Когда Мусе исполнилось шестнадцать лет, ей надо было выправлять паспорт. Все документы в архиве по месту их довоенного проживания сгорели и, подавая на паспорт можно было легко избавиться от ненавистного и чужого имени Матильда, которым когда-то отец, никого не спрося, одарил любимую и единственную дочку, видимо в чью-то честь.
Он никогда не давал явного повода для упрёков, но то, что у него есть своя, тайная от семьи мужская жизнь, дети чувствовали, но никогда не обижались на него за это, душой понимая, что в семье он одинок, что с женой его связывает только чувство долга, и родительская любовь к ним.
Матильду все звали Мусей или Машей, как кому больше нравилось, но честность и исполнительность характера не позволили ей даже помыслить об этом невинном обмане. Так она и осталась в паспорте этой дурацкой Матильдой, продолжая в жизни быть просто Мусей-Машей.
Отцова сестра, врач по профессии объяснила брату как комиссоваться по его болезни желудка с фронта, и он уехал работать на завод в Кемерово, куда выписал и семью, жену, дочь, и двух сыновей, и слава богу, одни б они так и пропали.
Старшего из них, Рафаила, тут же забрали на фронт. Матвей же фронта по счастью избежал.
Семья долго не знала, где Борис, никаких вестей от него не доходило. Отец что-то знал, но ничего никому не говорил, может, надеясь, что придут лучшие вести.
А Мусе вместо учёбы в восьмом классе надо было работать. Все должны были помогать фронту. Она работала на телеграфе, наравне со взрослыми, в любую смену.
Самое страшное было идти на работу в ночь. Сибирская зима, всё завалено снегом, и тьма вокруг, ни огонька – светомаскировка и в тылу была неукоснительным правилом.
В крохотном доме на отшибе, где жили они у какой-то ветхой старушки, нет часов, никакого даже самого завалящего будильничка. Ляжешь вечером спать, а внутри тикает тревога – чтоб узнать время, надо проснувшись вскочить, закутаться, выйти за ворота, и стеречь, чтобы по ночной темени прошёл бы кто-то, у кого можно спросить: «Который час?» Только так вот и узнаешь, можно ещё хоть чуточку подремать, или надо уже замотаться во всё, что только можно, и брести пешком по глухой ночной темени через спящий город на телеграф.
И однажды она опоздала на работу на восемь минут. За это было наказание. Из телефонных барышень, особ привилигерованных, бойко работающих со сложной системой переплетающихся проводов, сидящих в тёплом зале, и успевающих ещё и весело переговариваться между собой, её перевели в разносчицы телеграмм.
Это было очень унизительно и страшно. Остаться одной, и бродить часами по промерзшему городу, заходить к чужим, может быть опасным людям... И Муся решила совсем не пойти на работу.
Заперлась в комнатушке, закрыла ставни, и лежала в страхе и слезах. Брат ничего не заметил, мать тоже, никто ничего у неё не спросил, не посоветовал. Да никто и не мог ничем помочь, только отец, а его как раз не было, уехал в командировку.
Как она его ждала! За прогул грозили трибунал и тюрьма, по причине военного времени. Такое это время было людоедское.
Неведомо, какими мучениями и подкупами деду удалось отвести беду. Что он для этого должен был проделать, вообразить трудно, но удалось, слава Богу!