И потому я хочу показать, как фундаментальная сикстина может преобразиться в надоедливую шутку, когда четверки Шота будут мелькать, как мотыльки, летящие на гибельный свет обвинения в графомании в обычном понимании этого слова. Я только хотел показать, что любая форма может быть облегчена настолько, что она забывает о своем первоначальном предназначении, Вспомните, как Байрон говорил о тех же возможностях строфы Спенсера. А если вспомнить блестящие шутки-шедевры наших классических музыкантов и вокалистов.
Зачем такое слов теченье?
Мой дядя тоже честный малый,
Боец отнюдь не захудалый,
Стихов любитель запоздалый,
Строф длинных написал не мало…
Лепил он рифмы точно бог,
Князей описывал удалых,
Княгинь таинственных чертог…
В строку он лыко вставить мог,
Пока совсем не занемог
Да так, что видится порог:
Стой перед дверью, выбирай
И Данте тут не забывай,
А то наденешь малахай
С рогами. Их потом ругай
И понимай, что ад, что рай.
Сначала в рабство он попал.
Рабовладелец, знаете, шакал.
С рабов надежно шкуру драл,
Как будто, пожирал и кал, во
Всеядный был, однако, гад.
Все верно Маркс нам описал.
У ж я теперь и сам не рад,
Что этих пакостей парад
Вам выставил в единый ряд.
Ведь, если б не Христа догляд,
Нам быть рабами по сей день.
А так собрал борцов отряд,
Всех тех, кому работать лень,
Чтоб вырвать столь непрогрессивный пень,
Что на пути истории, однако, и ремень
Годится, если бы не Юрьев день.
Затем победа на века,
И Рим повержен. Тут рука
Господня мир ведет. Ну, а пока
Рыбак увидел рыбака:
В Рим варвар с Севера идет,
Его-то хватка так крепка,
Как у себя, он все берет…
Рабовладельческий народ
Уже безрадостно поет,
Устал от варварских свобод.
Он к баням-термам так привык:
«О, правил строгих верный свод».
А тут вдруг северный мужик,
Ест мяса с кровушкой шашлык,
Неандертальца злобный рык,
Какой театра тут язык?»
Когда б не знать, что Возрожденье
Нас ждет спасти. как Провиденье…
Картин, скульптур столпотворенье,
Как будто прежнего виденье.
Но держит крепко феодал
К прогрессу нужное движенье.
Он землю все же не отдал,
Чем по рукам рабов связал,
Но Юрьев день, однако, дал,
И век быстрее поскакал.
Но порох есть в пороховницах,
Борец силен, как сам Дедал.
Уже борьбы блестит денница,
Пора бы кровушки напиться,
Листнуть истории страницу…
А помните? Там будет львица.
И в правду, феодальный строй
Так плох, что лишь один застой.
А Возрожденье? Ну, постой!
Картины ведь урок простой:
Люби мадонн любимых верно,
И дом супружеский дострой,
И семьянином будь примерным.
Забудь прогресс сей эфемерный,
На что писателей химеры,
Движенье быстрое без меры?
Не слышит Бэкона Европа:
Ах, эти бритты-землемеры,
Ну, сколько можно землю лопать,
Вам что, не гож монгольский опыт?
Иль вам приятней эшафоты
И с Кромвелем дружить охота?
Извольте, с веком он на ты
И безголовой красоты
Любитель. Все для простоты…
Ну, в общем, бег до пустоты,
Той пустоты златого трона,
Когда решения просты:
Занять его. То нам знакомо.
И в правду хороши хоромы.
Круги истории, вы хромы
И к старому всегда влекомы.
Вам снова виден рядом тать.
Пока народ не доведет до комы,
Соседей Кромвель усмирять
Решил. Всерьез повоевать,
Не слушая родную мать,
Чтоб лавры древних надевать.