Когда нам дали квартиру в Нефтяниках, я обрадовалась: Валя, моя двоюродная сестра, теперь живёт всего в нескольких остановках! Ура! Можно видеться чаще! И всё лето я чуть ли не ежедневно отправляюсь в гости на Магистральную. Пешком, конечно. Во-первых, из экономии – это ж, если на транспорте добираться, никаких денег не напасёшься! Во-вторых, я вообще люблю пешие прогулки. Идёшь себе, глазеешь по сторонам. Можно в сквере на скамейке посидеть, можно в магазин по пути зайти – полюбоваться на что-нибудь.
Например, на немецкий г а р н и т у р – комбинацию и трусики, – который маняще висел под стеклом, но стоил безумно дорого, аж двадцать пять рублей; но помечтать-то мне никто не запрещал? Вот я и стою себе у прилавка, и воображаю себя в этакой немыслимой красотище… И как все обмирают от восторга, и глаз не могут отвести от меня, такой прекрасной в чёрном шёлке и кружевах…
Кто эти в с е, которые должны обмереть от восторга, завидев меня в нижнем белье – меня не интересует: больно мне важны такие-то пустяки! Здесь же что главное? Правильно, восторг окружающих. А иначе зачем бы мне сдалась эта комбинашка?
Хотя… Нет, лучше всё-таки, чтобы кто-нибудь обалдел. Ну, вот. Я могу так долго стоять. Но вредина-продавщица, которой прискучило наблюдать за явно бесперспективным посетителем, грубо возвращает меня с небес на землю: «Девочка! Ты будешь брать что-нибудь?»
Вот вечно так! Что, мешаю я ей, что ли? И я, всё ещё в некоторой прострации, отхожу от прилавка. Ну, ничего, утешаю я себя, зайду в следующий раз! Может, и не сразу прогонят…
Я топаю дальше, любуюсь на цветы и тополя, улыбаюсь встречным и напеваю на "иностранном" языке, который известен мне одной. Ну, например, я пою: «Квэйя лорейя! Десперенья вайолинг!» Может, это что-то и значит? Если вон тот пацан насмешливо показывает мне язык, так он сам дурачок. А вон те две буржуйские девочки, одетые с иголочки, смотрят на меня с завистью. И правильно! Они-то ни одного иностранного наречия не знают? То-то же. Как тут не воспрянуть духом?
Так я дохожу до аптеки на углу и там задерживаюсь снова. Потому что на стене, на улице прямо, висит такой агитационный щит, с картинками смешными и стишками в придачу к картинкам. Я всё время возле этого щита останавливаюсь, читаю. Все "агитки" – тематические, против пьянства. Вот, например, нарисован дядечка, в костюме и шляпе, но накренившийся набок – чтобы понятно было, что он шатается. Нос у него красный, конечно, но выражение лица надменное, как это часто бывает у пьяных. Хмельной дядечка в неположенном месте переходит улицу и, повелительным жестом останавливая машины, говорит-думает: «Объедут! Тревожиться мне ни к чему – кому же охота садиться в тюрьму?» А на соседней картинке другой пьяный дядечка, как две капли воды похожий на первого, поёт, скосив глаза к переносице: «Левая, правая… где сторона? Улица-улица! Ты, брат, пьяна…» Короче, ясно: пьянству – бой! И я вприпрыжку убегаю дальше, бормоча прилипчивую "нетленку"…
…Прошло сколько-то лет, я выросла, родила детей, и как-то, едучи в автобусе и насилу протолкавшись к выходу, над дверью увидела заткнутый под прозрачный пластик листок со стишками. Любопытствуя, я приблизила слепошарую физиономию к тексту и прочитала:
Всё "обмывал" он: день субботний,
Аванс, получку, карнавал;
Недообмытое сегодня
Назавтра он дообмывал.
Так часты обмыванья были,
Так их масштабы возросли,
Что и его на днях обмыли
И в белых тапках унесли.
…Думаете, где я ехала? Правильно, мимо угловой достопамятной аптеки…