к капитализму
и, промывая мозги клизмой, так ошалели от забот,
что в беспредельности свободной, бардак устроив всенародный,
лишились нити путеводной в путине цепкой мутных вод.
Теперь страдаем, как уроды: текут бесцельно наши годы,
на деньги променяв свободу, на сытый хлев – мечтаний дух.
Не нахожу себе я места – протухло наше королевство,
взрывают бомбы повсеместно и люди гибнут там и тут.
И нет печальнее картины: отечество лежит в руинах
и к радости мозгов куриных, где стол был яств – там гроб стоит.
Власть к вере направляет чувства: кто Магомету, кто Иисусу,
кто Будде молится по вкусу, но нету толку от молитв.
Искусство в ложе у Прокруста исподнее снимает шустро
под свистопляску камасутры с утра до ночи напролет.
Эфир гудит пчелиным ульем, но трудно трутням в вихре буйном
привлечь вниманье звоном в бубен, где Герострат пиарно жжет.
Тьма неизвестная героев, что полегли на войнах строем,
отдавших море красной крови за Родину и за страну,
стоит, как кость, в оплывшем горле, мешая развивать застолье,
и шельма опошляет подвиг, чтоб соответствовать ему.
И вечный кайф! Покой не снится лишь кладбищу и психбольнице!
Стремится ввысь вспорхнуть синица в восторге к синим небесам,
но не журавль эта птица и продолжает суетиться
в отребье заграничной пиццы – ей наплевать на стыд и срам.