В вечном фокусе и с постоянными фокусами.
Неразделимой нитью телефонных проводов, коньячных стопок, сигарет и открытых окон.
В задымленном, пустом сознании - знаки, пароли, образы и куча не раскрытых карт.
Играй уже. Шах и мат.
А я тебя в стальную белую пелену и в клетку, в сердце, чтобы всегда был на месте.
Чтобы всегда был на расстоянии телефонного вызова, в досягаемости абонента, в досягаемости раба моего - ветра.
Окруженный охранниками: шантажом и скрытностью.
В сетях, за границей отысканных, запутанный.
В плену, в заточенье, в забвении.
К чему пересматривать теперь мировоззрение?
Ты же и так в моем обезумевшем от хлестких ударов сознании напрочь засел, как моментом заклеенный.
От тебя остаются рваные раны.
Ты не знаешь, не чувствуешь этого, спасенный морфеем сновидений.
Черт возьми, да ты даже, наверное, не помнишь этих феноменальных моментов.
Или все-таки помнишь? Сказал бы хоть.
Я тебе метафоры и синекдохи.
О тебе ямбами и хореями.
О тебе, за тебя, про тебя я.
Безвременно, бесконфликтно, бесспорно, расклеено.
Размыто, разорвано, брошено.
Оловянные лодки затоплены.
Твою душу растащат на органы.
Чтобы я, проезжая по городу, натыкалась в толпе понарошку на твое поведение, губы и брошку.
Привыкая совсем понемножку.
И цепляясь за колкие поводы, за подвластные мне запоздания,
Я хватаюсь ладонями в поисках твоих пальцев.
Большого и безымянного.
Пролетим автостопом все промахи, все предательства и обновления.
Чтобы рейсом 140 до Лондона без каких-то еще приключений там.
И не путаясь больше в квартирах, этажах, что уж там – улицах,
Напишу о тебе неотрывочно грубой прописью стих о будущем,
То, что вроде как лечит и любит терпение,
То, что может принять понукание и внушить доверие.
Только это все умозрительно и в теории.
Черт с ним. Давай до аддикции. За нас решено все давно уже.