Всё снова тихо в уютной Немеции.
Субботнее утро на окраине Кёльна, за окном скупой снег, и даже не снег, а так… Мелкая крупка, присыпавшая капусту: снег скуп, как и все вокруг.
Кошки боятся открытого огня, а так, через огнеупорное стеклышко, почему не погреться?
А снег совсем другой был…
Был мокрый – тающий – ползущий суицидом, но к краям красных – зеленых – ржавых…
Нелепейший светофор…
Нелепейший светофор разумности удерживал по эту сторону закрытого окна…
А ведь хотелось…
Распахнуть, и … по красным – зеленым – ржавым…
Глаза египетской кошки сверкнули зеленоватым огоньком.
Полжизни в ожидании чуда, а потом еще полжизни и никаких поблажек: чудо – всегда немного ремесло – закрою форточку за улетевшими ангелами, проверю список добрых дел, расставлю галочки по местам…
Ах! Как уютно быть!
Ох, как неуютно заглядывать в будущее, очень модно говорить, что его нет, не верить в чудеса и биться головой о стену настоящего. А в том-то все и дело, что нет будущего без прошлого, а с вашим прошлым ничего хорошего Вас не ожидает. Только нет у меня прошлого, как нет его и у тебя, Атоим…
Искусство отказываться от накопленного опыта, совершить нечто в обход правил и вопреки обстоятельствам…
Впрочем, ангелы возвращаются, … и, кажется, будут бить…
Пора придумывать новое прошлое…
- Суета?
Проведи ночь на скамейке в парке, укрывшись надеждой на теплое утро, позавтракай водой из фонтана… и лицо твое станет спокойным, а движения царственными. Молчи и грейся на солнышке, научись сыто зевать при виде фруштукающих на ходу албанцев…
Начни, наконец, думать! Изобретать!
Завалявшийся в кармане трамвайный билетик может вместить (при некоторой ловкости рук и языка) две щепотки табачной пыли со дна сигаретной пачки!
Вперед! К новым открытиям!
Пусть пьют пиво обладатели фамильных склепов, ангорских кошек, наследственных заболеваний и прыщавых детей…
А если вдруг в твоем распорядке дня графа «обед» останется незаполненной…, то отсутствие ужина … может даже обрадовать, как некоторая новая закономерность…
Научись игнорировать недоступное, к примеру, запах турецкой пекарни, и… Мир перестанет быть враждебным!
Иллюзия гармонии в природе как никогда станет для тебя актуальной: ты заметишь, что созерцание весьма питательно, но утешительные мысли о «пользе солнечных лучей» вряд ли помогут тебе заснуть натощак…
Всего три дня!
Я безошибочно определю, кто ты – по твоему внешнему виду и потерянному взгляду. Иди же, возвращайся в царство электричества и канализации, принудительной вентиляции и свободного секса.
Нет, ты не жил в этом вежливом городе, ты лишь раз заглянул в его спокойное и самодовольное лицо: комнатная собака, поигравшая в «собачью жизнь»… Впрочем, твои «хозяева» встретят тебя со слезами радости на глазах, столь искренними, что, возможно, стоило – на три дня – стать «плюшевым индейцем».
***
Фрак не жмет?
Когда это кончится…
Смахни пудру с зеркала – пора на сцену, бледный Атоим –это Провинция…
Провинция…место провинившихся от рождения или сосланных по провинности, дабы по простой «винности» этих мест жизнь их окончилась белой горячкой: трогательно и провинциально-невинно…
Пьют…
Ох пьют! Что пьют!
-Всё, - на свои и на чужие, «за» и «против», вопреки и согласно, на зло и от радости, с горя и просто потому, что есть… или нету, но пьют – пьют от любви даже чаще, чем плачут от того, что ее не бывает.
Те, кто что-то может, пьют от того, что «незачем», кто не может – пьют за компанию…Компании сменяют друг друга, а други пьют…
Женщины рожают, согласно традиции или по нелепости обстоятельств. Страдательно, по-домашнему, растят будущее в инкубаторах местных вузов авторитетные авторы тоненьких методичек…
Пора начинать…
Свечи горят, карты разложены…
Занавес!
Скучно обманывать недоверчивых дураков и легковерных умников, томимых провинциальной скукой – только ФОКУС…
Их фантазии хватает на удивление…и не дальше. Они такие, какие есть, - медленные, уверенные, замкнутые, скучающие – провинциалы. Пьют они не от того, что хотят невозможного, на самом деле, им ничего не нужно: скучают они…
А есть мир иной – мир суетливых, образованных и одиноких неврастеников, занимательных существ, не способных на растительное существование, - симулянтов и больных, корифеев иллюзорности, мазохистов, педерастов, воображал – целая страна лгунов – вечный маскарад…
***
Индустриальный пейзаж, сломанный лифт, отсутствие горячей воды как нельзя лучше вписывались в атмосферу творчества Яны, худенькой женщинки с аккуратно заостренным подбородком и подростковым телосложением…
Нежные формы, выходившие из-под рук милой ваятельницы, несли на себе печать надломленности и были весьма абстрактны… Творения ее милого гения продолжали жить рядом с ней, постепенно заполняя пространство, пересекаясь с бытом и частично его заменяя. Папа присылал деньги – Янка покупала макароны и гипс. Наждачную бумагу ей приносил, в дар причастности к высокому, слесарь из домоуправления.
Красивая и незамкнутая, имея в качестве привязанности никем не понимаемое искусство, Янка черпала свое вдохновение из «переменных источников», нуждавшихся в ее любви – ласке – поддержке… «Переменно-вдохновленная», несущая в себе колоссальный запас нежности и тоски, она в принципе не могла никого вдохновить, ибо глубочайшее уныние вызывают женщины, ничего не требующие от мужчин…
***
Устал?
Скинь фрак, «бледный Атоим».
Ты не первый…
И не расстраивайся – нет – ну ты серьезно?
Лгут!
Как лгут!
Самозабвенно и безобманно…
Боятся…
Было что-то от природы – простое-понятное, зелено-солнечное – нет! – нагородили фиолетовый лес, оделись в порно-розовое, отхлебнули для храбрости чистого спирта «абсолютной фантазии»…
ЧИСТЫЙ SPIRT нужно запивать…
ЗАКУСЫВАТЬ НАДО!!!
Маленькая ложь – большое искусство, единственное, пожалуй, присущее неискушенным во всем том, к чему любезные переводчики лепят приставку art.
Подражание – начало рожания, хотя, беременность может быть ложной – «отходят воды» (ну, если до этого дойдет) и… - наливай…
Но это еще ничего, а ведь ОСОБОТВОРЧЕСКИЕ личности, кои бьются в схватках годами, привлекая к родовспоможению критиков-акушеров, отвергая всяческое редакторское кесарение, ставя в глупое положение всех диагностов на предмет исходя родов.
Мда… Земля кружится!
Это все Земля: этот шарик давно уже вызывает приступы тошноты у вселенной…
Атоим! Мы опять нажрались, опять получу ****юлей от ангелов: не сон, но жизнь – она всегда крадется за тобой по пятам, норовя стукнуть тебя по затылку…
Впереди?
Нет! Впереди не ЖИЗНЬ – бери выше! – БЫТИЕ – несовершенного вида – не лупай глазами, ты не вчера ёбнулся, детство свое негодяйское вспомни!
Ставить детей «в угол» - наивное варварство, вернее, наивно полагать, что дети «в углу» думают о содеянном, чистосердечно в нем раскаиваясь…
О чем ты думал, Атоим, ковыряя выцветшие обои и уткнувшись лбом в стену? Ты уже не помнил, «за что» тебя поместили в этот угол грёз, но на вопрос «ты всё понял?» рассеянно кивал головой и под напутственное «иди и больше так не никогда» двигался, очарованный первыми откровениями своей персональной философии «из угла».
Кто знает…
Возможно, именно в этом углу ты почувствовал силу своего четко продуманного упрямства и полное бессилие родителей, ведших полуночные дебаты о методах воспитания…
Экспериментатор…
Ты измерил ширину любого «нельзя» и глубину любого «можно», оставив лбом засаленный след на драных обоях.
***
Неважно, что тебя плющит снаружи – главное, чем тебя распирает изнутри – тебя всегда распирало…
***
- Уходишь? (Обычный вопрос, заставляющий вздрогнуть).
- Нет! (Обычный ответ русского, которому не удалось уйти по-английски).
Янка разглядывала свое последнее творение и констатировала: уходишь, уходишь…
- К обеду ждать? (непоследовательно, но вполне в стиле…)
- Не знаю (уклончиво).
- Как ты вчера сказал? Что тебе это напоминает? (Речь о последней скульптурной композиции «Согбенные», которую по пьянке обозвал «блюющие»).
- Ты о чём?
- Если будешь завтракать – пиво в холодильнике (запрещенный прием).
- Спасибо…
- Я знаю, что я дура…
- Почему не уедешь к папе, в Ростов? Ведь едут к нему, молятся, учатся…
- Он не может ничему научить…но все ждут откровения… Он умничает, а мне противно…и Лариса там тоже, муза хренова… Раньше он хоть смеялся над этими идиотами, а теперь нет – что ты! – Мастер! Учитель! Основатель школы!...Вжился в образ…козёл! (?)
***
Доктора!
Пациенты!
Кто сказал, что жизнь прекрасна?
Дайте мне его сюда!
Спокойно спите?
Избыточным весом не страдаете?
Вообще не страдаете?
И на аппетит не жалуетесь?
Семья? Дети?
И теща вас любит???
Ах, живете в одной комнате…
И соседи вас любят…
Надо с ними поговорить…
Работаете???
Ах…водителем…
Врачей нет!
Лекари встречаются…
Встречаются хорошие … и очень хорошие…
- Доктор! А как это у вас получается?
- Не знаю (честно, но никого не устраивает – если люди видят «чудо», то ведь докопаться хотят, руками потрогать: «а как это?»
Или того хуже: «Коллега, а как вам удается при таких условиях… (избежать неизбежно, сотворить невозможное, придумать немыслимое…)
И если ты, любезный Атоим, не придумал, что в такой ситуации правдоподобно соврать, то коллеги объявят, что ты не хочешь делиться опытом, так как «деятельность твоя антинаучна», а пациенты объявят тебя «б-гом»…
И то, и другое будет НЕПРАВДОЙ – вопиющей и безобразной…
Лекарь – это искусство, и там, где начинается рецепт, оно умирает!
- Не оживляйте мёртвое!
Творите живое!
Не надо мне цитировать «Динамику статики» о «композиционной незавершённости», позволяющей создавать впечатление…
Движение! А не впечатление!
Кто, спрашиваю я, ходит на выставки?
Нет! Не из вас, а в принципе!
Вот именно! – Специалисты!
Кто ходит в музеи? Я понимаю, что иностранцы, но кроме?
А вот когда на выставку художника Пупкина будут ходить ЛЮДИ… вероятно, никогда, но с надеждой и во имя, необходимо жить и двигать!!!
Проталкиваясь через толпу студентов, покидающих аудиторию, Янка подвела меня к кафедре и сказала: «Знакомьтесь!»
***
Натан качает головой, глядя на «коллектив» - хореограф подглядывает за коллективом – я подглядываю за хореографом…
Ситуация идиотская – белыми нитками шьется детский утренник – музыка утверждена и порядок номеров тоже….
Музыка Натану не нравится, еще больше не нравится то, что под ЭТУ музыку нужно танцевать – мышей, ворующих колоски в колхозного поля…
«Соло для мыша с колоском» - как мрачно шутит он сам.
«Коллектив» - «импровизирует».
Натан – «руководит»…
- Мыши…серые…такие серые, что мыши…
Не можешь объяснить? Покажи…
***
Ну подумай…
Не объяснить?
Сочини что-нибудь!
Разъяснения проводи снисходительно и подробно. Люди не умеют слушать, я бы сказал, не хотят, и, когда речь твоя лишена «этих самых» и прочих, настораживающих внимание, вполне понятных слов, стройна, легка, правильна и достаточно быстра (чтобы не успевали записывать), то гипнотическое внимание слушателя мягко переходит в летаргический сон, что, впрочем, не мешает иногда поддакивать, мычать, сдвигать брови, прикуривать сигареты, пить кофе не из своей чашки, стряхивать пепел мимо пепельницы и т.д. и т.п.
Беседуешь с коллегой?
Начни издалека…
Коротко повторив курс нормальной физиологии, коснись проблем диагностики в раннем и преклонном возрасте… (к вопросу нужно подходить профессионально и пограмотней). Если собеседник «имеет степень», то стоит знать тему его диссертации, а лучше полистать ее заранее и «между делом» - сослаться – согласиться – опровергнуть (осторожно!), мол, в ряде случаев, клинический опыт «не то, чтобы опровергает, но идет несколько в разрез с ……», хотя это «не ставит под сомнение…..»
Этим ты привлечешь искреннее внимание, а возможно, вы даже смените тему беседы. СПЕЦИАЛИСТЫ ЛЮБЯТ ПОГОВОРИТЬ.
Атоим! Ты ведь врач!
(Я не сказал ничего неприличного – впрочем, извини – Лекарь).
Придумай новую терминологию!
Используй редкоупотребляемые названия лекарственных препаратов!
«Хлоразин-Б» - как звучит?
(Фармакология – мрак, ее терминология – мрак мраков).
Ну? Кто помнит?
Помнят только медсестры: на коробках аминазина указано второе название…)
Атоим! Ты болен…
Если человек симулирует – значит, он болен…
Атоим…ты симулируешь профессию…
Стыдно?
***
Вот он – крупный, круглолицый, с жиденькими но длинными волосами, собранными на затылке в тощий хвостик – сидит напротив меня, неуютно поглядывая на литровку «Столичной», пряча под стол свои красные от смущения руки…
Воспеватель движения беспощадный к грунтовым водам – мелиоратор-монументалист - лауреат тысячи и одной премий – папа – (слишком большой для узенькой кухни, слишком «крутой» для моей рваной футболки).
Как иностранец, внимает звукам непонятной речи, переводит взгляд и… потеет…
А я не художник…
Я ни хрена не понимаю в монументальной скульптуре и «методах установки её на местности».
Я никто…
Я просто трахаюсь с его дочерью, а теперь еще пью с ним водку, под убогую закуску…
Молча…
Меня нет…
Его тоже нет…
Янка варит макароны, и это, пожалуй, «реализм», молчаливый, впрочем.
Я и он – только детали…
Он не привык быть «папой».
Я не привык пить с «папами».
Непреложная формула – «два плюс литр» не желает закончиться беседой…
Я не обвиняю – он не оправдывается.
Он не спрашивает – я не скрываю.
Пьём…
Безыдейно и молча.
Я шарлатан – он симулянт: взаимознание, исключающее общение…
Пьем – как способ – если не найти выход из ситуации, то, хотя бы, ее прекратить.
Янка ушла в комнату, и если мы, услышав грохот, войдем и увидим ее покачивающиеся пятки, то так и останемся символами на фоне повесившегося реализма…
***
Я проводил тебя до дверей «обратно», ещё не поздно, однако, ты спешишь попасть ключом в замок и подняться наверх…
Доброго вам утра…